Дракон и сокровище - Хенли Вирджиния. Страница 13

День бракосочетания еще не был назначен, но король велел епископу Линкольнскому как можно скорее уладить с родителями невесты все формальности, предшествующие браку, вне зависимости от величины приданого. Ричард, не так давно вернувшийся из Прованса, без обиняков поведал брату, что королевская семья не имеет за душой ни гроша, зато все принцессы хороши как на подбор. Он предупредил Генриха, что провансальцы, только что выдавшие одну из своих дочерей за Людовика французского, не дали за ней и вовсе никакого приданого и что они скорее всего поступят подобным же образом и с королем Англии.

Однако Генрих горел желанием взять в супруги Элинор, которая прославилась своей красотой на всю Европу, и готов был даже не заикаться о приданом. Братья открыто обсуждали свои планы в присутствии Уильяма и Губерта, людей, которые знали их с колыбели и которым они могли доверять как самим себе.

— Чем же ты, любезный брат, расплатился за все это? — полюбопытствовал Ричард, обводя глазами роскошный обеденный зал, в котором происходило их пиршество.

— Ничем. Я снова влез в долги, только и всего, — безмятежно ответил король.

— Но как же ты собираешься расплачиваться? И когда? — строго спросил Ричард, решив, что на сей раз брату не удастся вытянуть из него ни пенни.

— А уж об этом позаботится старина Губерт! — И Ричард дружелюбно взглянул на своего юстициария.

Губерт запил жареную оленину тонким гасконским вином и, отерев губы льняной салфеткой, бодро произнес:

— С этим у нас не должно возникнуть никаких проблем, дорогой герцог! Ведь предстоящее бракосочетание короля и коронация его супруги — события государственной важности!

Надеюсь, что налог в две марки с каждого рыцарского владения не покажется нашим воинам чрезмерным!

Ричард искоса взглянул на Уильяма. Но лицо Маршала хранило непроницаемое выражение. В ответ на вопрошающий взгляд герцога Корнуоллского он лишь пожал плечами, не хуже юного принца зная, что подобное решение должно пройти утверждение в парламенте.

— А ты уверен, что Совет одобрит твой брак с принцессой-бесприданницей? — спросил Ричард.

— Безусловно одобрит, — ответил за короля Уильям. — Они понимают всю выгоду данного союза. Ведь родственником нашего короля станет не кто-нибудь, а сам Людовик Французский! Это родство стоит самого богатого приданого!

Элинор, ловившая каждое слово своего супруга, с восхищением взглянула в его мужественное лицо. Поймав на себе взор ее синих глаз, Уильям мгновенно потерял нить разговора и принялся с улыбкой наблюдать за юной принцессой. Он не уставал поражаться происшедшей в ней перемене. Элинор казалась ему нынче воплощением всех женских достоинств. Спору нет, она была на редкость хорошеньким ребенком, но при этом отличалась упрямством, необузданностью и крайним невежеством. За те несколько лет, что пролетели со времени их последней встречи, она превратилась в учтивую, блестяще воспитанную молодую леди, непринужденно поддерживавшую разговор о Провансе со своей наперсницей Изабеллой.

Когда она вежливо отказалась от предложенного ей вина, Уильяму вспомнилось торжество по случаю их бракосочетания. Он едва не прыснул со смеху от мысли, что с тех пор юная Элинор вдобавок ко всему еще и бросила пить. Уильям любовался своей женой на протяжении всего обеда. Ему доставляло огромное наслаждение следить за ее мимикой и жестами. Вот она опустила кончики пальцев в чашу с розовой водой и затем отерла их льняным полотенцем. Сколько грации было в ее неторопливых, плавных движениях!

Но тут король обратился к нему с вопросом, и Уильям с неохотой отвел взгляд от Элинор, с вниманием вслушиваясь в слова Генриха.

— Епископ Фернский из Ирландии недавно обратился ко мне с прошением. Он уверяет, что твой отец когда-то отобрал у него земли, и просит меня вернуть их ему. Наверняка речь идет о каком-нибудь малозначительном наделе, и я подумал, что не худо было бы предложить ему взамен какой-нибудь титул. Пусть старый хрыч заткнет им свою глотку.

— Ни в коем случае! — внезапно воскликнула Элинор, и взоры всех присутствующих обратились к ней. Щеки девушки покрыл румянец, ее синие глаза горели недобрым огнем. — Как ты можешь поощрять такую наглость, дорогой брат? — добавила Элинор гораздо тише, справившись с приступом гнева. — Я прошу тебя, ответь епископу, что ты поддерживаешь в первую очередь интересы тех, кто остался верен тебе в годы тяжких испытаний, кто защищает королевство от внутренних смут и посягательств извне своим мечом, а не молитвами!

Генрих согласился с доводами сестры, а Маршал понял, что за изысканными манерами Элинор скрываются властность и несокрушимая сила характера, что она по-прежнему верховодит в королевском семействе и без труда подчиняет себе слабовольного короля.

Дружеская беседа за королевским столом продолжалась допоздна. В одиннадцатом часу Элинор попросила позволения покинуть зал и отправиться к себе. Уильям помог ей выйти из-за стола и почтительно спросил:

— Не позволите ли мне проводить вас в ваши покои, графиня?

Лукаво взглянув на него, Элинор ответила:

— Ах, сир, ведь мужчинам, за исключением францисканских монахов, запрещено появляться в женском крыле Виндзора. Вы сами когда-то настояли на этом!

— Нет такого правила, которое нельзя было бы нарушить! — усмехнулся Уильям и, взяв за руки Элинор и подошедшую к ним Изабеллу, поклонился Генриху.

— Я запомню эти слова! — поддразнила его Элинор.

Она была мала ростом и, говоря с мужчинами, как правило, вынуждена была смотреть на них снизу вверх. Уильям решил, что миниатюрность принцессы сообщает ей какое-то особое, пикантное очарование. Он не мог не заметить, как упруга ее юная грудь, как пропорционально сложена черноволосая Элинор. Сердце его забилось быстрее, когда он уловил дразняще-пряный аромат, исходивший от ее одежд. Проводив Элинор к дверям ее опочивальни, Уильям с досадой убедился, что нынче им ни на секунду не удастся остаться наедине. Кругом так и сновали придворные дамы, служанки, камеристки и компаньонки, монахини и кастелянши. Огорченно вздохнув, он с не свойственной ему робостью спросил:

— Могу ли я почтительнейше просить вас отправиться завтра вместе со мной на конную прогулку?

— Я буду бесконечно счастлива выполнить вашу просьбу, милорд — ответила Элинор, присев перед ним в реверансе. Уильям увидел глубокую ложбинку меж ее грудей, и внезапно огонь вожделения разлился по всему его могу чему телу. Он почувствовал небывалое напряжение в чреслах и, усилием воли подавив это внезапное возбуждение, учтиво поклонился Элинор, проводив ее взглядом. Несколько служанок последовали за своей госпожой в ее спальню. Сестра и брат Маршалы остались одни в просторном коридоре.

— Ты приехал в Виндзор, чтобы забрать Элинор к себе? — с надеждой спросила Изабелла.

Уильям был потрясен словами сестры.

— Побойся Бога, Изабелла! Ведь ей всего пятнадцать лет! За кого, хотел бы я знать, ты меня принимаешь?!

— Вы повенчали нас с де Клером, когда мне едва минуло пятнадцать! — упрямо возразила она.

— Дорогая, но ведь и ему было немногим больше! А мне, как ты знаешь, уже за сорок! Я гожусь ей в отцы!

— Да, это так, — кивнула Изабелла. — И разница между вами не станет меньше, сколько бы ты ни откладывал воссоединение с ней.

«В том-то вся и беда!» — сокрушенно подумал Уильям. Ему стало неловко перед самим собой, когда он осознал, что питает к своей юной жене, по возрасту годившейся ему в дочери, отнюдь не отеческие чувства.

Графиня Пембрук, велев горничным умолкнуть, прижималась розовым ушком к замочной скважине двери, по другую сторону которой стояли Уильям с Изабеллой. Она зажала рот ладонью, чтобы горестное рыдание не выдало им ее присутствия. По щеке принцессы скатилась крупная слеза. Маршал снова отказывался от нее!

5

Элинор проснулась, едва лишь солнце позолотило землю первыми рассветными лучами. Она приподнялась на локте, чтобы немедленно разбудить служанок и велеть им приготовить ее наряд для верховой езды, но внезапно взор ее затуманился. Она снова опустилась на подушки и принялась неторопливо перебирать в памяти все события вчерашнего дня, вспоминать слова и жесты своего ненаглядного Уильяма, черты его милого лица. Его коротко подстриженные каштановые волосы, слегка тронутые сединой, были густыми, как у юноши, и слегка завивались на концах. Его карие глаза то светились нежностью, то искрились весельем. В них горела решимость и отвага, и цветом своим они напоминали ей шерри, золотившееся в хрустальном кубке. Он был сильнее всех, красивее всех, мужественнее всех, кого ей доводилось встречать на своем веку! И не было человека, который не питал бы к нему почтения и любви. О, она просто умрет от горя, если он откажется взять ее с собой!