Невеста Моцарта (СИ) - Лабрус Елена. Страница 38

Кто бы знал, что Глюк с перепугу снимет всего лишь шкаф, но современные технологии позволят вычленить изображение с полированной поверхности спустя столько лет.

И кто бы мог подумать, что эта женщина уничтожит карту памяти, а потом ещё и передарит фотоаппарат, но не разберётся, что крошечная собственная память камеры сохранит последние четыре снимка.

Как объяснил Антон, видимо, потому, что карта памяти как раз переполнилась, снимки и ушли в хранилище, где их просто так не найдёшь. Он сам понятия не имел, что на подаренном ему фотоаппарате что-то сохранилось, пока не решил его отформатировать.

Правда — она как вода. Сколько ни скрывай, найдёт дорогу, и сама расскажет о себе.

Марго убила Луку и подставила меня. И раз меня не посадили, и она осталась вне подозрений, значит, её целью был не я, а только Лука.

Но за ней стоял кто-то ещё. Кто-то помог ей с этим. Ведь ни оружия, ни свидетелей, ни улик, словно следователю отводили глаза.

За всем этим было что-то ещё.

И, хотел я или нет, тени прошлого так и будут стоять у меня за спиной и зловеще дышать в затылок, пока я с ними не разберусь.

Теперь вот ещё думай чей сын чёртов Антон. И в том, что карга не признается, можно даже не сомневаться.

На звонкие голоса, что зазвучали в остывающем вечернем воздухе, я тоже встал: с холма, на котором стоял замок, спускались Женька с Антоном.

— Неужели всё? — всплеснула руками Марго.

— Жанна думала будет восемь щенков, — рассказывала Женька со слезами на глазах, размахивая руками. Она явно была под огромным впечатлением от собачьих родов. — Но девятой родилась ещё одна девочка. Совсем крошечная, всего сто пятьдесят граммов. Маленькая, слабенькая, но живая.

— Боже! — схватилась за сердце Марго и на её глаза тоже навернулись слёзы.

— Женя назвала её Тыковка, — блестели глаза и у Антона. — Она рыженькая, совсем не такая как другие. Крошечный жёлтый комочек.

— Ну пусть будет Тыковка, — качнула головой Марго. — Пойдёмте ужинать? Заслужили, — махнула она рукой в сторону замка.

Но Женька вдруг замерла, глядя на её кольцо.

Потом посмотрела на свои руки. Потом снова на Марго.

И с ужасом подняла глаза на меня.

О, господи! Что? Да что?! Мне хотелось её встряхнуть.

— Спасибо, Марго! — наконец отмёрзла она. — Мы не будем ужинать. Нам надо ехать.

Она рванула к машине, даже не попрощавшись, и я, пристегнув Перси и извинившись, конечно, побежал за ней.

— Может, объяснишь, что, чёрт возьми, происходит? — зло хлопнув дверью, я завёл двигатель.

— Я не знаю. Но мне кажется это важно. Очень важно. У тебя сохранились старые фотографии, где есть Лука и Марго? — смотрела она перед собой, но словно видела что-то далеко за пределами моего понимания.

Вот только ещё одной сумасшедшей ясновидящей мне не хватало!

— Ну допустим есть, — выдохнул я.

— Я хочу посмотреть, — всё, что ответила она.

Глава 22. Евгения

— А это кто? — тыкала я пальцем в оцифрованные цветные снимки на экране ноутбука, всматриваясь в лица.

На огромной кровати Моцарта был такой жёсткий матрас, что поднос с остатками ужина даже не шевельнулся, когда Моцарт встал.

— Это Патефон, — улыбнулся он тепло.

Золотозубый? Ну надо же! Ни за что бы не узнала. Двадцать лет назад у него и грива была гуще. И улыбка белой, а не золотой. И пусть он был всё такой же сутулый, высокий и старше Моцарта лет на пять, выглядел интересно.

Правда я отвлеклась на Патефона лишь бы не смотреть на Сергея на экране, когда он стоит у меня за спиной. От него в свои двадцать у меня кружилась голова. Пусть он был худее и более жилистым что ли, ему не шли волосы, делая его простоватым. Но эта яркая сумасшедшая хулиганская улыбка, разворот обнажённых плеч, подтянутый живот, когда, повязав рубашку на поясе и согнув ногу, он стоял, прислонившись к стене, подставив лицо солнцу… Я пошла бы за ним на край света, влюбившись в эту фотографию.

— Что? — переспросила я, не услышав вопроса.

— Я говорю: ты будешь доедать или я унесу? — усмехнулся он.

— Уноси. Родители никогда не разрешали мне есть в комнате.

— Я разрешаю, — включил он телевизор, бросил пульт на кровать и поднял поднос. — И телевизор допоздна смотреть тоже разрешаю.

— А гулять до утра? — крикнула я ему вслед.

— Только со мной, — прозвучал его голос из коридора с интонацией «не наглей!».

Я заторопилась открыть другие папки, пока его нет. Хотя и знала: того, что мне надо, здесь я не найду. Мне нужны снимки сорокалетней давности. Снимки тех дней, когда я увидела окровавленные руки Марго, одна из которых была украшена кольцом, и мужчин, что были с ней в парке. Один из них был Лука. Теперь я знала. Но на руки её подхватил не он. Лука упал, то ли инстинктивно, то ли в него всё же попала вторая пуля: Моцарт эту историю знал лишь приблизительно. А того, кто держал Марго на руках, я не видела. Зато прекрасно видела того, кто стоял бледный и испуганный, не зная, что делать.

Молодой дядя Ильдар.

Вот в него я бы точно ни за что не влюбилась даже сорок лет назад. Рыхловатый, с крупным носом, в мешковатых штанах, он вряд ли пользовался популярностью у девочек. И я легко его узнала, увидев мельком в воспоминаниях Марго: у отца были его фотографии — они учились в одной школе и знали друг друга с детства. Но мне и в голову не приходило, что всё настолько связано.

Впрочем, сейчас меня интересовал не дядя Ильдар, и даже не тот «третий», что держал на руках раненую Маргариту, а папка, которую Моцарт, судя по дате изменения, не открывал уже несколько лет.

Его жена. Их свадебные фото. Я щёлкнула на иконку дрожащей рукой. И тут же захотела стукнуться головой обо что-нибудь типа стены.

Господи, он такой счастливый! А его невеста такая хорошенькая и смотрит на него таким влюблённым взглядом, что глаза защипало от слёз.

Она совсем на меня не похожа. Совсем. Тёмные волосы. Карие глаза. Широкая кость. Словно меня он выбрал на контрасте…

Чёрт! Зачем я сравниваю? Меня он не выбирал. А её — да. Выбрал сам. Любил и потерял. Навсегда. Жизнь провернула его словно через мясорубку, но он выжил. Вряд ли кто-то знает, как. И что ещё, кроме жены и ребёнка, он потерял на этом пути. Насколько он разрушен. Что в нём сломалось и не наладится уже никогда. Может, способность любить и испытывать привязанность?

Я закрыла папку, захлопнула ноутбук и упала навзничь на кровать.

Зачем я только смотрела!

Теперь перед глазами стоял чёртов снимок, где Моцарт такой молодой, отчаянный, красивый. Тот, каким он был. Мне, наверное, уже никогда не избавиться от этого образа. Теперь, глядя на него, я всегда буду видеть того парня с фото и тосковать. О несбыточном.

Я услышала цоканье собачьих лап и шумное дыхание Перси в лицо и тогда только поняла, что Моцарт вернулся. Он поставил на тумбочку с моей стороны стакан воды. А Перси запрыгнул на кровать и улёгся в ногах.

— Увидела, что хотела? — спросил Моцарт, конечно, с издёвкой. Конечно, знал, куда я полезу.

— Да, — кивнула я, подняв голову. Но, увидев, что он раздевается, снова уронила её на кровать. — Того, что мне надо, здесь нет. Да и не может быть. Ты тогда ещё не родился. Скажи, ты знал, что Лука, Марго и мой дядя Ильдар знакомы? — спросила я у ряда потолочных светильников над кроватью.

И никак не ждала тишины в ответ. Я даже подумала, что Моцарт ушёл и меня не слышал. Пришлось повернуть голову. Упереться глазами в его накачанный пресс. Шрам на боку. А потом встретиться с его удивлённо буравящим меня взглядом.

— Твой дядя Ильдар? Первый заместитель прокурора Сагитов Ильдар Саламович знаком с Марго?

— Когда-то давно, — я села: говорить лёжа, когда надо мной нависает его обнажённый торс, оказалось не очень удобно, — похоже, они были друзьями. По крайней мере в том воспоминании, что заставила меня увидеть Целестина, они были вместе в парке: он, Лука, Марго и ещё один мужчина. Его лица я не видела. Только руку.