Зимняя сказка - Хелприн Марк. Страница 45

Часть II

Городские Врата

У каждого города есть свои врата, которые совсем не обязательно должны строиться из камня. Перед ними может не стоять охранник, на них могут не стоять дозорные. В ту далекую пору, когда города все еще представлялись драгоценными каменьями, украшающими этот темный и загадочный мир, они были защищены крепостными стенами и имели форму круга. Достаточно было въехать в городские ворота, и вы обретали известное прибежище, поскольку за их стенами вы могли на время забыть о диких лесах, опасных морях и бескрайних просторах.

Крепостные стены становились все выше, а врата все массивнее, пока наконец они не уступили место условным легким ограждениям, призванным не пускать в город посторонних. Некоторые люди относились к ним с явным презрением, заявляя, что преград теперь вообще не существует. Они с легкостью переступали через них, однако оставались чужаками.

Если вы действительно хотите оказаться в городе, вам необходимо войти в него через одни из его новых врат. Найти их стало куда труднее, поскольку они обратились в испытания и превратности судьбы. Некогда существовала карта (сегодня о ней уже никто не вспоминает), на которой были изображены спящие красочные животные. Знающие люди говорят, что помимо прочего на этой карте были символически изображены и городские ворота. Восточные врата назывались вратами ответственности, южные – вратами пытливости, западные – вратами красоты и северные – вратами самозабвенной любви. Впрочем, в существование подобного города не верил почти никто, да и саму эту карту люди склонны были считать бессмысленной выдумкой и потому вскоре забыли о ее существовании, сочли сном. Что, конечно же, освободило ее для жизни вечной.

Озеро Кохирайс

Верхний Гудзон отличается от Нью-Йорка примерно так же, как Китай отличается от Италии, и потому их смог бы свести вместе лишь новый Марко Поло. Если мы уподобим Гудзон змее, то город будет ее головой с соответственными чувствами, мыслями и ядовитыми зубами. Верховья же реки станут ее длинным мускулистым телом. У этой змеи нет гремушки, хотя Олбани время от времени и пытается издавать какие-то звуки.

Ландшафт Гудзона – это прежде всего ландшафт любви. Для того чтобы добраться до него со стороны моря, необходимо сначала проплыть под вереницей серебристых высоких мостов, округлых, как обручальные кольца, за которыми берега раздаются вширь, будто пара доверчиво раскинутых женских ног. Здесь начинается самое интересное. Мимо вас проплывают тысячи ухоженных садов и десятки городишек, хранящих верность некоему единому плану, составлявшемуся в ту пору, когда будущность представлялась блистательной и безмятежной. Огромные, как оперные театры, имения, потаенные погреба, серые церкви, выстроенные голландцами, длинные причалы, с которых в иные дни вылавливали по нескольку осетров весом более четырехсот фунтов. Здешние конькобежцы уступали в мастерстве разве что самим голландцам, поскольку первые поселенцы соединили болота, поля и деревушки разветвленной системой каналов, длина которых составляла несколько сот миль. Лунными зимними ночами жившие в этом краю юноши и девушки катались на коньках до самого рассвета.

Все они искали любви. Молодые люди бродили по родному городку, вздыхая и мысленно признаваясь в любви к некоему воображаемому предмету обожания, который мог быть принят сторонними наблюдателями за лопату для расчистки снега или за клетку для яиц. О любви мечтала вся долина. Но, к счастью, у местных коммерсантов и фермеров дела шли как нельзя лучше, тем более что погода обычно к ним благоволила (лед и кленовый сироп зимой, устрицы и зелень весной, овощи, зерно и ягоды летом, древесина, минералы, баранина, шерсть и продукты местного производства круглый год), и потому долина не погружалась в хаос.

Жители Гудзона всегда могли получить достойное образование. Оно дополнялось необыкновенной красотой этих мест, волшебством лунных ночей, поросшими тростником заводями, сверканием льдов, летними или зимними погожими деньками, просторами полей, ветром, дующим из Канады, и памятью о том, что совсем неподалеку находится огромный, ни на что не похожий город.

Воды озера Кохирайс были такими же чистыми и голубыми, как вода в ледниковом озере. Его поверхность то и дело покрывалась рябью, когда к ней подплывали стаи водившихся здесь в изобилии серебристых рыб самых разных пород. Во время штормов и бурь оно становилось необычайно гневным, вода же его была удивительно свежа и вкусна. Каждый год в самом начале зимы вся поверхность озера Кохирайс за одну-единственную ночь покрывалась льдом. Не позднее второй недели декабря обитатели городка Кохирайс собирались в послеобеденный час возле своих каминов, время от времени поглядывая на стропила домов, сотрясавшиеся под напором холодных канадских ветров. Эти родившиеся на крайнем севере ветры обучались своим манерам где-то в Монреале, нравы которого жители городка Кохирайс считали далеко не безупречными. Ветры срывали черепицу, ломали ветви деревьев и рушили старые печные трубы. Их приход знаменовал собой начало долгой зимы, которая кончалась лишь после того, как с полей начинали прибывать мутные талые воды. В одну из зим ветры были особенно свирепыми и холодными. Они напали на город ночью, разбив о прибрежные скалы множество птиц. Дети с плачем проснулись от страшного воя, пламя свечей трепетало. Госпожа Геймли, ее дочь Вирджиния и сын Вирджинии Мартин сидели в своем маленьком домике, испуганно прислушиваясь к шуму огромных волн, набегавших на берег. Госпожа Геймли сказала, что эти страшные волны растревожили и разбередили всех огромных обитателей озерных глубин, включая Дунамулу.

– Прислушайся получше! – прошептала она. – Слышишь, как они кричат? Бедные создания! Хотя они похожи на морских пауков, извивающихся змей и иглобрюхов, хотя их огромные глаза лишены ресниц и они смотрят на тебя с ненавистью, мне их по-настоящему жалко!

Вирджиния посмотрела на темное окно и прислушалась. Госпожа Геймли закатила свои маленькие глазки и указала пальцем куда-то вверх.

– Тише! Неужели ты их не слышишь?

– Нет, – ответила Вирджиния, покачав головой. – Я слышу только рев ветра.

– А их голоса?

– Только ветер, мама.

– А малыш их наверняка слышит, – сказала госпожа Геймли, имея в виду закутанного в теплые пеленки спящего младенца. – В озере живут разные чудища. Я их видела своими собственными глазами задолго до того, как вышла замуж за Теодора. Я была тогда совсем еще маленькой девочкой и жила на северном берегу. Мы их там все время видели. Они всегда плавали стаями и иногда, словно дрессированные собаки, выбирались на берег. Иногда они прыгали через причал и топили лодки. Мы с сестрой несколько раз кормили их пирожками. Они страшно любили пирожки. Дунамула больше всего любил пирожки с вишнями. Длиной он был в двести, а толщиной в пятьдесят футов! Мы бросали пирожок с вишнями в воздух, а он высовывал из воды голову и ловил его своим сорокафутовым языком. В один прекрасный день мой папа решил, что это занятие слишком опасно, и запретил нам выходить на причал. После этого я ни разу не видела Дунамулу. – Она наморщила брови. – Интересно, помнит ли он меня…

Поразившись памяти своей матери, Вирджиния надолго задумалась. Она взглянула на маму и в очередной раз приятно удивилась, увидев ее старое умное лицо, ее совсем еще не дряхлое тело, сильные руки, платье свободного кроя из вельвета и муслина с зеленой кокеткой, маленькие глазки, выглядывающие из-под копны мягких седых волос, и сидящего у нее на руках довольно урчащего белого петушка с мандариновым гребешком.

– Если Джек будет отсутствовать в течение пятидесяти лет (Джеком звали этого родившегося в Квебеке петуха), а потом вернется назад, сможет ли он меня узнать? – спросила Вирджиния.

– Петухи не живут по пятьдесят лет, Вирджиния. Если к тому же он отправится в Канаду, мы, скорее всего, его вообще больше не увидим. Там говорят по-французски и ведут себя более чем странно. Они сделают из его крыльев веер или используют его в качестве флюгера.