Быть Корелли (СИ) - Грэм Анна. Страница 2

Она поморщилась, словно вспоминала все присланные букеты, которые на следующий же день бросала в мусорное ведро, ссылаясь на внезапный приступ аллергии. Она никогда не была искренней — у Алессандро словно открылись глаза. Габриэле Фальконе-Корелли всегда играла роль Габриэле Фальконе-Корелли, а он и не пытался узнать её настоящую.

— Кто я для тебя? Обложка? Шлюха из эскорта? Инкубатор?! — вскинулась она, словно прочитав его мысли.

За десять лет они так и не обзавелись детьми. Сначала Габриэле говорила, что не готова, потом, что у неё проблемы со здоровьем. Но однажды Алессандро нашёл у неё в сумочке противозачаточные. Тогда у них состоялся первый крупный скандал. И Фальконе, и Корелли ждали наследника, давление с обеих сторон было немыслимым — старший Фальконе на одном из приёмов в шутку предложил Руссо отправить Алессандро на обследование. В тот день, когда Алессандро нашёл эти проклятые блистеры, он впервые сорвался. Он взял жену силой, он брал её в ту ночь ещё и ещё, пока запал не иссяк, сменившись горечью и отвращением к самому себе. Позже он отправил её вместе с сестрой Бьянкой, тремя их подругами и платиновой кредиткой на месяц в Париж, скупил ей, наверное, полбутика «Шопард», даже встал на колени, после чего посчитал инцидент исчерпанным. Но она ему этого не забыла.

— Мы могли бы поговорить и не доводить до этого.

— Сандро, у тебя есть удивительная способность слышать лишь то, что ты хочешь слышать, это было бы бессмысленно, — хмыкнула Габриэле, закатив глаза, а после взглянула на него так, что Алессандро захотелось шагнуть назад. Ненависть чистым концентратом плескалась в непроглядной черноте её взгляда, в чуть подрагивающей, словно у оскалившейся волчицы, верхней губе, подправленной ботоксом. Её ненавистью можно было отравиться, Алессандро даже представить не мог, что всё настолько запущено. Он ведь делал для неё всё.

— Мне надоело. Мне надоело жить в этом доме, мне надоело спать с тобой в одной и той же позе, мне всё надоело. Я лучше умру, чем останусь под вашей проклятой фамилией ещё хотя бы на один день…

— Габриэле Лидо де Карло Фальконе Корелли. За измену семье вы приговариваетесь к смерти через выстрел в сердце.

Алессандро вдруг понял, что они с Габриэле не одни в этой комнате. Твёрдый голос Руссо Корелли донесся откуда-то сбоку, кажется, из ниши, образованной двумя мраморными колоннами. Отец сидел в инвалидной коляске, бледный, ослабевший, с почти лысой головой, но несмотря на это, по-прежнему суровый, строгий и требовательный, как и подобает главе клана. Позади него стояла мать. Взгляд её был рассеянным, черты лица заострились не то от резкого, контрастного освещения, не то от излишней худобы, которая скрадывала её статную фигуру, не хуже, чем рак облик отца. Она с силой сжимала ручки его кресла — лишь это выдавало её волнение, в остальном она выглядела бесстрастно, сдержанно, как истинная хранительница чести фамилии. Джулиано — средний сын Корелли — стоял по левую руку от Руссо. Данте — младший — отсутствовал, как и его жена Лита. Ещё двое человек из самой надёжной охраны стояли позади пленников.

— А что будет со мной? — подал голос американец.

— Вы ведь католик, верно? — уточнил Лео и, не дождавшись ответа, словно ответ ему не был важен или он знал его и без того, продолжил. — Не беспокойтесь, ваше тело будет передано земле по всем канонам…

— Да вы спятили! Это что, розыгрыш? Это моя бывшая устроила, да?! Где камера? Ребят, серьёзно, кончайте, а?!

Мужчина завертелся на месте, попытался встать с колен, но один из охраны, жёстко сцепив ему плечо ладонью, пригвоздил его обратно к полу.

— Господи, закрой ты уже рот и прекрати ныть! Прими смерть, как мужчина, а не его подобие! — подала голос Габриэле, добавив в этот дурной спектакль ещё больше нелепого пафоса. Процесс действительно начинал напоминать балаган. Суд и без того затянулся, а отцу требовался покой. К чувству стыда и гнева примешивалось чувство вины перед родителями — Алессандро боялся поднять на них глаза. Будто ему снова было двенадцать.

— Слушайте, я — свободный американский гражданин, мы в цивилизованной стране. Что за, мать вашу, каменный век?! Убери пушку, эй, ты!

Два выстрела в грудь заставили американца замолчать навечно. Его тело грузно шлепнулось прямо к коленям Габриэле. На её лице не возникло ни тени отвращения, когда тягучая бордовая кровь потянулась к полам её халата, она лишь вздрогнула на звук первого выстрела. В американца стрелял Лео. Убить жену Алессандро предстояло лично.

— Если хочешь, давай я, — шепнул в его сторону Фалани. Правилам это не противоречило.

— Пусть сам! — рявкнул Руссо, и Лео, вложив оружие в руку Алессандро, отступил назад, в тень.

Чуть теплая рукоять плотно легла в ладонь. Алессандро взглянул на Габриэле. На её губах мелькнула торжествующая улыбка: если он оставит её в живых — проиграет, убьёт — проиграет тоже. Фальконе ему этого не простят. Габриэле расставалась с жизнью с радостью, она выходила из этого порочного круга, внутри которого ей не посчастливилось родиться, и Алессандро вдруг поймал себя на мысли, что отчасти завидует ей.

«Есть только одна причина уйти из семьи — смерть».

И он выстрелил. Жгучий взгляд Габриэле Фальконе-Корелли потух. Её яркая, южная красота за какие-то жалкие секунды поблекла, будто истерлась. Она упала на своего любовника, крест на крест, и на её ярко-алом, шелковом халате расцвели тёмные пятна. Ей было всего двадцать восемь.

Глава 2. Загадочная незнакомка

— Приберите здесь, — скомандовал Лео своим людям.

За воцарившейся суетой — заворачивали и выносили тела, убирали кровь — Алессандро не заметил, как к нему подкатилась отцовская коляска. Руссо, собравшись с силами, поднялся на ноги, резко отринув помощь и жены, и обоих сыновей. Он выпрямился и, расправив худые плечи, встал напротив старшего сына. Алессандро показалось, что отец будто бы стал ниже ростом — проклятая болезнь съедала его день за днём — но несмотря на это, ему казалось, что отец возвышается над ним грозной скалой, с которой вот-вот сорвётся камнепад.

— Посмотри на меня.

Наверное, единственное, чего Алессандро Корелли боялся в своей жизни — это смотреть отцу в лицо. Он выдохнул, закрыл глаза и открыл их снова. Звонкая пощёчина и стыдная, острая боль в правой щеке — Алессандро дёрнул рукой, чтобы дотронуться до пылающего лица, но усилием воли оставил её висеть вдоль тела.

— Я должен был научить тебя, как обращаться с собственной женой, чтобы она не пошла налево?! — отец тяжело дышал в приступе гнева, метнувшуюся было к Алессандро мать Руссо остановил резким жестом руки. — Не стоит, Гарделия. Не жалей его. Это целиком и полностью его вина.

Люди вокруг делали вид, что ничего не видят и не слышат. Алессандро опустил голову, не в силах бороться с обжигающим чувством стыда. Вдруг нахлынули воспоминания, добавляя в топку под грудью больше угля. Ему едва исполнилось двенадцать, когда Руссо впервые пригласил его на казнь. Это был кто-то из обслуги, кажется электрик — по заданию полиции он установил в каминном зале прослушку. Тогда Алессандро расплакался, за что был жестоко наказан — отец отлупил его свежими ивовыми ветками. Бугры рубцов сошли только через месяц. Мать каждый вечер смазывала ему спину, приговаривая «Всё в мире преходяще, пройдёт и это». Наверное, с тех пор эта фраза в связке с тяжёлыми моментами жизни плотно впечаталась ему в память.

— Будут последствия. Придётся отвечать за них.

Руссо тяжело опустился в кресло, его лицо на миг исказило болью. Он кивнул жене и та, жалостливо взглянув на старшего сына, покатила коляску к лестнице — там её приняли охранники и, подняв, потащили наверх. Отец наотрез отказывался устанавливать в доме пандусы, словно не желал расписываться в своём бессилии.

Джулиано, проводив отца гневным взглядом, подошёл к брату, встал с ним плечом к плечу.