Муравечество - Кауфман Чарли. Страница 127

* * *

Я слышу воздушную тревогу и выглядываю в окно. На улице внизу переполох. Пожар. Везде. Прямо как в романе Барбосае. Здания, машины, телефонные провода, деревья — всё в огне. Я прищуриваюсь в пылающее небо, полное белого дыма, ищу съемочные дроны, но ничего не вижу. Хотелось бы позвать кого-нибудь к окну вместе со мной, но дома больше никого. Клоунесса Лори уехала неделю назад. В какой-то цирковой лагерь для людей среднего возраста при поддержке Американской ассоциации пенсионеров. Я вспоминаю о Марджори Морнингстар внизу, в моей бывшей квартире. Она хорошая, а также с прекрасным сложением тела, и, если я не ошибаюсь, мы сотрудничали по поводу неудавшегося бизнес-плана. Что-то в связи с туалетами? Я не иду в лифт; отлично знаю, что во время пожара в лифт не заходят. Уж это-то мне вбили в голову на уроках ОБЖ в начальной школе. Я пою песенку с урока — написанную на мелодию «Моряка Попая» — и чувствую крупицу ностальгического спокойствия:

Поднимай тяжелые штуки от коленей

Перед едой мой руки

Не ешь недожаренную свинину, мистер!

Посмотри по сторонам на улице большой

Надевай шлем для велосипеда

Следуй инструкциям на всех лекарствах, даже без рецепта, дурачок

Не бегай на переменке в школе

Завязывай шнурки. Ты что, ничего не знаешь?

Эй, не играй с пистолетом

Какого черта ты удумал?

Не трогай упавший провод

Всегда застегивай ремень

Не принимай наркотики

Нет-нет

Не садись в машину к незнакомцу

Завязывай волосы, если ты девушка за токарным станком

Если проглотил щелочь, не стоит тошнить

Попай… мо-о-о… ря-а-а-ак!

Запоминающаяся мелодия, и не могу выкинуть ее из головы всю дорогу вниз по пятнадцати пролетам веревочной лестницы до квартиры Марджори. Марджори Морнингстар, как я узнал, выкупила все здание целиком, за исключением моей квартиры. Потом выпотрошила его и оставила огромное пространство, как в соборе. Ее кровать — двенадцать метров в ширину. Оказывается, моя квартира (точнее, квартира Б3) висит в ее квартире на цепях. Это объясняет мою неотступную mal de mer^[171]. Я замечаю — кажется, впервые, — что ОБЖ-песенка особо не рифмуется. А еще в ней нет ни слова о лифтах. С чего я взял, что есть? И все же я всегда ее любил и поражался, как легко она ложится на мелодию «Моряка Попая». Кое-что исправить просто. Например, «Поднимай от коленей тяжелые штуки». Тут и думать нечего. Наверное, будь у меня время, я бы придумал еще больше исправлений, но там пожар и… Например, может быть какой-нибудь синоним улицы, который рифмуется со «свининой», но сейчас времени нет, потому что… А! Может, наоборот: «свиной» и «большой». Неплохо. Хотя мне будет не хватать слова «свинина». Мне нравится слово «свинина». В нем есть какая-то жизнерадостность. Свинина. Свинина. А еще дети должны смотреть налево и направо на любой улице, а не только на больших. Нет ли какого-нибудь синонима у «любой», чтобы рифмовался со свининой? Сейчас на поиски времени нет. «Не ешь недожаренный стейк свиной / Смотри по сторонам на улице любой» — пока что не так уж и плохо, в качестве заплатки.

Я стучу в дверь Марджори. Дверь поддается. Эти слегка приоткрытые входные двери — просто ленивый киношный приемчик для того, чтобы персонаж вошел в чужое жилье и слонялся без разрешения. Обычно там они находят что-нибудь зловещее: труп, признаки борьбы, контрабанду, что угодно. Даже не ожидал открытой двери в своей настоящей жизни — только в кино. До этого момента. Неясно, какой этикет применим к этой ситуации, настолько это маловероятно в настоящей жизни. И потому я делаю так же, как в кино. Заглядываю.

— Эй?

Ответа нет, и внутри тише тишины, что тоже очень киноподобно.

— Эй? — пробую я еще раз. — Марджори?

Ничего.

— Это Б. Просто пришел проведать!

Ничего.

— Я беспокоился, потому что — не знаю, смотрела ли ты в окно, но там просто мир пылает.

Вот теперь настал момент, когда можно войти, потому что в кино, возможно, Марджори лежала бы умирающей или мертвой, а мне пришлось бы вызвать скорую или катафалк соответственно. Так что я вхожу. Ни следа Марджори. Перехожу из комнаты в комнату. Все еще ни следа. Она ушла или просто растворилась в воздухе? Неизвестно. Вхожу в ее великолепно оснащенную домашнюю звукозаписывающую студию. Пусто. В ее катушечный магнитофон «Ампекс AG-350-2» 1967 года выпуска заряжена пленка. Впечатляющее оборудование. Олдскул. А эта Марджори по мне. Хотелось бы поболтать с ней насчет аналога против цифры. Уверен, мы сходимся во мнении, а это вполне может привести к роману. Тут в голову приходит: возможно, на записи она оставила намек на свое местонахождение. Я включаю, настраиваю уровень, который у нее слишком задран (об этом мы с ней еще поговорим), и слушаю:

«Устали? Работа? Дэйви — на футбольную тренировку? Элспет — на балет? Одежда нестираная? И где, черт возьми, любимые запонки Майкла?! Может, пора взять отпуск от кухни. Новый семейный ужин „Ведро Веселья“ от „Слэмми“ предлагает все, что нужно вашей команде для здорового, свежего и веселого вечера: пятьсот куриных ножек в одном удобном бездонном клоунском ведре, теперь с бесплатной…»

Голос замолкает. На записи тишина. Почему-то еще тише тишины. Зловещая. Я жду. Может, она ушла в туалет и не стала выключать аппарат. Маловероятно. Во-первых, она остановилась на полуслове, а во-вторых, на записи нет звука шагов. Будучи мастером фальшивых шагов, я всегда прислушиваюсь к настоящим, чтобы лучше им подражать, и потому замечаю, когда они отсутствуют. Я оглядываюсь в поисках следов борьбы. Их нет. Пожалуй, борьба тоже попала бы на запись, так что, если подумать, ничего удивительного. Хотя задним умом любой крепок, не правда ли? Вдруг в магнитофоне — новый голос. Не могу определить, мужской или женский. Больше похоже на голос в моей голове. То есть непохоже на голос вообще. Непохоже ни на что. Ведь на самом деле внутренний мыслительный процесс не похож на голос. Внутренний голос невозможно воспроизвести в кино, и все же вот он, на пленке, и мне никак не понять, чьи это мысли — Марджори, кого-то другого или, собственно, мои.

«Здесь. Здесь. Здесь. Что дальше? Сколько еще? Куда? Зачем? Что случилось? Со мной что-то случилось. Что случилось? Зуд. Все чешется. Да. Да-да-да, но не получается его контролировать. Нужно чесать сильнее. Вчера ночью пришлось заснуть в слезах. Первый день — просто фокусироваться на дыхании. То и дело встречаю везде одну и ту же песню. На ее середине — каждый раз одна и та же мысль: понятия не имею, о чем песня. ЭТО ЧТО, Я? Каким-то образом записывается мой голос в голове? Каким-то образом записывается по тому, что осталось от… Или мне кажется?» — звучит запись.

Ничего себе, думаю я, и в то же время «ничего себе» говорит магнитофон.

«Это запись моих мыслей в реальном времени. Или это мысли Марджори и каким-то образом — возможно, из-за близкого расстояния — у нас с Марджори одинаковые мысли? Нельзя забывать, что ненасытный голод по бургерам „Слэмми“ проник в мой мозг через озвучки Марджори. Или это общечеловеческий мыслительный процесс? Этот самый сценарий проигрывается в голове у всех одновременно? Возможно ли это? Что есть лишь один человеческий разум во множестве манифестаций? Как лица индийского бога Брахмы? Как универсальный разум Хуанбо? И никакой противоположности. Конечно же, мои мысли есть мысли Марджори. И Клоунессы Лори. И Барассини. И Цай. И Аббиты. И гениального афроамериканского режиссера Уильяма Гривза. И нелепого еврейского сценариста Чарли Кауфмана. Мой гнев улетучивается. Теперь просто хочется смотреть на мир, на себя, просто смотреть. Смотреть на манифестации, которые видно отсюда, с этого самого места. Отсюда я вижу, как все горят. Скоро буду гореть и я. Это неизбежно.