Дракон и сокровище - Хенли Вирджиния. Страница 75

На лице Элинор отразилось такое облегчение, что Симон снова не смог удержаться от смеха.

Насытившись ее объятиями, он спросил:

— Не могла бы ты, дорогая, помочь мне оказать должное гостеприимство баронам, приехавшим в Кенилворт?

Элинор стремительно вскочила с ложа и, наскоро одевшись, немедленно приступила к обязанностям хозяйки. Впервые за все время пребывания Симона под родным кровом обед был подан вовремя, мясо не подгорело, собаки не дрались, а гости не ругались между собой. Элинор умело занимала всех баронов беседой, переходя от одного кружка к другому, расточая улыбки и сдержанно принимая комплименты.

Когда закончился ужин, Симон и Элинор поднялись в башню Цезаря, где находилась теперь не только их спальня, но и детская Генриха и Сима. После долгой разлуки и досадной ссоры они много часов подряд не разжимали объятий, осыпая друг друга нежнейшими ласками.

— Мама, где ты? — произнес внезапно тоненький голосок.

— Иди к нам, Генрих! — позвал ребенка Симон. Шлепая босыми ножками, малыш подошел к кровати.

— Но ведь мы с тобой голые! — запротестовала Элинор.

— Этому горю легко помочь. — И Симон снял с сына рубашонку. — Знаешь, дорогой, на этой кровати могут лежать только голые люди. Ты понял?

— Только не щекочи меня! — хихикнул Генрих.

Из детской послышался плач младенца, и Элинор внесла его в спальню. Оказавшись на кровати родителей, Сим сразу затих и с любопытством оглядывался вокруг.

Не зная, что готовит ему будущее, Симон старался запечатлеть в памяти каждую минуту этого радостного единения. Он ни за что на свете не рассказал бы Элинор, что возглавил оппозицию против ее брата и что скоро ей придется выбирать между Монтфортами и Плантагенетами.

47

Однажды в Кенилворт явился управляющий поместьем в графстве Лестер и пожаловался Элинор на те чудовищные бесчинства, которые совершил в господском доме и деревне один из родственников королевы со своими людьми, нежданно-негаданно явившийся во владения де Монтфорта. Элинор давно снедали тревожные мысли и предчувствия. Не прошло и нескольких дней после отъезда из замка Симона и всех многочисленных гостей, как она поняла, что они составили заговор против короля Генриха. Главой мятежников, разумеется, не мог быть никто иной, кроме Симона.

Управляющий намеревался ехать в Оксфорд к своему господину, и Элинор вызвалась сопровождать его. Она давно искала предлог, чтобы повидаться с мужем и узнать у него, как далеко зашло противостояние короля и английской знати.

— Элинор! Зачем ты здесь? — удивился Симон, когда она разыскала его во дворце Бомонт, где он расположился со всеми своими воинами.

— Я приехала к тебе по делу, касающемуся графства Лестер, — ответила она, потупившись. — Вот послушай, что там произошло. — И Элинор подозвала к себе управляющего.

Симон без труда догадался, что привело ее в Оксфорд.

— Ведь я мог узнать обо всем от старика, и тебе вовсе незачем было пускаться в этот путь! Ты лукавишь, дорогая! Тебя привело сюда вовсе не беспокойство о моих интересах, а боязнь за Генриха.

Плечи Элинор поникли. Симону стало жаль ее. Ведь в душе ее боролись привязанность к братьям и любовь к мужу. Она имела все основания тревожиться за Генриха, ибо против него ополчились все бароны Англии.

— Возвращайся домой, дорогая! — убеждал он ее. — Ведь только в Кенилворте ты можешь чувствовать себя в безопасности. Здесь ты никому и ничем не сможешь помочь. Возвращайся к нашим мальчикам и жди меня!

— Я уеду завтра утром, — покорно проговорила Элинор.

На следующий день состоялось заседание парламента, на котором бароны заставили Генриха подписать три условия, вошедшие в историю под названием «Оксфордские определения» и обязывавшие монарха назначить постоянный парламент, обладающий правом вето, передать все главные замки государства в ведение короля и парламента, а также выслать из страны де Лусиньянов.

Генрих с упреком посмотрел на Симона:

— Вот уж не думал я, де Монтфорт, что мне придется бояться тебя, моего военачальника, на помощь которого я всегда мог положиться.

— Вам незачем бояться меня, Генрих! — ответил Симон. — Я действую в ваших же интересах, предотвращая полный крах, к которому ведут вас и Англию те, кого вы приблизили к себе!

После этой победы никто из баронов не поторопился разоружиться и распустить свои войска. Все они хорошо знали непостоянный характер Генриха и были готовы к еще более ожесточенному противостоянию.

Симон поспешил в Кенилворт к своей ненаглядной Элинор. Он с каждым днем все сильнее любил ее, не уставая дивиться тому, до каких пределов может расти любовь, с самого начала казавшаяся ему безграничной. Он любовался ее точеной фигурой, он восторгался ее редким для женщины умом, он приходил в счастливое исступление от бесконечно разнообразных проявлений ее незаурядного характера, он ценил ее энергию и талант хозяйки и распорядительницы, он восхищался изысканной красотой ее лица. Он боготворил ее!

Их дни были полны нежной заботы друг о друге, а ночи — бесконечных восторгов разделенной страсти.

Но однажды, как и предвидел Симон, мирное течение их жизни было нарушено. Известие о готовящемся сражении привез в Кенилворт сэр Рикард де Бург, которому, казалось, сама судьба предназначила быть вестником всех важных перемен в их судьбах.

— Генрих обратился к Папе, — сказал Рикард. — Он обвинил вас во всевозможных прегрешениях и потребовал, чтобы Папа освободил его от обязательств, принятых под давлением парламента в Оксфорде.

— Итак, начинается… — пробормотал Симон.

— Он нанял множество иноземных солдат, и Лондон загудел, как растревоженный улей. Генрих вынужден был искать убежища в Тауэре.

— У него всегда была задница вместо головы, — мрачно изрек де Монтфорт. Он отхлебнул глоток эля из большого кубка. — Придется созвать военный совет. Располагайтесь на отдых, сэр Рикард. Мой оруженосец проводит вас в ваши покои. А мне надо поговорить с женой. Я не могу утаивать от нее правду.

Он застал Элинор в ее кабинете. Подняв голову от расходной книги, она ласково улыбнулась ему.

— Элинор, нам надо поговорить.

— Я так и знала, что ты придешь сюда. Сэр Рикард наверняка привез тревожные вести.

— Ты права. Именно об этом и пойдет речь. Я буду говорить с тобой как равный с равной, Элинор. Ведь мы с тобой можем стать союзниками в общем деле. У нас обоих сильные характеры, и мы во всем стоим друг друга.

Элинор не поверила своим ушам. Она никогда не сомневалась: все его разговоры о том, что ей как женщине надлежит знать свое место, — не более чем игра. В душе он считал ее равной себе, но она никогда бы не подумала, что он признается в этом вслух.

— Ты должна решить, дорогая, на чьей ты стороне. Если ты со мной, то я хотел бы получить от тебя что-то вроде рыцарской клятвы, обещания верности, дружбы и открытости.

Элинор по достоинству оценила истинное значение его слов. Он не просил ее совета или разрешения, он обращался к ней как к принцессе дома Плантагенетов и как к своей жене. Он желал обрести ее поддержку, хотя в любом случае был полон решимости идти до конца.

Она давно поняла, что являл собой ее брат Генрих. Она любила и поддерживала его, как сильный поддерживает слабого, но, когда из-за слабости Генриха над страной нависла угроза войн и мятежей, она сумела заглушить в своем сердце любовь к нему. Элинор давно уже сделала свой выбор. Да и как можно колебаться, если речь идет о добре и зле, о правде и лжи, о свете и тьме?

Для Англии Симон де Монтфорт был символом, для баронов — орудием, а для нее он был всем — землей и водой, воздухом, светом, хлебом насущным, жизнью, любовью… вечной любовью. Она с готовностью последовала бы за ним на край света. Она считала для себя большой честью принести ему клятву, которой он от нее ждал.

Элинор опустилась перед ним на одно колено и, склонив голову, как подобает юноше, производимому в рыцари, сомкнула ладони на его запястье: