Оступившись, я упаду - Лагуна Софи. Страница 25

— Тарбан-Крик?

— Верно. А другой — домашний. Ты никому про них не говори. Я дам их только тебе. Я хочу, чтобы ты их сохранила и воспользовалась в случае нужды, ясно? — Она взяла меня за руку и вложила в нее листок бумаги. — Не так все должно было быть, Джастин. Это все… очень неправильно.

Я ничего не могла ответить. У меня не было слов.

Тетя Рита посмотрела мне в глаза.

— Я буду тебе писать, ладно? И звонить тоже. С тобой все будет в порядке, правда?

Мне не хотелось, чтобы она уезжала.

— Прости меня, Джастин. — Тетя Рита встала.

Я держала в руках бумажку с ее номерами. Она вышла через главную дверь.

* * *

Из окна своей комнаты я наблюдала, как машина тети Риты удаляется от дома по Хенли-трейл. Я все смотрела ей вслед, пока она не переехала через мост, и потом ее уже не стало видно. Я села на кровать. Мне нечего было делать. Я долго сидела так, не двигаясь. В комнате было тихо, солнце посещало ее только утром, а после обеда тут стояла тень. Что я могла сделать? Ничего, совсем ничего.

Я лежала в постели и держала в руке листок с номерами, что оставила мне тетя Рита. Я не знала, что мне с ними делать, не знала, в каком порядке должны идти цифры. Я посмотрела на вентилятор на потолке. Он никогда не работал, он так долго висел неподвижно, что между лопастями повисли лохмотья паутины. Я встала на кровать, дотянулась до вентилятора и положила листок тети Риты на одну из лопастей. Когда я снова опустилась на кровать, то мне все еще был виден один из его уголков. Я легла и продолжала смотреть на него, очень долго, а потом уснула. Во сне тетя Рита и Наоми ехали по дороге верхом на лошади — тетя Рита спереди, а Наоми сзади. Наоми держала на руках ребенка, завернутого в красное одеяло. Я помахала им рукой, позвала их, но они не услышали или не заметили меня и проехали мимо. Дорогу заливала мутная вода.

Когда я проснулась, было темно. Я встала и пошла в коридор. Свет виднелся только под дверью комнаты деда. Я открыла ее и увидела, что он лежит в постели.

— Да какого черта? Назови мне хоть одну причину… достойную причину.

— Дед? — окликнула я.

— О господи! — сказал он. — Господи!

— С тобой все хорошо, дед?

— Принеси пиво.

— Хочешь поесть чего-нибудь?

— Я хочу пива.

Я пошла в прачечную, включила свет и взяла пиво из переносного холодильника. Затем вернулась к нему в комнату. Там стоял кислый запах.

— Чертовы дети, — говорил дед. — Где доверие? Зачем это все? Отвечай, будь ты проклят! Будьте вы все прокляты! Хоть одну достойную причину!

— Вот, держи, дед, — проговорила я и поставила на столик рядом с его кроватью банку пива.

Он перекатился на другой бок, и я увидела морщины, которые Бирма оставила у него на лице. По ним текли реки крови, хорошие парни там сражались с япошками. Они бежали по канавам, выкопанным на щеках деда, на его подбородке и на лбу.

Я пошла во двор и не увидела отцовский пикап на его месте возле дома, и во флигеле тоже не было света. Я пошевелила угли в костре — оранжевые огоньки под серым пеплом — и села в раскладное кресло. Вокруг лица вились москиты.

Потом я поднялась и пошла в курятник, открыла ворота, и они скрипнули. Я втянула в себя воздух — в курятнике пахло курочками, милыми и мягкими. Я вдыхала их запах — свежего помета, соломы и перьев. Я подошла ближе к перекладине, на которой они сидели. В темноте был виден силуэт Петушка. Он издал хриплый клекот и поежился.

— Все в порядке, Петушок, — прошептала я. — Это просто Джастин.

Петушок затих. Я села ближе к коробкам, где спали три курочки, и прислонилась к ним. Я узнала Мисси и положила на нее ладони — сначала она подпрыгнула, но я пригладила ей крылья — так же, как это делал дед.

— Тсс, тише, Мисси, это же я, твоя подружка Джастин, тсс. — Я подняла ее — она не пыталась сбежать и спокойно сидела у меня на руках.

Я села на землю и посадила ее к себе на колени. Сквозь перья я чувствовала косточки на грудке Мисси и как за ними бьется сердце.

* * *

В субботу мы с Кирком и Стивом играли перед домом на участке деда. Кирк стоял на верхней перекладине ограды, вытянув руки в стороны.

— Тетя Рита — лесбиянка, — сказал он.

Я попыталась подтянуться наверх.

— А что это такое?

— Шлюха, — коротко ответил он и пнул мою руку.

Я подняла на него взгляд, ладонью защищая глаза от солнца.

— Дед сказал, что она шлюха?

— Да, он так говорил. Он сказал это, когда был в баре с Сэнди, а Стэн услышал и рассказал маме. Он сказал, что Рита — лесбиянка.

— Но что значит слово «лесбиянка»?

— Не знаю, — сказал он, спрыгивая с перекладины. — Может, собака такая.

На следующее утро я ела во дворе рисовые шарики, когда открылась дверь флигеля. На улицу вышел папа в одних шортах. Он спустился по ступенькам, сел в раскладное кресло под окном, вытащил из кармана кожаный кисет и свернул папиросу с «Белым волом». Я чувствовала, что он за мной наблюдает.

— Иди-ка сюда, — позвал он.

Я отложила миску и побрела через двор.

Папа затянулся сигаретой.

— Хочешь сегодня чем-нибудь заняться? Вместе, только я и ты? — Он выпустил вверх струю дыма.

— Да, — ответила я.

— И что бы ты хотела сделать?

— Не знаю.

Папа еще раз затянулся и выпустил в воздух кольцо дыма.

— Раньше тебе они нравились, Джастин, — сказал он, выдувая больше колец. — Ты пыталась просунуть в них палец до того, как они рассеются. Помнишь? — Он просунул палец в одно из колец. — Обувайся и садись в пикап. — Он поднялся и пошел во флигель.

Я сидела на ступеньках и завязывала шнурки, когда в кухню вошел дед. Он протер глаза и плотнее запахнул халат.

— Ты куда собралась?

— Я уезжаю погулять с папой, — ответила я.

Дед нахмурился.

— И с каких это пор вы с ним гуляете?

Папа вошел на кухню в джинсах и рубашке.

— Куда ты везешь Джастин? — спросил дед.

— Просто покататься.

— Куда?

— Да никуда, дед. Мы просто покатаемся.

— Когда вернетесь?

— Должно быть, скоро, — сказал папа. — Остановимся у булочной и что-нибудь купим на обед.

Дед снова нахмурился. Что мне было делать — слушаться деда или слушаться папу? Когда папа приезжал домой, никто не мог сказать этого точно.

— Разве у тебя не кончилось горючее, сын?

— Горючего у меня полно.

Папа выехал на Хенли-трейл, а с нее — на шоссе.

— Куда мы едем? — спросила я.

Он не ответил.

Вскоре мы свернули с шоссе на другую грунтовую дорогу. Пока машина подпрыгивала на камнях и ухабах, я держалась за дверь. Мы заехали глубже в подлесок, кусты и молодые тонкие стволы деревьев плотно обступили пикап. Между кустами на земле лежали большие камни, машина натыкалась на них и жалобно скрипела. Папа свернул с грунтовой дороги на поляну, остановил пикап и потянул за ручник, затем открыл дверь и вышел. Я тоже вышла из машины. Я понятия не имела, куда мы заехали и что собираемся делать.

Папа обошел машину и достал из кузова пикапа большую коробку с пустыми бутылками и банками. Я последовала за ним дальше в кусты. Папа остановился возле россыпи валунов.

— Жди здесь, — велел он и отошел на расстояние, примерно равное длине двора на участке деда, затем снова повернулся ко мне лицом.

— Здесь будет твоя линия цели, — крикнул папа оттуда. — Прочувствуй расстояние.

Он положил коробку на землю и достал из нее банки из-под краски и бутылки, поставил бутылки в линию рядом друг с другом на одном камне, затем точно так же выложил банки на другом камне.

— Иди сюда, — позвал меня папа, и я послушно подошла к нему. — Когда только учишься, надо закапывать цель в землю, вот так. — Он засунул бутылку глубже в землю. — Прикопай их на дюйм или два в глубину, поняла? Если не закопать, ты не поймешь, промахнулась ты или попала, они будут падать даже от летящей мимо пули.