Могусюмка и Гурьяныч - Задорнов Николай Павлович. Страница 25

Властный и сильный вид Рахима понравился Могусюмке.

Лицо Рахим-бая расплылось в улыбку, он кланялся Могусюмке особенно вежливо.

Взрослый сын хозяина принес кумган и таз, полил гостю на руки.

Хозяин пригласил Могусюма на урындык и посадил на почетное место — у сундука.

Здесь, в этой избе из кривых осиновых бревен, люди кланялись Могусюму и друг другу так почтительно и говорили так тихо и с таким уважением, как, наверное, делали это где-то на Востоке в роскошных дворцах. Могусюмка почувствовал себя грубым и неотесанным. Никогда еще ученые седобородые старики не встречали его так — напротив, всегда косились.

Дальше, по обычаю, должны были начаться взаимные расспросы о родных, о жизни, но Могусюмка чувствовал, что их не будет. Да и что он мог ответить, если бы спросили: «Как семья?», «Как хозяйство?», «Удачен ли год?» Семьи нет. Отца баи погубили. Невеста погибла, хозяйства нет. Конечно, год-то удачен! Косяки богатых баев угонял Могусюмка, уходил от полиции, скрывался удачно.

Но не может же он сказать, где, в какой деревне скрывается, где и кому продает или отдает даром коней.

Могусюм посмотрел на себя глазами этих, судя по виду, почтеннейших людей. Видно, добрая молва о нем идет всюду, раз они так любезны, и сам Рахим, пришедший из святых мест, обходится с ним столь ласково. Может быть, в другое время, встреть он кого-либо из этих почтенных людей в лесу, тому бы не сдобровать, но сейчас сердце его смягчилось, и он ждал с надеждой.

Могусюмка верил в аллаха и к посланцу из святых мест испытывал глубокое уважение.

Старики не затеяли расспросов. Они продолжали разговор, прерванный приездом гостей. Толковалась фраза из книги, все повторяли ее по многу раз с разными интонациями, как бы вкладывая все новый и новый смысл и придавая этой мысли все новые и новые оттенки.

Когда это делал Рахим, он тонко улыбался, склоняя голову набок; глаза его при этом выкатывались еще больше, и он изящно разводил руками.

Старики обрекли себя службе вере, читали по-арабски, учили, молились. Их не занимало ничто, кроме истин веры и хозяйственных забот. В хозяйстве занятия были многообразны. Но в вере был застой, может быть, потому, что отсюда слишком далеко до Мекки. Поэтому умы вяли и умственная жизнь глохла. Рахима с его рассказами о духовной жизни на Востоке выслушивали с жадностью. Даже, если он рассуждал о том, что всем известно.

Зашел разговор, одинаково ли вкусны яблоки, произрастающие в раю.

— А как ваше мнение? — спросил Рахим загадочно у одного из стариков.

Маленький мулла из Ахтямовой сказал, что прелесть каждого яблока в особенности его вкуса. Он стоял за разнообразие. Безбровый мулла, хозяин дома, возражал. О яблоках в раю шли споры и прежде. Это дело не новое. Одни считали, что яблоки, как и вообще все плоды в раю, хотя и разны вкусом, но имеют одинаковый вид; другие полагали, что в раю они будут, как на земле.

Когда споры стихли, лицо Рахима приняло серьезное и властное выражение, которое означало, что сейчас будет сказана новая, обязательная для всех присутствующих истина. Что все их споры будут разрешены

— В Мекке и Медине есть об этом новое толкование, сказал он. Все ясным теперь становится. В раю все одинаково прекрасно! Все, что прекрасно, не может быть лучше или хуже! Все должно быть божественно одинаковым. Одинаково вкусны яблоки, произраставшие в райских садах.

И все присутствующие замерли, понимая, что старому спору о яблоках дано новое разъяснение. Мулла из Ахтямовой почувствовал себя уничтоженным и готов был провалиться сквозь землю, опасаясь, что теперь, чего доброго, обвинят его в ереси, а потом он может лишиться и места.

Все отлично понимали, что хотя речь идет про яблоки, но подразумевается нечто другое — ереси. Всякое разнообразие, согласно новым толкованиям из Мекки, глубоко вредно. А то на примере яблоков начнется проповедь ересей. В борьбе против неверных и райские яблоки должны быть едины.

Несколько раз во время спора Рахим взглядывал на Могусюма. Он был доволен, что отважный башлык приехал именно сегодня, в тот миг, когда происходил такой разговор. Но по виду башлыка ничего не узнаешь. Лицо его бесстрастно. Но не беда! Придется поговорить с ним.

— А как ваше мнение? — спросил Рахим у Могюсюма, глядя ему в глаза.

— Геройство во славу веры и отвага приятны пророку, — сказал он, видя, что Могусюмка молчит. — Тот, кто прославится, будет иметь мудрейших помощников, и они станут служить ему... Так бывает всегда... — Рахим тонко улыбнулся.

Разговор продолжался еще некоторое время.

На вечернюю молитву все ходили в мечеть.

Поздно вечером Могусюм и Бегим остались одни с Рахим-баем.

Глава 18

ПРОПОВЕДЬ

— Плохо живут правоверные!

— Да...

— Несчастны мы... Леса наши гибнут... Мы гонимы. Вера наша унижена! — сказал Рахим. — Муллы жаловались мне...

«Муллы наши сами хороши! — подумал Могусюмка. Если вдуматься...» Но смолчал, не желая выказывать никакой вражды и обиды. «Слушай, что мулла говорит, но не бери с него примера», — вспомнил он пословицу.

— Земли наши отбирают... — Рахим знал, что население здесь недовольно отторжением земель, вырубкой лесов. — А кто виноват?

Могусюм слушал внимательно.

— Дальше будет еще хуже! — продолжал Рахим.

Рахим возлагал большие надежды на Могусюма. Казалось, сам аллах сохранил в горах и лесах Урала такого героя.

Он спросил Могусюмку, не нуждается ли тот в чем: в деньгах, в помощи, есть ли у него надежные убежища. Сказал, что слышал о геройстве башлыка, что только он один не сдается, ведет войну с неверными.

Могусюмка не вел никакой войны с неверными и несколько удивился, хотя речи Рахима ему польстили.

Могусюмка поблагодарил за готовность помочь, но сказал, что денег ему не надо, надежные убежища есть.

— Слыхал ли ты, какие страшные замыслы у неверных? Об этом уже известно и в Хиве и в Турции! Ужасная судьба ждет правоверных. Разорение мечетей! Сначала будут уничтожены стада. Отберут всю землю. Русские — главные враги нашей веры! Скоро русские начнут уничтожать всех мусульман. Это их тайна, но она стала нам известна.

— Но ведь вот башкиры в военном сословии долго были, они в казачьих полках служат, им льготы даны, как же их будут уничтожать? Ведь русские сами дали башкирам оружие в руки?

Рахим на мгновение замер. Он понял, что собеседника не уверишь страшными выдумками, нужны иные средства.

— Да, русские дают оружие и награждают князей и баев! Но это хитрость, — подняв руку, воскликнул Рахим, — вспомни их обманы! Сколько было клятв, что не тронут наши земли! Вся беда в том, что русские дают льготы и покупают богачей. Они стремятся завладеть душой нашего народа. Они отбирают землю.

Могусюмке очень понравилось, что Рахим винит мусульманских богачей в предательстве.

— Что же нам делать? До каких пор все терпеть? Что думаете вы, здесь живущие? Неужели всегда хотите быть рабами? — спрашивал Рахим. — Ведь русские идут на восток, одно за другим падают там ханства. Они перешли пустыни! Они хотят уничтожить веру. Бухара пала. Не пора ли всем мусульманам одуматься. А здешние мусульмане служат в войске русском, идут в походы с русскими, воюют против правоверных!

— Пророк сказал: когда заиграет труба, правоверные подымутся, — тихо и внятно говорил Рахим. — Неверный — наш враг. Кто наши земли отнял? Неверный! Кто табуны быстрых коней извел? — Он встал, с благоговением взял в углу и раскрыл перед собой тяжелую книгу в позолоченном окладе с застежками.

— «Война против неверных есть долг твой!» — это первый закон для тебя, — сказал Рахим, обращаясь к Могусюмке. — Вот здесь написано: «Война есть первый и священный долг». Так сказано. Даже в священный месяц может быть война.

Рахим перелистал несколько страниц и прочел в новом месте:

— «Они вопросят тебя о священном месяце, могут ли воевать в оный? Ответствуй: грех воевать в оный, но преграждать путь богу, быть неверным ему, дозволять осквернять храм святой и изгонять оттуда народ его есть больший грех в глазах божьих». — А эта истина забыта вашими муллами. Они учат народ корану, упуская эти места. Я тебе открою тайну... Священная война — вот наше спасение! — подымая обе руки к небу, с восторгом вымолвил он. — На смерть во имя аллаха!