Дорога на восток (СИ) - Тай Алина Леонидовна. Страница 3

Кое-как добрёл до закрытой на засов двери. Закавыка в том, что он снаружи, а я внутри. И кроме собственных пальцев у меня ничего нет. Даже самого завалящего гвоздя.

А снаружи сумерки, мороз, сильный ветер, снежная сыпь и вовсю надвигающийся буран. Хорошая погодка для диверсантов. Только я ведь ни разу не диверсант. Стою тут в одной полуразорванной ночнушке, да ещё босиком. И если в ближайшее время не найду тёплой одежды – одной сосулькой станет больше. Только и всего. А я вновь отправлюсь в небытие.

Чёрт, чёрт, чёрт… Как не хочется снова умирать. И как же я зол на этих ублюдков. А, чтоб вас, гниды, перековырячило!

Сознание вновь заволокло багровым туманом. Что-то натужно заскрипело и… в себя пришёл уже в тот момент, когда часовой в белом маскхалате, испуганно вытаращив глаза, пытался трясущимися руками сорвать с плеча винтовку.

Винтовка была как приклеенная – покидать плечо никак не хотела. Видимо, ремень зацепился за что-то. Перекошенный в страхе рот вояки открылся в беззвучном крике и не смог издать даже писка – в горло намертво вцепились мои руки. Пальцы с хрустом вдавили кадык, одновременно ломая шейные позвонки, и часовой безвольно повис на моих руках.

Разум вяло удивился тому, что тонкие пальцы обладают крепостью стального захвата, а тощие руки-веточки с лёгкостью удерживают на весу тяжеленную тушу. Но кипящая ярость глушит потуги разума осознать и перехватить управление, и упорно тащит послушное его воле тело вперёд.

Пока разум упорно борется с безумием, руки (без какой-либо дополнительной команды со стороны) сноровисто разоблачают мёртвое тело. Но как только дело доходит до подштанников, в нос шибает весьма специфическим амбре.

С сомнением потеребив ткань, ещё хранящую тепло предыдущего владельца, довольно быстро отказываюсь от идеи присвоить столь ценное изделие: на запах ещё можно не обращать внимания, а вот что делать с большим количеством жидкой субстанции весьма неприглядного вида? На морозе всё это счастье за очень короткое время благополучно превратится в лёд. А вытряхнуть его никак не получится: всё пропиталось насквозь.

– Вот же, засранец, – злобно зашипел я, – Не мог подождать, пока раздену…

Что ж, проблески разума, похоже, одержали верх и безумие временно отступило. Пора привести себя хотя бы в относительный порядок.

Мороз на улице совсем не хилый, а я, фактически, стою голышом. Пальцы сгибаются уже с трудом и тело колотит крупная дрожь. Как бы в ледяную статую не превратиться. Про пневмонию вообще молчу.

Оторвав ещё чистый кусок исподнего, использую его в качестве прокладки, аккуратно прикрыв промежность и обмотав ткань вокруг бёдер. Между ног ещё кровит, а мне бы очень не хотелось помереть из-за банальной потери крови.

Затем быстренько натягиваю штаны… Хочу натянуть.

Пятая точка с этим категорически не согласна. Однако, её мнение меня совершенно не интересует, ведь, как известно, “терпение и труд все перетрут”.

В штаны я, всё-таки, влез. Только они, как бы это сказать, треснули. Говоря проще – самым наглым образом разошлись по швам. Эх, а ещё военное производство… По идее, прочность должна быть повышенная. Хотя “гешефтмахеры” во все времена одинаковы: сама ткань крепкая – не подкачала. А вот нитки оказались гнилыми. Хорошо хоть штаны на подтяжках – сами по себе не свалятся.

Никто ведь не рассчитывал, что форму, предназначенную для ношения худым, как спичка, вьюношей, придётся натягивать на хоть и жутко “постройневшую”, но даму с по-прежнему богатыми формами: бёдра оказались, как ни прискорбно, значительно шире имеющихся в наличии брюк.

Вот уж, поневоле, именно в такие моменты начинаешь сетовать на то, что вляпался в тело, абсолютно не приспособленное для выживания в тяжёлых условиях и совершенно не страдающее “подростковым синдромом”: там, где нужно (для женщин, естественно) – всё на месте. Даже с избытком. И от этого становится много горше: этой бы Ольге детей растить, да с мужем на завалинке обниматься. А её… А нас… Эх…

Вот ведь, ублюдки! Такую девушку загубили, ироды… На глаза невольно навернулись слёзы.

Я не жалею себя. Для этого я всё ещё слишком мужчина. Я скорблю по ней. По той, кем могла бы стать Ольга, не попади она в лапы злобных ублюдков. А ведь ей ещё жить, да жить. Видно, не судьба…

Но не время расслабляться! Мысленно дав себе “леща”, споро смахнул непрошенную влагу тыльной стороной ладони (не думаю, что там рука чище, но всё же…) и бодро стал накручивать портянки. Да-да! Когда снял сапоги с этого недокормыша, оказалось, что бывший владелец использовал шерстяные носки совместно с портянками, что были не узкие и длинные, как следовало бы, а в форме квадрата. Но мне и такие подошли. Носки с трупа снимать не стал: слишком уж от них разило. Даже мороз и ветер не смогли перебить пренеприятнейший запашок. Не хватало ещё кроме обморожения вдобавок каким-нибудь грибком обзавестись.

Пока наматывал портянки и натягивал сапоги (были всего на пару размеров больше, чем мои окоченевшие ноги) – даже на морозе упрел. Большие титьки жутко мешали, путаясь под руками и сбивая дыхание. Мало того – ещё и сильно болели: не зря ж там синяков понаставили. Господи, за что ж природа так на Ольге отыгралась? Зачем так много? Это не грудь, а наказание какое-то. И задача у неё одна – на ровном месте проблемы создавать. Мучение же сплошное. А ведь такое её своевольное поведение может аукнуться весьма серьёзными неприятностями. Вплоть до угрозы жизни. Думаю, бегать придётся часто и помногу. И как с такими “выдающимися” во всех отношениях частями тела применять сто первый (хм, я и это знаю?) приём карате? Надо бы это форменное безобразие хоть как-то зафиксировать. Но, блин, пока нечем. А вот в ближайшее время необходимо обязательно заняться решением данного вопроса.

Вспомнились вдруг (совершенно не к месту) строки из стихов Некрасова “Есть женщины в русских селеньях…”. К чему бы это? А Некрасова откуда помню? М-да…

Закончив с нижней частью обмундирования, перешёл к верхней. Проблемы вылезли просто-таки в буквальном смысле: выдающиеся габариты тела Ольги совершенно не желали вписываться в имеющееся обмундирование. Пока одевал нательную рубаху – ещё куда ни шло: та более-менее растянулась. А вот когда дело дошло до верхней одежды – не смог влезть, хоть тресни. Ну да, материал-то гораздо более жёсткий, ничерта не растягивается. А комплекция этого дохлого недоросля, как ни странно, совсем не богатырская (память, всполошившись, вдруг выдала знание о том, что в подразделения СС набирали только здоровых лбов, но что такое СС – увы – не объяснила): дохляк оказался выше меня всего-то на пяток сантиметров. Да ещё худой, как спичка. То-то, наверное, мне удалось с ним так легко справиться: силы оказались примерно равны. Конечно же, тело Ольги далеко не в лучшей форме, но тут уж безумие помогло, хотя сил сумасшедший озверин высосал просто немеряно.

Однако, без этой иссушающей злости точно не справился бы. И, кстати, я ведь не знаю, какой у Ольги рост. Вдруг выше среднего. Ладно, сейчас не время об этом думать. В данный момент гораздо актуальнее решить проблему с одеждой.

Шинелишка в районе груди сходиться тоже наотрез отказалась. Обидно до слёз! Ветерок-то усиливается. И мороз крепчает. А у меня ни шубы, ни шапки нет. Да ещё и вместо валенок – солдатские сапоги. Замёрзну ведь.

Быстренько натянул на голову кусок какой-то ткани, заменявшей убиенному пилотку под каской. Колтун из грязных волос, залитых кровью, конечно, дико мешал и раздражал, но было как-то не до расчёсывания. Для большей аутентичности нахлобучил каску, чтобы хоть издали могли принять за своего. Обвязав кителем шинель сверху (хоть какая-то защита от пронизывающего ветра), натянул ремень, на котором болтались подсумки с патронами, фляга, в которой булькало что-то жидкое, сапёрная лопатка в чехле, штык-нож в ножнах и граната. Странная какая-то граната с длинной ручкой. Память услужливо подсказала, что наши называли её “колотушкой” [2]. У гранаты тёрочный запал, время горения которого больше четырёх секунд.