Прощай, оружие! - Хемингуэй Эрнест Миллер. Страница 19

– Полгода, а потом операция?

– Это наименее рискованный путь. Нужно выждать, когда вокруг инородных тел образуется капсула и снова накопится синовиальная жидкость. Тогда можно без риска вскрыть коленный сустав.

– А вы сами уверены, что мне нужно так долго ждать?

– Это наименее рискованный путь.

– Кто этот врач в чине капитана?

– Это очень хороший миланский хирург.

– Ведь он в чине капитана, правда?

– Да, но он очень хороший хирург.

– Я не желаю, чтобы в моей ноге копался какой-то капитан. Если бы он чего-нибудь стоил, он был бы майором. Я знаю, что такое капитан, доктор.

– Он очень хороший хирург, и я с его мнением считаюсь больше, чем с чьим бы то ни было.

– Можно показать мою ногу другому хирургу?

– Безусловно, если вы захотите. Но я лично последовал бы совету доктора Варелла.

– Вы можете пригласить ко мне другого хирурга?

– Я приглашу Валентини.

– Кто он такой?

– Хирург из Ospedale Maggiore.

– Идет. Я вам буду очень признателен. Поймите, доктор, не могу я полгода лежать в постели.

– Вы не будете лежать в постели. Сначала вы будете принимать солнечные ванны. Потом можно перейти к легким упражнениям. Потом, когда образуется капсула, мы сделаем операцию.

– Но я не могу ждать полгода.

Доктор деликатным движением погладил кепи, которое он держал в руке, и улыбнулся.

– Вам так не терпится возвратиться на фронт?

– А почему бы и нет?

– Как это прекрасно! – сказал он. – Благородный молодой человек. – Он наклонился и очень деликатно поцеловал меня в лоб. – Я пошлю за Валентини. Не волнуйтесь и не нервничайте. Будьте умницей.

– Стакан вина, доктор? – предложил я.

– Нет, благодарю. Я не пью.

– Ну, один стаканчик. – Я позвонил, чтобы швейцар принес стаканы.

– Нет, нет, благодарю вас, меня ждут.

– До свидания, – сказал я.

– До свидания.

Спустя два часа в комнату вошел доктор Валентини. Он очень торопился, и кончики его усов торчали кверху. Он был в чине майора, у него было загорелое лицо, и он все время смеялся.

– Как это вас угораздило? – сказал он. – Ну-ка, покажите снимки. Так. Так. Вот оно что. Да вы, я вижу, здоровы, как бык. А кто эта хорошенькая девушка? Ваша возлюбленная? Так я и думал. Уж эта мне чертова война! Здесь болит? Вы молодец. Починим, будете как новенький. Тут больно? Еще бы не больно. Как они любят делать больно, эти доктора. А чем вас до сих пор лечили? Эта девушка говорит по-итальянски? Надо ее выучить. Очаровательная девушка. Я бы взялся давать ей уроки. Я сам лягу в этот госпиталь. Нет, лучше я буду бесплатно принимать у нее все роды. Она понимает, что я говорю? Она вам принесет хорошего мальчишку. Блондина, как она сама. Так, хорошо. Так, отлично. Очаровательная девушка. Спросите ее, не согласится ли она со мной поужинать. Нет, я не хочу ее у вас отбивать. Спасибо. Большое вам спасибо, мисс. Вот и все. Вот и все, что я хотел знать. – Он похлопал меня по плечу. – Повязку накладывать не надо.

– Стакан вина, доктор Валентини?

– Вина? Ну конечно… Десять стаканов. Где оно у вас?

– В шкафу. Мисс Баркли достанет бутылку.

– Ваше здоровье. Ваше здоровье, мисс. Очаровательная девушка. Я вам принесу вина получше этого. – Он вытер усы.

– Когда, по-вашему, можно делать операцию?

– Завтра утром. Не раньше. Нужно освободить кишечник. Вычистить из вас все. Я зайду к старушке внизу и распоряжусь. До свидания. Завтра увидимся. Я вам принесу вина получше этого. А у вас здесь очень славно. До свидания, до завтра. Выспитесь хорошенько. Я приду рано.

Он помахал мне с порога, его усы топорщились, коричневое лицо улыбалось. На рукаве у него была звездочка в окаймлении, потому что он был в чине майора.

Глава шестнадцатая

В ту ночь летучая мышь влетела в комнату через раскрытую дверь балкона, в которую нам видна была ночь над крышами города. В комнате было темно, только ночь над городом слабо светила в балконную дверь, и летучая мышь не испугалась и стала носиться по комнате, словно под открытым небом. Мы лежали и смотрели на нее, и, должно быть, она нас не видела, потому что мы лежали очень тихо. Когда она улетела, мы увидели луч прожектора и смотрели, как светлая полоса передвигалась по небу и потом исчезла, и снова стало темно. Среди ночи поднялся ветер, и мы услышали голоса артиллеристов у зенитного орудия на соседней крыше. Было прохладно, и они надевали плащи. Я вдруг встревожился среди ночи, как бы кто не вошел, но Кэтрин сказала, что все спят. Один раз среди ночи мы заснули, и когда я проснулся, Кэтрин не было в комнате, но я услышал ее шаги в коридоре, и дверь отворилась, и она подошла к постели и сказала, что все в порядке: она была внизу, и там все спят. Она подходила к двери мисс Ван-Кампен и слышала, как та дышит во сне. Она принесла сухих галет, и мы ели их, запивая вермутом. Мы были очень голодны, но она сказала, что утром вое это нужно будет из меня вычистить. Под утро, когда стало светать, я заснул снова, и когда проснулся, увидел, что ее снова нет в комнате. Она пришла, свежая и красивая, и села на кровать, и пока я лежал с градусником во рту, взошло солнце, и мы почувствовали запах росы на крышах и потом запах кофе, который варили артиллеристы у орудия на соседней крыше.

– Сейчас хорошо бы погулять, – сказала Кэтрин. – Будь тут кресло, я могла бы вывезти тебя.

– А как бы я сел в кресло?

– Уж как-нибудь.

– Вот поехать бы в парк, позавтракать на воздухе. – Я поглядел в отворенную дверь.

– Нет, сейчас мы займемся другим делом, – сказала она. – Нужно приготовить тебя к приходу твоего друга доктора Валентини.

– А правда замечательный доктор?

– Мне он не так понравился, как тебе. Но он, должно быть, хороший врач.

– Иди ко мне, Кэтрин. Слышишь? – сказал я.

– Нельзя. А как хорошо было ночью!

– А нельзя тебе взять дежурство и на эту ночь?

– Я и буду дежурить, вероятно. Но только ты меня не захочешь.

– Захочу.

– Не захочешь. Тебе еще никогда не делали операции. Ты не знаешь, какое у тебя будет самочувствие.

– Знаю. Очень хорошее.

– Тебя будет тошнить, и тебе не до меня будет.

– Ну, тогда иди ко мне сейчас.

– Нет, – сказала она. – Мне нужно вычертить кривую твоей температуры, милый, и приготовить тебя.

– Значит, ты меня не любишь, раз не хочешь прийти.

– Какой ты глупый! – она поцеловала меня. – Ну вот, кривая готова. Температура все время нормальная. У тебя такая чудесная температура.

– А ты вся чудесная.

– Нет, нет. Вот у тебя температура чудесная. Я страшно горжусь твоей температурой.

– Наверно, у всех наших детей будет замечательная температура.

– Боюсь, что у наших детей будет отвратительная температура.

– А что нужно сделать, чтобы приготовить меня для Валентини?

– Пустяки, только это не очень приятно.

– Мне жаль, что тебе приходится с этим возиться.

– А мне нисколько. Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой до тебя дотрагивался. Я глупая. Я взбешусь, если кто-нибудь до тебя дотронется.

– Даже Фергюсон?

– Особенно Фергюсон, и Гэйдж, и эта, как ее?

– Уокер?

– Вот-вот. Слишком много здесь сестер. Если не прибудут еще раненые, нас переведут отсюда. Здесь теперь четыре сестры.

– Наверное, прибудут еще. Четыре сестры не так уж много. Госпиталь большой.

– Надеюсь, что прибудут. Что мне делать, если меня захотят перевести отсюда? А ведь так и будет, если не прибавится раненых.

– Я тогда тоже уеду.

– Не говори глупостей. Ты еще не можешь никуда ехать. Но ты поскорее поправляйся, милый, и тогда мы с тобой куда-нибудь поедем.

– А потом что?

– Может быть, война кончится. Не вечно же будут воевать?

– Я поправлюсь, – сказал я. – Валентини меня вылечит.

– Еще бы, с такими-то усами! Только знаешь, милый, когда тебе дадут эфир, думай о чем-нибудь другом – только не о нас с тобой. А то ведь под наркозом многие болтают.