Шаг из тьмы (СИ) - Марс Остин. Страница 24
— Вы мне уже мешаете.
— Я замолчу, как только ты успокоишься, ты до утра обо мне забудешь, я даже храпеть не буду, обещаю.
— Потрясающая самоуверенность.
— Обоснованная, как всегда — у меня амулет есть, он есть у всех теней, работает отлично, много раз проверено. Всё? Если главные вопросы мы решили, может ляжем, наконец, спать?
Она отвернулась и промолчала. Он постепенно освободил её, укладываясь между ней и дверью, настороженно следя, чтобы она не дёрнулась.
Она подавила желание отвернуться от него — поворачиваться к нему спиной не хотелось ещё сильнее, чем смотреть на него, приходилось лежать ровно и смотреть в потолок, пытаясь восстановить дыхание и как-то справиться с бушующей внутри бездной яда.
Министр улёгся и затих, через время стал дышать ровно, Вера ощущала одновременно дикую зависть и бурю возмущения.
«Какой потрясающий пофигизм, просто взять и уснуть, через минуту. Интересно, он не боится, что я ему во сне глотку перережу?»
Через время она тоже решила лечь поудобнее, заодно убедиться, что он крепко спит, и если получится, уйти. Перевернулась на бок, и сразу же услышала за спиной шорох, на плечо мягко опустилась ладонь министра, стала гладить руку.
Вера собрала весь свой океан яда и прошипела — Гениально. Сами придумали или тоже кто-то посоветовал?
Он резко встал и вышел из комнаты, хлопнув дверью, нервные шаги прогремели к библиотеке, потом обратно почти до спальни, скрип-разворот и опять в библиотеку, там ещё раз грохнула дверь и стало тихо.
Вера медленно выдохнула и села. Встала, включила свет, осмотрела свою разорванную рубашку, жёваную простыню, мятое одеяло, ботинки министра у кровати.
«Далеко уйдёт босиком?»
Кто-то циничный внутри ответил — уйдёт, не сомневайся, можно подумать, это его самая большая проблема.
5.37.14 История ги-син от министра Шена
Вера сменила рубашку, вышла в гостиную и легла на диван, укрывшись скатертью Тонга.
«Он точно такой же. Его вежливость — иллюзия, просто потому, что когда-то Призванный настучал ему по физиономии за наглость, и в этот раз он решил вести себя культурно. А суть всё та же. Люди не меняются.»
Свет погас, Вера лежала и смотрела в пространство, совершенно бодрая, с глухо колотящимся под горлом сердцем. Внутри бродили события дня, картины рынка, жрицы…
«Это глава Кан с любовницей.»
Она не верила, что беременна — в своём мире она хорошо об этом заботилась, а в этом мире не было причин.
«Маги этой беременности не видят, а жрецы — видят. Надо у мастера Валента спросить. И снять перед этим все амулеты, а то они тут всё что-то допиливают, совершенствуют, а на ком это тестировать? Конечно, на мне, я же не обижусь, и закон меня не защитит.»
Дотянувшись до воротника, она сняла все амулеты, кроме самых первых, которые точно помнила, и тех, которые покупала сама. Ничего не изменилось.
Мысли опять свернули к рынку, к волшебной тай-бу обаятельного Анди, к разговору о магических школах с Мартином… И сознание потухло.
Она очнулась плавно, как будто не засыпала, а просто на минутку ушла в себя, что-то пропустив.
В комнате было темно, в кресле рядом сидел министр Шен.
Она его не видела, не слышала, он не двигался, но напряжение от его присутствия она не спутала бы ни с чем, комната без него ощущалась как гараж без машины, а с ним становилось так тесно, как будто пройти можно только вдоль стеночки боком.
Поняла, что он заметил, что она проснулась. И не смогла понять, как она это поняла.
«На меня давно воздействуют этими амулетами, я так к этому привыкла, что уже даже не замечаю. А теперь я их сняла, и ко мне резко вернулась чувствительность, и такой контраст. Я же даже не знала, что Двейн болеет, раньше я сразу поняла бы. Надо мной ставят эксперименты.»
Министр шевельнулся, зашелестел тканью, что-то звякнуло о столик.
Вера не смотрела, но могла поспорить — он пьёт, что-то очень крепкое. Появилось желание отобрать бокал и выпить самой, этак нагло. Зачем? Что она хотела кому доказать? Что она тоже может? Что ей тоже больно?
«Спиртное — хреновое обезболивающее.»
Она молчала, он пил, за окнами шумел с подвыванием ветер, по стеклу пару раз били капли, как будто дождь никак не мог решиться.
— Вера?
Она вздрогнула от его голоса, в нём было столько всего, что разобрать на составляющие не получалось, как очень сложную мелодию оркестра, это оглушало.
Сердце билось с какой-то обречённой медленной силой, как будто шагало сотый километр, далеко за гранью усталости, почти на грани возможностей, глухая боль заполняла всю комнату как дым, ею не получалось не дышать.
— Вера, я мысли не читаю, если вы от меня чего-то хотите, вам придётся об этом говорить.
— Я ничего от вас не хочу.
У неё самой голос звучал как из клетки, откуда-то со дна ловчей ямы, в которой её сердце собрало все колья.
— А я хочу. — Он пошелестел тканью, о стол глухо звякнул бокал. — Я хочу объяснить вам, кто такие ги-син, не так объяснить, как госпожа Виари, а так, чтобы вы поняли. И поняли, почему я к ней пошёл. Вам интересно?
Вера молчала, глядя в мутную темень перед собой. Ей не было интересно, она не хотела его видеть, и слышать не хотела, и жить не хотела.
Министр встал и что-то передвинул слева за камином. Дрова в камине вспыхнули.
«Так легко.»
Она вспоминала, как два часа рыдала перед этим проклятым камином, пытаясь понять, что делает не так, а она ничего не делала не так, это просто какая-то местная магия, может, защита от пожара, может, просто для удобства. Она не знала о ней, а он — знал, и в этом ключевая разница между ними двумя.
«Он мне нужен. Банально для того, чтобы выжить в этом мире, о котором я ничего не знаю, мне в любом случае будет кто-то нужен из местных, но с ним я уже знакома и вроде бы даже наладила какие-никакие отношения, а нового придётся сначала искать, потом обрабатывать, и ещё неизвестно, как к этим моим поискам отнесётся господин здесь-всё-моё.
Да, он мне нужен. И я должна засунуть своё личное мнение поглубже и сделать вид, что готова пойти на мировую. Потому что иначе хуже будет мне, ему не будет ни холодно ни жарко от моего бойкота.»
— Говорите.
Он хмыкнул, как будто его позабавила сама идея, что она даёт ему разрешение говорить, взял бокал, помолчал.
Вера смотрела в огонь и куталась в скатерть Тонга, пытаясь представить, что он здесь, сидит в ещё одном кресле, там, где она его не видит, и просто слушает, со своим обычным выражением лица "да кто ты такая, женщина".
«Я для них обоих не человек. Если я забуду об этом, мне конец.»
— Ги-син, Вера… это особая каста привилегированных рабынь, как вам объяснила госпожа Виари, всё началось именно так. Примерно полторы тысячи лет назад, когда империя состояла из сотен маленьких племён и все они друг с другом воевали, был один известный философ, который выпустил книгу о духовном совершенствовании и влиянии искусства на интеллект. Эта книга стала очень популярной, у этой философской концепции появилось множество последователей, и открылась охота на людей искусства. Изначально это были и мужчины, и женщины, с ними договаривались, их покупали, похищали, шантажировали… по-разному, в общем, привлекали к работе. Через время каждый правитель считал обязательным иметь при дворце людей искусства, ими мерялись, как волшебными камнями или драгоценностями, брали с собой в гости, хвастались ими на праздниках, среди них устраивали соревнования в столицах, они стоили бешеные деньги, ради них иногда даже воевали. И жили они, по сравнению со среднестатистическим крестьянином, очень хорошо, в роскоши. Но, понятное дело, когда во дворце правителя живёт незамужняя девушка без семьи, то ей нужна защита, какой-то статус, поэтому правитель объявлял её наложницей, чтобы распространить на неё свою защиту. Иногда это в действительности было не так, но для общественного мнения нет разницы — в доме правителя ему принадлежит всё, он на любую рабыню имеет право, так что статус — это привилегия, а не унижение.