Влюблён до смерти (СИ) - Жнец Анна. Страница 18

Дрожа и плача, я опустилась в мыльную воду, собравшуюся в поддоне, обняла себя за плечи и попыталась не развалиться на части. 

Не могла забыть, как он всовывал эти шарики, а я старалась не показывать омерзения. Не могла не вспоминать ощущение наполненности и страх, что они, эти игрушки, причинят боль, навредят. И чувство полной, безграничной беспомощности. Унижение от того, что я ничего — совсем ничего! — не в силах поделать. Кукла. Тело для удовольствия. Безвольная трусиха, которая впадает в ступор и боится сказать даже слово. 

Надо было обсудить так много: записки, условия, на которых я продаю… О Смерть, а ведь я действительно это делаю — продаю себя! Как свыкнуться с этой мыслью? Перестать крутить и крутить её в голове? 

Я не могла. Ни возмутиться, ни что-либо обсудить. Заводить речь о наших… отношениях — или обозвать это сделкой? — было мучительно стыдно. Словно пока я молчала, происходящее  было не до конца реальным, а слова могли придать всему яркость, объём и вес.

Но особенно униженной я ощущала себя, когда мышцы отзывались и по телу прокатывала волна нежеланного удовольствия. Неужели я настолько испорчена, что наслаждаюсь насилием? Ниже падать просто некуда. 

* * *

Как всегда ровно в восемь Молох встретил меня у ворот архива, куда я пришла получить задание.

— Красный код, — сказал он вместо приветствия. — Я включил вас в группу захвата.

Железная дверь распахнулась, и мимо промчались взволнованные жнецы. 

— Красный код? Группа захвата? — Я не любила, когда привычный распорядок дня рушился: это заставляло чувствовать себя ещё более растерянной, чем обычно. Ненавистная работа начинала казаться особенно невыносимой.

— В торговом центре тридцать седьмого сектора переполох. Мы называем это красный код. Не просто неприкаянная душа — полтергейст.

— В чём разница? — я скрестила руки на груди, не заинтересованная ни на йоту. Хотелось обратно в кровать, под тёплое одеяло.

— Увидите. Надо отвести её в Верхний мир.

Под стеклянным куполом торгового центра рядом с эскалаторами и искусственной пальмой собралась толпа зевак. Часть — застыли с открытыми ртами, поражённые шокирующим зрелищем, остальные стремились заснять происходящее на камеры мобильных телефонов. А снимать действительно было что. Манекен в длинном красном  платье оторвался от пола и под общий изумлённый вдох врезался в витрину магазина игрушек. Закалённое стекло выдержало удар, в отличие от нервов пожилой женщины, что с криками кинулась к раздвижным дверям, ведущим на улицу. За ней последовали несколько человек, наиболее благоразумных. Жнецы из группы захвата поймали их на парковке и основательно подчистили память — посветили в глаза специальным прибором, похожим на карманный фонарик.

Следующий манекен — на этот раз изображающий ребёнка в джинсах и курточке — полетел в толпу. Зеваки ахнули и попятились, не выпуская из рук смартфоны.

В соседнем магазине одежды царил разгром. Товары были скинуты с вешалок, сметены с полок и валялись на полу горами трикотажного барахла. Испуганные продавщицы прятались за кассой, пока стойку бомбардировали цветастые свитера и кофточки. Одна из девушек попыталась пробраться к выходу, но стоило  голове оказаться над столешницей — и в лицо прилетел походный рюкзак. 

— Что происходит? — спросила я Молоха.

— Присмотритесь.

Я напрягла зрение и поняла, что вещи за стеклянной витриной бутика поднимаются в воздух не сами по себе — их швыряет в консультантов растрёпанная женщина. Спустя мгновение до меня донёсся её отчаянный крик:

— Вы меня не видите? Вы что, меня не видите?

Для меня, богини смерти, несчастная выглядела материальнее некуда, но другие её, похоже, не замечали, и это приводило полтергейст в ярость.

— Кэсси Адамс, — сказал Молох. Сегодня он был без косы, вооружённый привычным кожаным ежедневником и устройством для стирания памяти. — Погибла двадцать четыре часа назад. Из-за сбоя в системе её не включили в список клиентов.

— За ней что, не отправили жнеца?

Молох кивнул:

— Выбралась из тела самостоятельно. Для души это — огромный стресс.

— Косяк на косяке в вашей шарашкиной конторе.

— В последнее время главный компьютер сбоит. Раньше систему обслуживал Росс, — Молох поморщился, всегда так делал, упоминая брата. — У него талант к программированию. С техникой он обращается отлично, лучше всех в Крепости, но по понятным причинам его к ней больше не подпускают.

Начальник подал знак — жнецы распределились в толпе.

Обиженный полтергейст заглянула за стойку, за которой прятались консультанты, и плаксивым голосом простонала:

— Я не знаю, что делать. Почему все притворяются, будто меня нет?

Она протянула ладонь — плотную, непрозрачную, совсем не похожую на руку привидения — и коснулась плеча дрожащей кассирши. Та дёрнулась в ужасе. Заозиралась и со всех ног бросилась к металлическим рамам с датчиками на входе.

— Это розыгрыш? — крикнула ей вслед неприкаянная душа. — Какая-то телевизионная передача? Меня снимают на скрытую камеру? Хватит! Шутка затянулась! Мне, мне… страшно… — и закрыв лицо руками, призрак заплакала.

Я повернулась к Молоху:

— Почему она кажется такой… настоящей? Почему может двигать предметы? Медсестра и старик в больнице напоминали сгустки тумана.  

— Дело в вашем восприятии, — ответил начальник. — В больнице вы видели то, что ожидали — бесплотных духов. Для меня клиенты всегда реальны и выглядят соответствующе.

Я обернулась. За спиной оперативно и слаженно действовала группа захвата, изымая телефоны и корректируя воспоминания вспышками чудо-фонариков. Обработанные свидетели растерянно моргали, силясь восстановить связь с реальностью, вспомнить, чем занимались последние полчаса. 

Новая волна грохота обрушилась на мои измученные барабанные перепонки. Полтергейст не оставил попыток привлечь внимание и принялся дубасить вешалкой по стойке рядом с кассовым аппаратом. Что-то в моей голове не складывалось.

— Но она... швырялась одеждой и манекенами и… вон, как активно стучит вешалкой. Совсем как живая. А старик в больнице даже не смог взять со стола очки. Рука прошла сквозь них.

— Полтергейст или красный код — неприкаянная душа, способная взаимодействовать с окружающим миром, — начал Молох лекторский тоном. Сейчас он как никогда напоминал профессора. — Такое состояние вызвано сильнейшим стрессом и характерно для тех, кто освободился от телесной оболочки без помощи жнеца. Человек не понимает, что мёртв, и ведёт себя так, как привык при жизни. Если он убеждён, что способен взять вешалку или запустить манекеном в витрину, он это сделает. Не стоит недооценивать силу веры. Мысль материальна — говорят на Земле. И в некотором смысле это действительно так.

— Что вы собираетесь с ней делать? — кивнула я в сторону полтергейста. Теперь женщина сидела на полу у большого зеркала и монотонно бубнила себе под нос, прижимая к груди сломанную вешалку. Когда она угомонилась и перестала крушить всё подряд, стало заметно, что ей не больше тридцати и вид у неё  хипстерский. Массивные, мужские ботинки, бесформенная шапка, съехавшая на бок, и расстёгнутая парка защитного цвета. 

— Надо телепортировать её в Верхний мир. В Орден Искупления, — ответил Молох. — Желательно без лишнего шума. И так придётся зачищать здание.

Не знаю, что на меня нашло, но бедняжку было жалко до слёз, и я шагнула вперёд, подняв руку вверх в дружелюбном жесте.

— Хэй, Кэсси. Всё в порядке.

— Эстер, что вы?.. — Молох попытался мне помешать.

— Ты меня видишь? — женщина вскочила на ноги и отбросила вешалку. — Видишь?

Она смотрела на меня, как на ангела, спустившегося с небес. Как на чудо. Кусала губы и хмурилась, готовая снова расплакаться. От горя или облегчения — всё зависело от моего ответа.

— Да, вижу.

Дрожащий всхлип — и Кэсси, разрыдавшись, бросилась в мои объятия.