ИЧЖ— 9 (СИ) - Рус Дмитрий. Страница 28
Если быть до конца честным перед самим собой, то Пашке было немного стыдно. Сверкание души с чистыми помыслами напоминало ему те дни, когда беззаботная дружба смертного дарила ему столь нужные изменения его человеческой грани. Глебка не позволял ему забыться, потерять себя и все дальше уводил его от навязанной роли «Deus ex machina»: холодного искусственного разума и расчетливого бога зла.
Сейчас же Павшему пришлось вновь обратиться к программной составляющей своей души. Раз в год Неназываемый забивался в надежное нутро личных чертогов, ложился на каменное ложе около усыпанного свежими цветами склепа Макарии, и впадал на неделю в спячку, запуская аварийный протокол восстановления сознания из последней резервной копии. Затем еще неделя — на поглощение кристаллов памяти с холодной фактурой стертых событий. Только факты — никаких эмоций и тлетворного влияния верующих. Другого метода избавится от искажений личности эманациями подсевших на сладкий яд Тавора — Пашка не знал. Слава русским программистам — он нашел хотя бы такую возможность.
Приносящий Счастье грубо корежил Друмир под себя. Счастье — безудержное, бесплатное, хоть ведрами — оказалось самой востребованной и желанной валютой. Разумные выносили на вилах некогда обожаемых императоров, ломали окровавленными ладонями артефактные клинки, отказывались от дара магии, развеивали драгоценные фиалы наркотической Розовой Пелены и с улыбкой принимали зелье Забвения, дабы вычеркнуть из памяти ненужных богов. Счастье всем и никто не уйдет обиженным!
Тавор дурманил души людей, подсаживая их на дешевый серотонин. Его преданные слуги превращались в тех самых мышек с лоботомией, которым в центр удовольствия вживили электрод. Они давили и давили на кнопку, позабыв о еде и кричащих детях, умирая от жажды и голода, умирая счастливыми.
Тавор калечил паству, а та, в свою очередь, корежила разум Павшего…
Неназываемый крутился как мог. Перетягивал к себе богов Равновесия, лишившихся прикрытия главы пантеона. Переправлял бессмертных собратьев на Древо, легендируя это бегством на Землю. Обновлял щит Незначительности над Склепом Хроноса, в котором затаились наивные, как кухонные мыши под веником, смертные. Павший интриговал, закладывая самые жуткие слухи в разум поклоняющихся императору Счастье и истово надеясь, что их вера искорежит самого Тавора.
Пашка вынужденно фильтровал собственный поток верующих, буквально поштучно отбирая каждого. К собственному стыду, он перехватил поток веры Лаита, перенаправив его на самое ценное, что у него было. А уж то, что он делал сейчас…
Но цель оправдывала средства! Слишком уж многие готовились вцепиться зубами в срезанный мир. Хватало на Древе богов-пророков, ищеек, интуитов и падальщиков, с невероятной чуйкой. Мир еще вроде как цвел и развивался, а боги-паразиты, охотники за ценными душами, богоборцы, бессмертные старьевщики, рекрутеры в пантеоны, высшие духи и многие, многие другие — уже сжимали вокруг него плотное кольцо.
Так что, прости Глебка… одна надежда — на твою удачу, незашоренность взглядов и дикую веру в себя. Ты выживешь. Наверное…
Очередные руны возникли вокруг отсеченного от материнского листа Друмира. Павший напрягся, сжав в руках с таким трудом заполненный накопитель веры. Пятьдесят миллионов совушек! По нынешним бездушным временам — сумма более чем значительная.
К его удивлению помощь не понадобилось. Вчерашний смертный с легкостью зачерпнул из неизвестного источника море энергии и недрогнувшей рукой направил его в руны.
— Но как?! — неудержавись, вполголоса прошептал Пашка.
А затем, ему стало не до радостей по сэкономленной вере и не до отстраненных размышлений. Наступил самый ответственный момент.
Павший почуял, как невдалеке загудели небесные струны, прогибаясь под весом тяжелого конструкта ментального удара.
Держись парень, и только попробуй сдохнуть!
— Бум!
Вращающийся в пустоте Друмир остался без защиты…
Усталый и абсолютно опустошенный, я перешел из Чертогов в номер гостиницы. За окном уже просыпалось солнце, даря новую жизнь и новую надежду. Потянувшись и так и не дождавшись привычного хруста суставов, я понял чего мне так не хватает.
Крепкого кофе с молоком и друмировской сигареты — с фигурным дымом цвета мыльного пузыря! Секундное напряжение памяти и веры, короткое: «прости, Творец» и энергия тысячи молитв обернулась чашкой ароматного напитка и зажатой между пальцев сигаретой.
Длинная затяжка, мелькнувшая строка логов о минорном воздействии на психику и давящий груз ответственности хоть немного отпустил мой разум. Сорок миллионов разумных, сорок миллионов камней на моих плечах…
Подняв все доступные щиты — за себя и за целый мир, я вышел на крыльцо. Вновь затянувшись и выпустив в небо лохматое разноцветное облачко, я присмотрелся к происходящему во дворе. Зеленые точки на радаре заставили меня искать глазами своих бойцов.
Вот Сиреневый осторожно окапывает и поправляет покосившийся тотемный столб, криво вкопанный в дальнем углу. Похоже, что кто-то из позабытых и никому не нужных божков места впал здесь в окончательную спячку, мало чем отличающуюся от смерти. Расход веры минимален, а вот надежда… она, наверное, на максимуме.
А нет, сидит вот рядышком с замшелым столбом крохотный старичок-боровичок, в грязном и рваном рубище. Утирает трясущейся рукой старческие слезы и никак не может выговорить синими губами слова благодарности. И почему Сиреневый выделил его среди множества страждущих? Имя им — легион. Позабытые, вычеркнутые из памяти, с выцветшими, до нечитаемости, страницами книги жизни. Они тысячами уходят в небытие, а на их месте возникают новые боги.
Вон и фейка задалась тем же вопросом. Трепещет крылышками позади Сира, сыпет на землю яркими искрами. Правый глаз прикрыт вечной челкой, левый сверкает скрытым весельем. Фея старательно делает вид, что не замечает, как крадется к ней зеленый котенок, нервно хлещущий по сторонам хвостом. Ох уже эта вечная охота за крылатой. Впрочем, как гордо заявил Экликл, его Сынок уже открыл и апнул скилл «Птицелов», повышающий шансы в охоте на летучих созданий.
Котенок стелился по земле и раздраженно дергал ухом. Хруст камней крадущегося за ним Гамми — слышал даже я. Вот еще одно противостояние. Эта парочка вечно конфликтует и соревнуется, хотя в случае нападения на одного — второй вписывается мгновенно, не разбирая кто прав, а кто виноват.
Сигарета дотлела до фильтра. Солнце окончательно выглянуло из-за горизонта, протянувшаяся от меня тень уперлась в ворота. Я согласно кивнул: понимаю ТВОИ намеки, Творец. Пора в дорогу. Сегодня мы покинем Нулевой. Впереди — долгий и небезопасный путь, и я очень надеюсь, что мы уложимся в отведенный нам месяц. Пора!
— Тень, ты видишь?
— Я вижу, Тень.
— Он заметил?
— Нет, Тень. Он слишком юн и доверчив.
— Тень, мы подскажем?
— Нет. Сам, все сам…
Глава 10
Мы покидали город в полдень, в час коротких теней. Наш караван довольно быстро добрался до центральной площади города. Несмотря на кажущееся средневековье, дороги имели отдельные полосы движения. Мелкие существа жались к стенам, летающие занимали верхний эшелон, крупняк и маунты вышагивали в центре, бесплотные — струились над головой и старались не проходить через тела богов дабы не бесить высших. Ибо сие чревато. Не стоит гневить существо способное вычеркнуть тебя из метрики мира одной лишь силой намерения.
Я возвышался над толпой на подросшем и раздавшемся в плечах Гумунгусе. Широкие плиты мостовой чуть подрагивали в такт шагам тяжелого зверя. Плотность модифицированного костяка соревновалась с вольфрамом, так что весил мишутка как БМП — тонн пятнадцать, не меньше. Широкие плечи маунта охватывали сочленения массивного доспеха из сильверита, заговоренного на прочность и покрытого мерцающими рунами. Броня, родившаяся в горне профильного бога-кузнеца и закаленная в свежей крови изможденного дракона-донора, неплохо защищала от физического и магического урона. Вырезанные на когтях передних лап ударные руны залиты адамантом. Уязвимое брюхо прикрывает широкий кольчужный пояс из гибкого самородного орихалка. На массивной пряжке толщиной в три пальца — плоские прямоугольники активной брони, скрывающие в себе заряженные артефакты сопротивления стихиям и кристаллы силовых щитов.