Бесплатных завтраков не бывает - Хендерсон Крис. Страница 51

Часа в два ночи я подъехал к дому Джин. Я успел принять душ, побриться, переодеться, завезти Хью в открытый всю ночь клуб в Бауэри, где, судя по всему, он был желанным и почетным гостем. Он прошел мимо вышибал сквозь раздавшуюся в стороны толпу, помахивая мне на прощанье, и скрылся в украшенных неоном дверях, откуда доносилась оглушительная музыка. В последний раз мелькнула закинутая назад голова, вытаращенные в предвкушении веселья глаза. Кажется, о нем можно было не беспокоиться.

Консьерж снизу позвонил Джин, разбудил ее и впустил меня внутрь. Она ждала у дверей: было похоже, что она соскучилась по мне и что поднять ее с постели в два часа ночи — самое милое дело. Меня встречали широкой улыбкой, упругим телом и взглядом, доказывавшим, что все это — в самом деле — припасено для меня. От неловкости сразу стало сухо во рту.

Чуть только я ступил за порог, она прильнула к моим губам долгим, крепким поцелуем, и я ответил на него как мог и умел. Да, это был честный, горячий, неформальный поцелуй, прожегший меня насквозь и рассыпавшийся на полу вдребезги. Одной рукой Джин запирала дверь, а другой обнимала меня, хихикая как девчонка. Кондиционер был включен. Так, держась друг за друга, дошли мы до дивана, и там я осторожно отодвинул ее, давая понять, что хочу кое о чем ее спросить. Джин всем своим видом изъявляла готовность выслушать мой вопрос. И он был ей задан:

— Скажи мне, пожалуйста, я иду перед Джоем или после?

— То есть?

Она глядела непонимающе. Она и в самом деле не понимала, о чем это я. Но не в том было дело, что я взял ложный след, — просто Джин пока еще не представила себе, куда я клоню. Что ж, я объяснился.

— То есть я хотел знать, кого ухлопают следующим? И как? Джефф Энтони убит. Ты не сможешь больше его вызвать и навести на цель, как это было с Каррасом, когда я по глупости сболтнул тебе, где он находится, — сболтнул, а потом, олух, стоял под душем, покуда ты давала приказ убийце. Только ты, кроме меня, конечно, знала, что Кар-рас в Нью-Йорке. Только ты из всех бывших жителей Плейнтона знала, что Энтони избил меня. Ты могла бы мне сказать, что он из себя представляет, и ты сказала бы, если бы была на моей стороне. Но ты не обратила на это внимания, не сочла нужным задерживаться на такой мелочи, как биография этого выродка. Точно так же ты не сочла нужным объяснить, почему гибель Джорджа так тебя потрясла — потрясла гораздо сильнее, чем смерть Миллера. Меня еще тогда это удивило. Почему? Может быть, потому, что ты сделала все, чтобы походить на Мару, и явилась к нему, и напоила почти до бесчувствия, и заставила написать все те письма, обрывки которых мы нашли в корзине, а потом напечатала окончательный вариант и дала ему подписать? — Я поднялся с дивана, чтобы не находиться слишком близко к ней. — Как это сработало? Что ты ему сказала? «Напиши ей, Карл, настоящее любовное письмо, я тебе помогу. Да нет, это никуда не годится — она не разберет ни слова. Попроси портье, чтобы тебе принесли машинку. Мы вернем Мару».

— Джек... Ради Бога...

— Для фотомодели одеться, причесаться, накраситься в ее стиле — задача пустячная. И такие же пустяки — рассказать Миллеру, что он должен сделать. Шаг за шагом. До самой могилы.

— Джек, прошу тебя...

— Но убивать Джорджа в твои намерения не входило. Задумано все было просто и изящно. Твоего бывшего мужа убивают из карабина, принадлежащего Миллеру, — уверен, старина Джефф с радостью согласился предоставить тебе оружие: услуга за услугу. На кого падет подозрение? На Миллера, тем более что Стерлинг с Энтони все равно намеревались от него избавиться. Все чудно, ты в стороне. Но ты никогда не держала в руках такого мощного оружия — в телевизоре все выглядит намного проще. Отдача так сильна, что ствол ведет в сторону — и вместо Байлера убит Джордж. Но ты сумела и это использовать для своей выгоды. Ты являешься ко мне, демонстрируешь синяк, оставленный прикладом «зауэра», и говоришь, что это дело рук Миллера, чтобы посеять во мне сомнения насчет Карла. Следующий шаг — ты избавляешься от него. Вполне вероятно, тебя вынудил к этому Энтони. В результате погибают трое ни в чем не повинных людей, а ты ни на пядь не приблизилась к цели. — Я замолчал, чтобы справиться с подрагивавшим голосом. — Ну, что? Тепло?

— Джек, ты же ничего не знаешь! Байлер спал с Марой — и когда ухаживал за мной, и после помолвки, и когда мы поженились! Он говорил, что принадлежит мне, а спал с ней!.. Весь город знал об этом! Весь город смеялся надо мной. Потому я и развелась с ним, потому у меня и произошел нервный срыв... Потому я и ненавижу его. Он использовал меня — бессовестно, подло! Я никогда не была ему дорога. И женился он не потому, что любил меня, а чтобы доказать всем, какой он молодец. Он поставил перед собой цель — трудную цель! — и достиг ее... Он... он...

Она разрыдалась, да так, что не смогла продолжать. Все тело ее сотрясалось — далась ей вся эта история не очень легко. Фред Джордж был симпатичнейший молодой человек, и он любил Джин ради нее самой. И вот его-то она по случайности застрелила. Дальше все пошло кувырком. Кар-рас был у нее как кость в горле: он мог рассказать, что было похищено у Миллера, и эта ниточка привела бы к ней и к обстоятельствам гибели Джорджа. Она запаниковала и попросила Энтони припугнуть Карраса, чтобы тот молчал. Джеффу однажды уже случалось делать это в Плейнтоне. На этот раз он перестарался. И Джин начала уже просто сходить с ума от ужаса. И до Миллера ей уже не было никакого дела.

Овладев собой, Джин довольно спокойно спросила, собираюсь ли я арестовать ее. Я ответил «нет». Когда она поинтересовалась почему, я сказал:

— А зачем? Ты ведь не станешь теперь убивать Байлера?

Она покачала головой. Я так и знал. Она чуть не сошла с ума от тоски и страха и жалости к себе, когда поднималась на крышу с карабином, когда помогала Миллеру свести счеты с жизнью, — потому что он пытался спасти женщину, погубившую ее замужество. Но теперь это безумие прошло. От потрясения она исцелилась. А быть нормальной после всего этого — страшная кара.

— Тюрьма ничего тебе не даст. Что в ней толку? Если ты на воле не страдаешь, то и в камере не будешь страдать, — сказал я и сделал еще шаг в сторону. — Это ведь так просто.

Она смотрела на меня снизу вверх, и глаза ее были красны от настоящих слез. Она подалась ко мне всем телом, потянулась — всей сутью своей умоляя остаться, хотя не произносила ни слова и не цеплялась за меня. Тут было нечто большее. Она безмолвно заклинала меня тем чувством, которое сама же во мне и пробудила, той радостью, которую я обрел после встречи с ней, после того, как понял: она может любить меня. В ней воплотились и сошлись все мои надежды, те мечты, на которые я кинулся, словно сбитая влет птица — крутясь в воздухе, она в соответствии с законом земного тяготения камнем падает вниз, сама не понимая, что же с ней случилось.

Но пришла минута, я ударился оземь, внезапно очнулся и понял, что настала пора уходить. После всего, что случилось, после всего, что я узнал, остаться я не мог. И мы с Джин знали это оба. Внезапно по стеклу застучали капли дождя, словно в него со злобой швырнули пригоршню гравия. Я повернулся и увидел цветы, которые накануне послал Джин. Она поставила всю охапку в одну большую вазу в коридоре, ведшем в ванную комнату. Ваза заняла место большого фотоплаката — ее первой работы в качестве модели, — о котором напоминал только не успевший еще выгореть прямоугольник на оштукатуренной стене. Какие-то последние нити оборвались во мне, и все полетело к черту. То, что она сняла плакат, — это было очень много. Но недостаточно. И слишком поздно. Есть на свете такое, чего быть не должно.

Я вышел молча, ничего не сказал Джин, ничего не услышав от нее. Лифта ждал целый год, года два ехал вниз, шагнул из кабины, увидел, как хлещут по окнам первого этажа свирепые струи дождя.

Я стоял и смотрел на этот ливень. Мне хотелось только добраться до дому и лечь. В крайнем случае, свернуться на заднем сиденье «скайларка» и постараться все забыть. Потом подумал — не повернуть ли к лифту, не подняться ли? Я хотел сказать Джин, что все простил ей, то есть еще раз сунуть руку в ящик с кошкой в вечной надежде на счастливый исход. Простить и на все закрыть глаза. Мне ужасно хотелось сделать это, хотелось чуть ли не каждой клеточкой души и тела. Звучный, чистый голос, явно веривший в то, что самое главное — это счастье, в одну минуту отыскал оправдания всему и приказывал шагнуть назад, в лифт, покуда створки дверей не сошлись у меня за спиной.