Тень рыцаря - де Кастелл Себастьян. Страница 29

– Ты же поклялся королю Пэлису.

– Да. Поклялся хранить закон Тристии.

– Закон гласит, что они обязаны платить проклятую подать.

– Нет, если им приходится голодать, – сказала Дариана, скрестив руки на груди и прислонившись к столбу. По ее выражению лица можно было понять, что ей нет дела, чем всё закончится, но она не упустит возможности указать мне на мое лицемерие. – Что случится, если завтра придут рыцари из Лута и тоже потребуют подать военного времени?

Я хотел уже ответить, но Кест меня остановил:

– Фалькио, ты когда-нибудь думал о том, что король имел в виду именно это?

– Это? – спросил я, указав на толпу. – Вооруженных жителей деревни, провозгласивших свою независимость и жаждущих развязать войну, в которой не смогут победить?

– А вдруг смогут? – ответил Кест. – Пусть не сейчас, не сегодня, но в будущем. Может, с этого всё и начнется.

К такому я готов не был. Может, с этого всё и начнется. Король терпеть не мог систему герцогского правления. Всю свою жизнь он пытался прижать пятой дворян, чтобы обычным людям жилось хоть немного свободнее. Если бы Пэлис мечтал о хаосе и гражданской войне, то мог бы развязать ее, когда плащеносцы находились на самом пике, – но отчего-то этого не сделал. Он позволил герцогам низложить его, но не разрешил нам вступить с ними в бой.

– Нет, – сказал я, – король хотел, чтобы на престол взошел его наследник. Алина…

– Ты не можешь допустить, чтобы это влияло на твое решение, – возразила Валиана.

– О! С каких это пор тебе стало безразлично будущее Алины?

– Мне не безразлично. Она наследница короля, и я умру ради того, чтобы возвести ее на престол. Но королевский закон является законом лишь тогда, когда его применяют без всяких предубеждений. Ты не можешь принять то или иное решение просто потому, что так удобней.

Меня жутко разозлило, что Валиана отчитала меня за несоответствие идеалам плащеносцев. И все-таки она была права.

Я оглянулся на толпу в ста ярдах от нас, затем на рыцарей Шурана, стоявших чуть ближе. Если я вынесу решение в пользу герцога, то эти люди либо умрут от голода, либо взбунтуются и погибнут еще быстрее. Если вердикт будет вынесен в пользу жителей деревни, то каким образом я смогу обеспечить его исполнение? Я вспомнил давнишний разговор с королем, когда мы с ним обсуждали детали некоторых малопонятных законов, найденных в древних книгах. «Когда не существует единственно правильного решения, то боги повелевают нам придерживаться буквы закона», – сказал он. Я спросил его, улыбнутся ли нам боги, если мы так поступим. «Улыбнутся ли нам? Нет, Фалькио, я убежден, что за следование букве закона тебя скорее накажут, чем за его нарушение».

– Что? – сказал Брасти.

– А-а? – отозвался я.

– Ты засмеялся. Или кашлянул. Может, даже собирался чихнуть – в общем, что-то непонятное сделал. Ты принял решение? На чьей мы стороне – Исолта или жителей деревни?

– Закона, – сказал я. – Мы будем следовать закону.

Давайте, боги, подумал я. Давайте, только попробуйте меня наказать.

У моего приговора имелось лишь одно достоинство – он никому не понравился. Рыцари Шурана назвали меня предателем и трусом, который не смог исполнить своего обещания, данного герцогу. Они думали, что мы быстренько разделаемся с бунтовщиками и вернемся домой к ужину. Жители деревни назвали меня предателем и трусом, почитая изменой то, что я не расправился с рыцарями голыми руками.

– Закон гласит: одна четвертая часть стоимости урожая, – повторил я в третий раз. – Война еще не объявлена, поэтому нельзя применять исключения военного времени. У вас нет причин для бунта, который, должен заметить, скорее приведет к голоду, нежели уплата податей. Сумма, уплаченная мытарю – которого следует немедленно освободить, как только он проспится, – зачтется за этот год.

Люди принялись приводить свои доводы за и против, выкрикивать оскорбления, которые были в первую очередь направлены на меня. Когда мне всё это надоело, я дал им знать, что немедленно покидаю их селение, после чего они могут начать убивать друг друга, раз уж им так этого хочется. Жители деревни приняли ворчать, но в конце концов даже Вера согласилась.

– Принято, – сказала она.

Я подумал, что теперь следует ждать проблем от рыцарей, но Шуран заставил их замолчать и повторил:

– Принято.

– Неужели? – спросил я, не веря своим ушам.

– Решение не идеальное, – ответил он, – но и мир далек от идеала.

– Рыцарь-командор, – возвысил голос кто-то из рыцарей. Молодой, не старше двадцати, с черными волосами и редкой бороденкой, отпущенной из честолюбия.

– Да, сэр Уолланд.

– Эти люди должны сдать оружие.

Шуран нахмурился.

– Сэр Уолланд, я не спрашивал вашего совета.

Сэр Уолланд расправил плечи.

– Прошу прощения, сударь, но это древнейший герцогский закон. Человек имеет право на владение стальным оружием только в том случае, если он служит герцогу.

Шуран сжал губы, поглядев на слишком ревностного юного рыцаря, и вздохнул.

– Он прав. Эти люди должны разоружиться. Мы должны забрать с собой оружие, выкованное из железа.

Я помнил об этом с самого начала, но рыцари часто понятия не имеют о многих законах, даже тех, что установлены их герцогами, и надеялся, что и в этом случае обойдется. Однако сэр Уолланд оказался прилежным учеником и выучил герцогские законы лучше других. Я повернулся к Валиане: вдруг ей известно некое исключение из правил, которое можно было бы применить.

Но она покачала головой.

– Он прав. Во всех герцогствах страны существует подобный закон.

– Но почему? – спросил Брасти. – Какая разница, если они платят подати?

Раздражение Шурана передалось и ему.

– Потому что, вооружившись, крестьяне в следующий раз могут напасть на представителей герцога, если решат, что им не нравится их законы.

Дариана зло рассмеялась.

– Я считаю, что герцогу как раз таки нужны вооруженные крестьяне, чтобы приструнивать обнаглевших представителей власти.

– Позволю себе с этим не согласиться, – сказал Шуран спокойно, но я не сомневался, что дальнейших провокаций он не потерпит.

Сутулый мужик поднял клинок.

– А что, если нам нет дела до того, что вы думаете, сэр рыцарь?

– Тогда, – сказал Шуран, берясь за рукоять клинка, – нам придется найти способ, чтобы разрешить наши разногласия.

– На какой компромисс вы готовы пойти? – спросил я его.

– Любой, который даст мне уверенность в том, что эти люди исполнят закон и не нападут на герцога или его представителей.

– А какие гарантии вы можете мне предоставить, что их не накажут после того, как мы отсюда уйдем?

– Они не пострадают до тех пор, пока снова не поднимут на нас оружие. Даю вам слово.

Крепко сбитая седая крестьянка вышла вперед и плюнула на землю.

– Слово рыцаря. Честь рыцаря.

Она показала нам руки, покрытые безобразными коричневыми шрамами.

– Десять лет назад мой муж погиб от рук рыцарей из Лута, которые требовали подать. Они забрали всё, что у нас было. Спустя неделю к нам пришел мытарь из Арамора с двумя рыцарями, они выслушали меня и сказали, что я все равно должна заплатить им. Сказали, что раз мой муж не смог защитить свою землю, то он не достоин владеть ею. Я отвесила ублюдку пощечину – всего лишь одну, заметьте. Они затащили меня в кузницу и прижали руки к горнилу. Тыльной стороной, а не ладонью, чтобы я все еще могла работать на герцога и выплатила ему свой долг. Так что к черту слово рыцаря и его честь!

Шуран шагнул к ней – Брасти тут же вытащил стрелу, а я рапиру, но Большой рыцарь поднял руку.

– Подождите, – сказал он. – Я не всегда был рыцарем. – Шуран снял шлем, показав всем обгоревшее лицо. – И родился я не в знатной семье. Отец мой был рыцарем не более, чем все вы.

Крестьянка молча взирала на лицо Шурана. Он взял ее за руку и приложил ее ладонь к обгорелой коже.

– Мы не такие уж разные, – сказал он.