Спаси моего сына - Рей Полина. Страница 5

– Знаю, – пожимаю плечами. – Со сном проблемы.

Я ей не вру. С тех пор, как Даня про сына рассказал – спать толком не могу. Или скорее не хочу. Но это не может так продолжаться – я себя изведу окончательно, если не стану восполнять нормальные требования своего организма. Например, есть нормально. С этим, кстати, тоже проблемы.

– Может, Корвалольчику попить? – озадачивается Вика.

Я фыркаю. Корвалольчику. Тут и спирт медицинский не поможет. Перорально.

– Может, – пожимаю плечами и ненадолго отвлекаюсь, когда передо мной устраиваются сразу два клиента.

Желание лечь и уснуть прямо здесь и сейчас накатывает ближе к обеденному перерыву. Мне оно даже нравится – кажется, наконец-то меня просто «вырубит», и я смогу отдохнуть безо всяких сновидений.

– Вик, я в подсобку отойду. Поем чего-нибудь, – выдавливаю еле-еле.

– Конечно, сорок минут у тебя уж точно есть.

В подсобке притуливаюсь к стене на старом стуле. Всё руки никак не доходили его выбросить, и вот он пригодился. Закрываю глаза и тут же проваливаюсь в сон.

Меня всегда удивляло, как человек может за какие-то краткие минуты увидеть во сне столько много. Иногда – целые истории. Сновидение всё же приходит – яркое и такое светлое, что зажмуриться хочется. Дом, как будто деревенский и наличники на окнах с резьбой. Старые, уже обветшалые, но это придаёт им свой шарм.

Вокруг меня лето – настоящее, наполненное преддверием чего-то нового и чудесного. Словно волшебство кругом, и я его впитываю в себя каждой клеточкой тела.

Поднимаюсь на ветхое крыльцо, оно скрипит под моими шагами. Распахиваю дверь и взгляд тут же Марка находит. Мне не хочется просыпаться. Не хочется уколоть себя и вернуться в реальность. Я уже знаю, где этот малыш. Рядом с ним бабушка. Старенькая, сморщенная, напевает что-то, а когда взгляд на меня вскидывает, я слышу:

– Сооооня… заходи.

И Марк улыбается, хохочет, совершенно довольный.

– Сооняяя…

Вздрогнув, я просыпаюсь.

– Сонь! Зову-зову! – возмущается Вика, которая тормошит меня за плечо. – Еле разбудила. Там клиентов тьма. А обед твой уже закончился сто раз.

– Сейчас буду… – шепчу едва слышно. – Две минуты дай.

Морда лица у меня явно заспанная, но это ерунда. Меня сейчас занимает совсем не работа. Может, Даня был прав и я действительно смогла сейчас увидеть, где его сын?

Даже мысли о том, что ему родила его другая, отходят на второй план. Я могу помочь. Помочь спасти маленького мальчика, остальное ведь не настолько важно.

Я сильная, я справлюсь. А он маленький и беспомощный.

Когда возвращаюсь к клиентам, погружаюсь в водоворот работы. Это отвлекает, но нет-нет, на периферии сознания проскальзывает воспоминание о доме том, и о старушке. Кто она такая? Почему забрала Марка? Вроде бы не злая и никакой агрессии по отношению к ребёнку я от неё не чувствую.

– Софья Михайловна, здесь подписывать? – доносится до меня голос одного из клиентов.

Я машинально киваю и надеваю на лицо дежурную улыбку. И уже знаю, чей номер наберу, когда закончится рабочий день.

Юлька бы наверняка меня отругала и обозвала дурой. По сути, наверное, была бы права. Единственное, чем мне стоило сейчас заняться – разводом. Он бы и стал единственным поводом для встреч с мужем. И для того, чтобы с ним созвониться. Но… я не могу. Если не попытаюсь помочь – это будет угнетать меня, жрать изнутри, убивать. А подобного я не хочу.

– Привет, – тихо говорю в трубку, когда выхожу с работы.

– Привет, – выдыхает эхом муж. – У тебя что-то случилось?

В его голосе – неподдельная тревога. Но мне уже плевать на это.

– Нет, у меня всё прекрасно.

Соврать удаётся абсолютно ровным и уверенным голосом. Да уж, Верниковская, а ты молодец. Выдаёшь то, чего сама от себя не ожидала.

– Мне сегодня сын твой приснился.

Делаю ударение на слове «твой». Так проще расставить границы, которые нужны прежде всего мне самой.

– Да? Где? Что вокруг было? Может, видела что?

Он сыпет вопросами, которые произносит хриплым голосом.

– Видела, да. Бабульку какую-то видела. Она с ним сидела, пела ему что-то.

– А ещё?

– Крыльцо помню. И наличники резные на окнах дома.

– Если увидишь – узнаешь?

– Да.

Я не сразу понимаю, о чём спрашивает Даня, поэтому отвечаю слишком поспешно. Он что – хочет отвезти меня туда, где предположительно пропал его сын? Нет, нет-нет…

– Я за тобой заеду через полчаса, хорошо? – спрашивает он и я буквально кричу:

– Нет! Ты с ума сошёл? Я никуда с тобой не собираюсь.

– Соня…

– Нет, Верниковский! Даже не думай! Ты хотя бы меня пожалей… хоть на грамм.

Он замолкает, а мне хочется положить трубку. Но почему я этого не делаю? Наверное, оттого, что знаю – Даня приедет, как и обещал. Значит у меня снова будет повод для адовых мук. Или мне просто нужно сбежать из собственного дома за эти полчаса.

– Прости, Сонь… прости. Я сам не знаю, что делать.

Ну почему бабское сердце такое глупое? Почему я вообще продолжаю этот разговор?

– Где они живут? – спрашиваю вместо того, чтобы попрощаться и положить трубку.

– В Первомайском.

– Значит, дом там этот и ищи.

Он хмыкает в ответ. Невесело и словно бы… смиренно. Как будто уже принял тот факт, что сын не найдётся.

– Сама же знаешь, сколько домов там… с резными наличниками.

Между нами снова повисает тишина. Тягучая и плотная, похожая на чёрный мазут. Я не понимаю, что мне делать дальше. Ехать сейчас с Даней туда – это как собственными руками провернуть нож, загнанный мне в грудь. Увидеть эту самую Свету, ребёнка мужа… Но и не помочь я не могу. Просто не могу, и всё тут. Изведу себя после.

– Я поеду. Если смогу помочь – буду рада. Но хочу, чтобы ты избавил меня от того, чтобы я встретилась с твоей Светой, – наконец, выдавливаю из себя.

– Она не моя Света, – тихо откликается муж.

– С твоей девкой, да, извини, – не сдерживаюсь я.

Он ничего не отвечает, и я уже рассчитываю на то, что Верниковский просто поблагодарит меня и отключит связь, когда слышу его короткое:

– Обещаю. Не встретишься. Скоро буду.

И на этом наша беседа обрывается.

Когда сажусь в машину мужа – это снова своего рода триггер. Ведь несколько дней назад точно так же устраивалась рядом, ничего не зная. Ждала поездки на дачу, предвкушала. А теперь, как смею надеяться, еду с Даней вот так в последний раз.

Только горько от этого становится. Невыносимо. И страшно – что там, впереди.

– Всё в порядке? – тихо спрашивает он, выруливая на Выборгское шоссе.

– Я же сказала – всё прекрасно.

В салоне тихо играет музыка и витает запах – такой родной, узнаваемый. Въевшийся под кожу. Мой…

Нет, уже не мой. И жизнь наша семейная уже мне не принадлежит, потому что закончилась.

– Скажи, твой… сын, – тяжело сглатываю, но хочу разузнать то, что меня тревожит, – он нормально ведь развивается?

Даня останавливается на светофоре и смотрит на меня с непониманием.

– Да, насколько я знаю. А что?

– Да просто…

Сама не совсем понимаю, почему вдруг стала об этом расспрашивать. Не касается оно меня вовсе. Я сегодня поучаствую в процессе поисков, надеясь, что они увенчаются успехом, а дальше – всё.

– Просто он во сне как будто сказать не может моё имя. Только тянет «Соооо, Соооо»… а больше ничего.

Верниковский хмурится, я же впиваюсь в его профиль взглядом. Это не только потребность узнать что-то о ребёнке, отношения к которому не имею. Это ещё и повод впитать в себя вот эти самые последние мгновения, когда смотрю на лицо мужа.

Потом ведь я его забуду. Мы перестанем видеться, перестанем быть друг для друга значимыми людьми. У него будет другая, у меня – другой. И сейчас вроде как это кажется таким правильным, но… Но в данную конкретную секунду Даня всё ещё рядом. Я не могу вот так просто вырвать любовь к нему из своего сердца, хотя должна. Так стоит ли распинать себя за то, что просто сижу и как дура смотрю на его профиль?