Твой выход, детка! (СИ) - Перова Вера. Страница 5

Сегодня, спрятавшись за капюшоном Пашкиной толстовки, я петляла в толчее, стараясь не смотреть ни на витрины, ни на проезжающие мимо машины. Перед глазами проплывали отдельные пешеходы, до странного обособленные, одинокие, присоединенные к наушникам пустые лица, глаза смотрят строго перед собой. Приходилось все время лавировать. Мусор, шум и изморось. Вдруг рядом со мной резко затормозила машина, и я в страхе отскочила на другой край тротуара.

— Лен, в магазин? Подожди, я тоже туда, вот, только припаркуюсь нормально, — донеслось из открытого окна.

Я остановилась, наблюдая, как Ромка пытается втиснуть свой огромный джип в маленькое пространство между двумя, стоящими в «кармане», машинами.

Ранним утром в день открытия я была вся на панике. Кофемолка громоздилась на прилавке, но торговый представитель, который осуществлял доставку, никак не мог разобраться с инструкцией и подключить ее. Я смотрела на него через стекло, как он курит, ежась под проливным дождем, ожидая еще одного «специалиста», который выехал двадцать минут назад, но застрял в пробке. Хотя, смысла в его приезде уже не было — из-за грозы выключилось электричество, и подключение само-собой становилось невозможным. Вчера я весь день наводила лоск в магазине, готовя его к открытию, а сейчас здесь царил полный хаос: кругом валялись коробки и куски пенопласта от упаковки. Еще пришлось снять часть товара с полок, потому что он мешал при подключении, и теперь коробки кофе и шоколада в беспорядке лежали на стуле и подоконнике.

Открылась дверь подсобки, и вошел улыбающийся Беляев. В костюме, хорошо пахнущий, со свежеподстриженной бородой и хорошо уложенной прической (не поленился же заскочить в барбершоп при его то загруженности). Я же к тому времени была вся взъерошенная, с потекшим макияжем и в пыльном костюме, короче, на грани истерики.

— Мало того, что этот кретин привез поздно кофемолку и не может ее подключить, так теперь еще и электричество пропало. Зачем мы назначили так рано открытие? Зачем я согласилась на эту авантюру? — Мой голос взлетел до визга.

Пашка взял меня за плечи и легонько тряхнул.

— С электричеством, я сейчас посмотрю — скорее всего, просто выбило пробки. И с кофемолкой, думаю, разберемся. А ты успокойся и иди, приведи себя в порядок, — он подтолкнул меня в подсобку.

Соображая, как можно привести себя более-менее в порядок подручными средствами, я открыла дверь и замерла. На столе стояло, привезенное им, большое зеркало, сумка с косметикой и посреди комнаты, прямо на полу огромный букет роз в вазе.

Это было мое самое любимое место. Я готова была работать сутками. По началу, я пыталась найти продавца, но потом поняла, что никто мне не нужен. Это только мое и я одна со всем прекрасно справлюсь. Сегодня, пять лет спустя, все изменилось. Мужа со мной больше нет. Возвращаться к работе нет ни малейшего желания.

Вдруг меня кто-то обнял сзади.

— Ну, что? Пошли.

Ромка взял меня за руку и повел к магазину. Звякнул колокольчик. От запаха кофе на минуту перехватило дыхание. Я огляделась. За год ничего не изменилось. Все было таким родным и … таким далеким. Испугано глядя на меня из-за прилавка, застыла продавец. Симпатичная. Шкафы заполнены товаром. Хорошо. В углу свалены пустые коробки — надо убрать. И на прилавке крошки.

— Все таки — тянет? — он не выпускал моей руки из своей.

— Нет, и тебе это хорошо известно.

— С жильем решила? — тон стал озабоченно-деловым.

— Да. Нашла дом.

— Уверенна, что все делаешь правильно?

— Ни в чем я не уверена. Приеду и пойму на месте.

Мы не отводили глаз друг от друга. И вдруг: — Лен, ты не можешь вот так взять и бросить меня одного.

Стало как-то неловко и очень тихо.

Я подошла ближе, поцеловала его в щеку и вышла.

Сердце колотилось, волосы и майка стали мокрыми. Я шарила ладонями по постели рядом с собой. Но только холод и пустота. Казалось он все еще здесь. Обнимает меня. Горячие губы осыпают поцелуями мою шею. Его дыхание, слова, наши переплетенные ноги. Я откинула одеяло и опустила ноги на холодный пол. Свет уличных фонарей тускло освещал комнату. Внезапно пришло осознание.

Пашки нет.

Пашка умер.

Когда в морге я объявила, что отказываюсь присутствовать при том, как его будут кремировать, мои родители были в ярости.

— Ты окончательно сходишь с ума! — кричала моя мать, — это твой долг, ты пойдешь. И прекрати устраивать сцены.

— Долг? Какой долг? Да плевать я хотела на долг!

Я резко повернулась к ним спиной. Гнев временно заглушил боль.

— Да вам же глубоко наплевать на меня! Вам важно только соблюсти приличия. Важно играть роль разбитой горем семьи.

— А мы и есть разбитая горем семья, — спокойно возразила мать.

Я была на пределе. Меня трясло. Я не отрывала от них взгляд. Я искала в них хоть каплю сочувствия. Но нет, фасад оставался безупречно гладким.

Позвонить родителям я решилась только накануне отъезда.

— Ма, это я.

Фоном шел привычный звук включенного на полную громкость телевизора.

— Я завтра уезжаю.

— Что? Уезжаешь? Сделай по-тише, — это уже отцу, — объясни толком, что ты надумала.

Стараясь быть предельно краткой, я будничным голосом сообщила ей о моих планах.

— Зачем ты это затеяла? Ты не справишься и совсем сопьешься. Да-да, я знаю, что этот год ты вела не слишком трезвый образ жизни. А ты надеялась, что это останется твоей маленькой тайной?

Интересно, с чего это она взяла. Ромка точно не мог ей сказать. Наверное, кто-то из соседей видел как я отовариваюсь в магазине. Ну и плевать. Это мое дело. Вообще меня очень бесит неспособность моей матери адекватно выражать эмоции в переломные моменты жизни — патент можно брать на это дело, ей-богу. Любое событие, требующее мало-мальской искренности и душевности, она мгновенно замораживает и передергивает. Сколько себя помню, на днях рождениях, свадьбах, в радости и болезнях, она подкалывает или оскорбляет других. Вот и сейчас, у меня кризис в жизни, а мать язвит.

— … Ведь ты ничего и никогда не делала самостоятельно. Тебе всегда нужен был кто-то, чтобы тобой руководить. Так что, честно говоря, эта поездка тебе абсолютно не по силам. Тебе нужно общение с людьми, а не эта глушь. И, вообще, тебе лучше вернуться к нам, — мать продолжала негодовать.

— Попытайся понять. Этот город….Я целыми днями жду, когда же что-нибудь случится, жду какого-то знака… — я все еще пыталась до нее достучаться и объяснить свое состояние.

— Господи боже! Да это бред какой-то. Ты как маленькая! — разъяренный голос взмыл к потолку. — Это твое оправдание? Да это подростковый лепет. Надо научится брать на себя ответственность, вместо того чтоб талдычить о знаках и знамениях…

— Но я так и делаю, — перебила я. — Беру на себя ответственность. Делаю то, о чем ты прожужжала мне все уши.

— Сбегая в лес? — теперь в ее голосе слышалась паника.

— Спасибо, мама. Как хорошо, что я тебе позвонила. Ты меня по-настоящему поддержала и теперь я со всем справлюсь.

— Не юродствуй! Я права. Ты всегда была безответственная. Послушай, мы старались тебя не трогать, думали, что со временем ты поймешь. Но ты в своем репертуаре. Почему ты не пошла к психиатру, о котором я тебе говорила? Он очень толковый, он бы тебе помог.

— Хватит, мама. Я не хочу психиатра и тем более, я не хочу жить с вами. Я хочу покоя, понимаешь, хочу остаться одна, мне надоело, что за мной постоянно следят и пытаются руководить. Захотите связаться со мной — сотовый вы знаете.

— А о нас ты подумала? Как ты смеешь нас бросать?…

Но я уже нажала «отбой».

Ночь была длинной и гулкой от мыслей. Я тихо лежала, уставившись в потолок. Ждала, когда зазвонит будильник. Всю ночь я не сомкнула глаз. Прокручивала мысленно всю свою жизнь и пыталась понять, где произошел сбой. Где был тот тихий щелчок, который я за суматохой будней и моей непроходимой глупости не услышала, и который пустил нашу жизнь совсем по другим рельсам. Когда секс — по-прежнему вполне качественный — стал привычным. Когда мы начали вдрызг ссориться по пустякам: из-за закончившегося рулона туалетной бумаги или перегоревшей лампочки. Или вот, телефон. Он вдруг исчез со своего обычного места — из зарядника на окне. Теперь ночью он лежал с Пашкиной стороны кровати на полу. Иногда я просыпалась посреди ночи и видела, как возле его головы мерцает синим подсветка — «да просто время смотрю». Или телефонный разговор, прерванный на полуслове, едва я входила в комнату. А тот едва заметный засос на шее, автором которого, по идее, должна быть я, но об этом совершенно не помнила…и еще вдруг резко снизившаяся потребность в сексе … Он приходил все позже и позже. Мы разговаривали все меньше и меньше. Появились любопытно-сочувствующие взгляды, которые я ловила на себе на офисных вечеринках и встречах с коллегами своего мужа. Эти взгляды верные спутники той «счастливой» семейной жизни, которая начинается после того, как в нее вторгается измена. Это был как раз тот период, когда окружающие знали о моей личной жизни больше, чем я сама. Да, я чувствовала, как вокруг меня сгущается липкий и промозглый туман вранья. Но был магазин, были друзья, было его «все хорошо, просто много работы». И потом, этот отпуск. Как луч солнца на грозовом небе. «Ничего не пропало. Это шанс все вернуть».