Бандитский подкидыш (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 7

Засыпать Лев не хотел. Уложенным в люльку орал. На руках не могу – все болит. В итоге я положила его рядышком с собой, легла и сама. Он ближе к стенке, не упадёт, да и ползать точно не умеет. Но сейчас удивил – перевернулся на пузо, и даже на руках приподнялся разглядывая, в какое место его снова притащили. Гулит. Я приглушила свет и вырубилась прямо рядышком с ним.

Проснулась от того, что меня кто-то трогает. За ногу. И это явно не Лев. Глаза распахнула испуганно, как наяву вспомнив бритый затылок незваного гостя, пистолет, который до сих пор лежит в моем рюкзаке, надо было под подушку засунуть! Подавила вскрик, отшатнулась, нашаривая на диване тёплого Льва – хватать и бежать.

– Ты чего? – испуганно и немного обиженно спросил Виталик. – Это же я.

– Ты, – выдохнула я. – Вижу.

Убрала руку с ребёнка – хорошо, что не разбудила. Ночник светит едва-едва, пытаюсь разглядеть Виталика, сидящего у моей постели. Успокаиваюсь.

– Чего надо то? – наконец додумалась спросить я.

– Тебя, – спокойно ответил он. – В конце концов мы сто раз уже это делали, а ты у меня ночуешь…

Я сначала чуть не рассмеялась. Потом думаю, ну его, этот смех, выставит ещё на улицу, а я там быть уже устала.

– Тут же ребёнок, – попыталась вразумить я.

– Ну и что, он все равно ничего не понимает.

И рука, нахальная такая, по моей ноге все выше. Я вовремя вспомнила – Виталик жутко труслив.

– Слушай, а давай! – радостно воскликнула я, за эту самую руку хватаясь. – У меня сто лет никого не было! С тех пор, как врач диагностировал у меня супер-гипер хроническую овуляцию.

– Это что?

– Постоянная овуляция, – печально вздохнула я. – И ничего не помогает. Никакая контрацепция. Меня мужики боятся теперь, хожу, одинокая и голодная, иди ко мне мой хороший…

Теперь отшатнулся уже Виталик, а я подумала, что все же придется искать где жить. Придумать, что сказать на работе. Решить, как быть со львенком, который так спокойно рядышком сопит.

– Мне пожалуй одного ребёнка хватит, – тут же расхотел меня Виталик. – Я пойду.

Я печально вздохнула, для полноты образа, и правда – уснула. И во сне все время пыталась решить, как быть. Утром, покормив для начала Льва, я полезла смотреть его погремушку. Эта идея пришла ко мне во сне.

Погремушку я рассмотрела. Мягкие её детали были выполнены из нежнейшего материала, название которому я не знала. Остальные – из полированного дерева. Игрушка явно была очень дорогой. Я её покрутила и увидела, что на одном из деревянных шаров выточен лев. Возможно, она сделана на заказ.

Виталик ещё почивал, благо его младенец с утра пораньше не поднял. Я полазила по шкафам в гостиной, уж я то знаю, что мой бывший ничего просто так не выкидывает. Телефон его покойной бабушки нашёлся на месте, в той же полке. Камеры в нем была плохой, я поставила его на зарядку и сфотографировала игрушку на свой телефон. Его светить не хотелось. Фото передала на бабушкин. Зарегистрировалась в нескольких социальных сетях, и закинула объявления в группы барахолки и просто местные городские группы.

Найдена погремушка. По виду – очень дорогая. Отдам тому, что сможет описать её особые приметы. И номер телефона покойной бабушки – телефон сопру.

– И может так мы найдём твоих родных, – сказала я спящему Льву. – Папу, который пропал. А может, даже, маму.

При мысли о том, что у детеныша где-то есть настоящая мама, которая имеет на него полные права, меня скрутила неожиданная, для самой меня, ревность. Самая настоящая. Я представила, как она целует бандита. Как ласково ей улыбается Лев – а мне то не хочет, только во сне видела… И появился соблазн просто никому ребёнка не отдавать. Так не делается, напомнила себе я. И вообще, может меня уже не только бандиты ищут, но ещё и полиция.

Глава 9. Давид

Казалось, воспаленные края раны расходятся, но это было не так. Деревенская фея и правда не была хирургом. Она просто порадовалась, что у меня не задеты потроха, обкромсала воспаленную ткань, зашила, и дала мне лошадиную дозу антибиотиков. Шрамы будут ужасны. Но – она меня спасла.

– Куда пошёл? – сурово сдвинула брови она через три дня. – Тебе ещё две недели лежать и бульоны пить, как ещё не помер.

– Мне нужно, – сказал я. – У меня ребёнок. А у ребёнка никого кроме меня нет.

Ещё у Льва была Катя. Смешная девушка, которую я почти не знал. Та, которой я доверил самое дорогое, что у меня есть. По сути – все.

– Ребёнок, – протянула она.

И ничего больше не сказала – понимала, что причина уважительная. Что ради ребёнка можно переступить через себя. Нужно. Я оставил на столе деньги. Много. Я бежал в никуда с порядочной суммой наличных. Фея в сто кило покачала головой, но не пытаясь отказаться, не пересчитывая, засунула стопку в карман халата. И это я тоже оценил в полной мере – я уважал людей, которые знают цену своим поступкам. Она меня спасла, знала это, и мою благодарность приняла без лишних слов.

– Мне бы машину, – спросил я. – Пешком далеко не уйти, ты сама понимаешь.

Светлые брови сдвинулись на переносице. А потом кивнула – нашла решение. Так я стал обладателем старой бежевой шестёрки, с почти насквозь прогнившим днищем. Естественно, без каких либо документов. Ничего – главное, ездит.

– Ты там поосторожнее, – попросила фельдшер. – Ищут тебя. Вчера почти все деревни окрест прошерстили. Хорошо, что уходишь, и до нас доберутся. Я то смолчу, да мало ли народу тебя видело…

Я кивнул, принимая предостережение. Едва сдержав стон погрузился в машину – с трудом вместив в неё длинные ноги.

– Ну, поехали, – похлопал ладонью по рулю, подернутому сеткой трещин, отполированному чужими руками.

И поехал в деревню Кати. Она, казалось, спала. Две короткие улицы. Заброшенные, утопающие в подернутых золотом деревьях, дома. Красиво и сонно. Почти идиллия. Только – не верится в неё совсем.

Машину я бросил перед чьими-то воротами. Обошёл дом, утопая в крапиве, какой-то особенно злой осенью. Невольно посмотрел на избушку, в которой прятался так недавно. Затаился за кабинкой туалета. В доме кто-то был, я явственно это чувствовал. Но скорее всего это лишь один человек. Не очень нужный – вот и оставили караулить дом, на случай, если Катя вернётся. Ступенька веранды скрипнула, но на шум никто не вышел. Не удивительно, мужчина, оставленный на всякий случай, самым бессовестным образом спал.

Я взвесил свои шансы – с сонным справлюсь точно. Несмотря на раны, несмотря на то, что частью, вместо крови, во мне физраствор.

– Эй, – заорал горе сторож, разбуженный не самым деликатным способом, когда я заломил ему руку, лишая сил сопротивляться. – Больно!

– Я знаю, – ответил я. – Так и задумывалось. Рассказывай.

Он глубоко втянул воздух. Попытался вырваться, потом сдался. Я его держу за заломленную руку, любуюсь его затылком. На нем подживающая ссадина и начинающий уже желтеть синяк.

– Это твоя чокнутая баба! – догадался, куда я смотрю, мужчина. – Ломом, по голове!

Я поневоле восхитился Катей. Восхитился тем, что судьба просто сама привела меня к ней. К единственной, кто мог бы помочь. Кто рискнул всем ради моего ребёнка.

– Говори.

– Да не знаю я ничего, меня оставили тут вдруг вернётся! За то, что я идиот и меня баба уложила!

Через пять минут я вышел из дома. Мужчина был жив – связан. Свои приедут, развяжут. Он и правда, ничего не знал. Пешка. Знал бы, сказал бы, заливаясь слезами – я спрашивать умел.

Снова подошёл к крапиве – в этом направлении Катя бежала. Шёл по её следам. Голова немного кружилась, я уже устал, но это я совершенно игнорировал – я знал, что уже выздоравливаю.

Осмотрев место событий подогнал машину. К ближайшей остановке Катя бы не пошла – она осторожная. Доехал до следующей. Посмотрел расписание автобусов. Ходил здесь только один – маршрутка. Куда пойдёт человек, которому некуда идти? Он доедет до конечной. И я доехал до конечной.