Холод (СИ) - "Amazerak". Страница 24

— Чего встал? Бежим. Подохнуть, что ли, тут собрался? Я — нет. Туда! — он указал на трёхэтажное здание недалеко от нас.

— Я знаю это место, — прокричал на ходу Томаш, держась за повреждённую руку. — Тот дом открыт. Сразу в арку и вторая дверь налево.

Так мы и сделали. Позади нас выли потревоженные моры, но я даже не оглядывался, я был полностью сосредоточен на арке, которую указал мой спутник. Мы нырнули во двор-колодец. Нужная дверь действительно оказалась открыта, и мы влетели в тёмное и тесное помещение. Наверх вела лестница. Буквально на ощупь мы добрались до первого пролёта с окном, а потом — на второй этаж.

Тут были две двери. Одна — распахнута настежь, другая — заперта. Я зарядил оба пистолета, и мы вошли. Оказались в просторной квартире с десятью комнатами и кухней. Внутри никого не обнаружили. Место это вполне подходило, чтобы переждать нашествие существ. Я запер дверь чёрного входа, через которую мы проникли в квартиру, и заставил на всякий пожарный мебелью.

Мы расположились в большой комнате с балконом, круглым столом посередине и креслами. Томаш снял кафтан и засучил рукав: на предплечье его зияли следы зубов. Мне же пришлось снова через чёрный ход спуститься во двор и набрать в чугунную кастрюлю снег, затем развести огонь в плите и вскипятить воду. А пока Томаш промывал укус, я нашёл в сундуках одежду и порвал на тряпки какую-то рубаху, чтобы замотать рану. Всё это время моры завывали на улице под окнами.

— Достала-таки, тварь проклятущая, — ворчал старик, когда я накладывал ему повязку. — Как же болит! Точно руку отрежут, когда вернёмся. Небось, зараза уже пошла.

— Могу заморозить, — предложил я. — Поменьше болеть будет.

— Это как же? — усмехнулся Томаш.

— Увидишь. Правда, на людях я свои способности ещё не испытывал.

— Да плевать, давай, лишь бы не болело. Всё равно у нас, прямо скажем, шансов немного.

Я сосредоточился, провёл ладонью над предплечьем старика, и оно покрылось черноватым льдом.

— Ну ты даёшь, Сашка, — хмыкнул Томаш, осматривая замороженную руку. — А знаешь, и правда, меньше болит, — он откинулся на кресле. — Поесть бы ещё чего-нибудь. Не наколдуешь, часом, а? Да ладно, шучу. Если бы у кого была возможность жрачку наколдовывать, цены б ему не было. Однако нет такого на белом свете.

Я достал из мешка и положил на стол кулёк с вяленым мясом. Но когда рассказал, откуда у меня эта еда, Томаш расстроился.

— Нельзя такое есть, — вздохнул он. — И тебе не советую.

— Я уже много съел, — сказал я. — И воды у меня полная фляга из натопленного снега.

Усевшись в соседнее кресло, я принялся поглощать остатки запасов.

— Тут не только моры водятся, — проговорил старик, глядя в окно. — Крысы, мыши, прочие грызуны. Я даже кабана как-то видал. Не знаю, откуда они тут, но в глазах у них черноты нет, да и, если убьёшь, не тлеют. Но есть их всё равно нельзя, — он помолчал немного, а потом добавил. — Слушай, а дай-ка кусочек, коли не жалко. Живот урчит.

— Ты же говоришь, нельзя есть, — посмотрел я на Томаша с удивлением.

— Плевать. Не хочу тут подохнуть от голода. Лучше в Яви умру, на земле своей, чем в этом Сне поганом.

Я протянул ему ломоть. Томаш откусил, пожевал.

— Крыса, — заявил он авторитетно. — Вяленая крыса. Когда жрать было нечего, мы охотились на них. Это когда я ещё в деревне жил.

Некоторое время мы сидели молча. Лёд на руке стал постепенно исчезать (он не таял, а именно исчезал), и боль вернулась — я видел это по лицу Томаша.

— Ты не первый раз это сделал? — спросил я. — Йозеф говорил, что подобное уже случалось.

— Верно, — вздохнул старик. — Было как-то раз. Заблудились. Две ночи провели во Сне. Тогда рассудок сохранили трое из десяти. Пришлось сделать то же самое. Глотки им во сне перерезали.

— А как выбрались?

— Хранитель дорогу указал.

Мы минут пять слушали, как воют моры за окном. Пистолеты и треуголку я положил на стол рядом с креслом, сумку и перевязь с саблей — на пол.

— У тебя тёмные чары, — вдруг сказал Томаш. — Лёд твой чёрен. Никогда такого не видел. И когда ты колдовал, у тебя глаза почернели.

— И что? — спросил я.

Я насторожился и покосился на пистолеты на столе. Местные жители не очень любили тех, кого считали тёмными.

— Поэтому, видать, ты и ешь местную пищу, — Томаш поморщился от боли в руке. — Если в жилах твоих течёт кровь Чёрного Бога, Сон не причинит вреда.

Старик сидел спокойно. Кажется, он не собирался ничего предпринимать против меня. По крайней мере, сейчас.

— Как тебя угораздило, парень? — спросил он.

— Если расскажу, посчитаешь, что я тоже с ума сошёл.

— Да рассказывай уже, как есть. Любопытство меня гложет. Какого ляда ты тут забыл? Ты же — светлейший. Так? А шатаешься тут неприкаянно в одиночестве, да ещё пепельной смолы где-то наглотался. И не помнишь почему-то ни рожна, хоть и в здравом уме, вроде как. Может, расскажешь уже? Чего скрывать? Мы ж, может, и не выберемся теперь отсюда.

Про свою прошлую жизнь я не стал ничего говорить. Сказал лишь, что меня пытались убить. Проткнули саблей и бросили во Сне, а девушка с белыми волосами нашла меня и вколола что-то прямо в сердце, после чего раны затянулись, и я очнулся. Вот только почему-то ничего не помню: ни кто я, ни где я.

— Вот так история… — пробормотал Томаш. — Сколько живу, никогда ничего подобного не слышал. Теперь понятно, почему ты про беловолосую девицу спрашивал. Я-то думал, сказки это. А она, видать, и правда, существует… Интересно, кто она? — старик задумался и проговорил уже как-то грустно. — Знаешь, я бы, пожалуй, тоже не отказался принять кровь Чёрного Бога. Всё равно я проклят. Мы, сноходцы, все прокляты богами. Всех нас ждёт лишь Бездна, пустота… Так чего терять-то? Не хочу тут подыхать. Лучше уж там, в Яви, на своей земле.

Я достал из сумки сосуд с пеплом и поставил на стол.

— Да это ж, никак, Саввы котелок. Откуда он у тебя? — посмотрел на меня с подозрением Томаш.

— Да это я, когда Прошку ходил искать, вернулся, забрал. Чего добру пропадать? Из этого можно пепельную смолу изготовить?

— Само собой. Нагреть надо. Испарения выходят, смола остаётся. Её потом водой разбодяжить надо. И этот раствор — внутрь по капле. Насколько мне известно, так обычно делают. А тонкостей, извини, не знаю. Сам не занимался.

— Могу попробовать, — предложил я. — Ты уверен, что хочешь перейти на сторону тьмы?

— Уверен, — буркнул Томаш. — Мне терять нечего. Плевать мне уже на клириков с их кострами, на всех плевать. Буду делать, что хочу. И никто мне не судья, кроме богов. Да и тем такие, как я, не нужны.

Накинув перевязь с саблей и пистолетами, я отправился на кухню искать подходящую посуду и съестное. Обшарил нашу квартиру, квартиру рядом и этажом выше, выломав там двери. Еды не обнаружил, а вот посуда кое-какая нашлась. Вернувшись, я поставил пепел в сосуде на плиту, и через некоторое время на дне осталась густая чёрная жидкость. Её-то и называли пепельной смолой. Разбавив её водой, я получил грамм сто раствора. Слил его в маленькую железную фляжку, найденную в квартире на третьем этаже.

Томаш всё это время сидел в кресле и смотрел в окно, морщась от боли в руке. Моры перестали завывать, и на улице снова воцарилась тишина.

— И что, этот раствор просто пить надо? — спросил я, поставив на стол флягу.

— Наверное, — как-то равнодушно произнёс старик. — Хотя, кто-то говорит, иглами вкалывают. Но иглы же тут нет? А что ещё остаётся? Давай, капни мне чутка. Помру — так помру. Судьба, знать, такая. Всё лучше, чем сидеть и ждать, когда Мара сама придёт.

Пипеткой я набрал жидкость и вручил Томашу. Тот не раздумывая, капнул себе на язык.

— Вроде ничего, — старик отложил пипетку на стол. — Не работает. Наверное, ты шибко сильно развёл.

Вдруг он схватился за сердце, захрипел и, откинувшись на спинку кресла, закашлялся. Я побежал за водой, а когда вернулся, старик сидел, уставившись в потолок, а его кожу покрывала сеть почерневших вен. Мне показалось, он не дышит, но Томаш был ещё жив. Пульс прощупывался, но очень слабо, и чернота не сходила с лица. Так он и лежал в кресле минут десять, наверное, или больше.