Каталонская компания (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 20

Из города выехали три всадника-парламентера. У всех троих арабские скакуны гнедой масти. Мне не помешал бы один из этих жеребцов. Средний парламентер держит флаг, красный, а не белый. Белый цвет пока не стал международным символом перемирия. И полумесяца на флаге нет. Я пока ни разу не видел изображение полумесяца у мусульман. То ли мне не везет, то ли они еще не доросли до этого символа. Парламентеры остановились на краю рва, ожидая, когда подъедут представители другой стороны. Рожер де Флор не счел нужным лично вести переговоры. Ко рву поехал ромейский чиновник, сопровождавший нас, и два рыцаря из ближнего круга командира. Рыцари вряд ли знают турецкий язык, так что не поймут, о чем при них говорят. Будут играть роль громоздкой и дорогой мебели. Состав делегации навел меня на мысль, что туркам предложат условия, на которые невозможно согласиться. Рожеру де Флору нужна не просто победа, а впечатляющая. О чем я и сказал Рожеру де Слору, который расположился рядом со мной, вернувшись из стана командира Каталонской компании.

— По мне тоже лучше захватить город и всё, что в нем есть, — сказал руссильонец.

— Уверен, что у тебя будет такая возможность, — сказал я.

— Рожер сказал, что завтра подвезут осадные орудия и специалистов по осадным работам, — сообщил он.

Обменявшись несколькими фразами, делегации разъехались в разные стороны. Второго раунда переговоров не было.

Ночь и почти весь следующий день мы бездельничали. Кое-кто из пехотинцев ходил дразнить турок. Показывали им разные жесты и кричали всякие неприличные слова, которым их научил я, а меня когда-то в будущем в турецкой тюрьме. Как бы со временем не менялся язык, ругательств перемены коснутся в самую последнюю очередь, если вообще коснутся. Турки в ответ постреливали из луков, ранив парочку недостаточно увертливых. Вечером прибыли суда с осадными орудиями и частью обоза. На одной из галер приплыла Лукреция с телегой, в которой лежали наши вещи, в том числе и одеяла. Я пожалел, что не взял их с собой. Ночи оказались холоднее, чем предполагал. Может быть, из-за ветра и сырости.

— А где добыча? — первым делом спросила Лукреция.

— Какая добыча?! — возмутился Роже.

— Весь Константинополь только и говорит о богатой добыче, которую вы захватили, — сообщила она.

Наверное, константинопольцев навели на такую мысль турецкие женщины и дети, которые были захвачены нами в первый день и отправлены на продажу в столицу. Для небольшого отряда это, конечно, солидная добыча, а вот на всю нашу компанию маловато. Тем более, что треть заберет император, а вторую треть получат Рожер де Флор и «другие командиры». Я сейчас понял, как обидно было моим дружинникам отдавать мне большую часть добычи. Изменение социального статуса — это как перемещение в зазеркалье: всё оказывается с другой стороны.

12

Я стою у требюшета, наблюдаю, как в кожаный мешок пращи два ромейских солдата укладывают камень весом килограмм сорок. Это светло-коричневый ноздреватый ракушечник. Его добывают в горах неподалеку и подвозят к нам на арбах. Рядом с требюшетом лежат горкой еще десяток таких. Не думаю, что все они пригодятся нам. Стена между околоворотной башней и северо-восточным углом в одном месте разрушена почти до основания, а метрах в пятидесяти правее — наполовину. Сейчас мы произведем залп из двух требюшетов и пяти катапульт по сохранившемуся посередине отрезку стены, который держится на соплях. Я иду ко второму требюшету, в мешок которого пытаются втиснуть слишком большой камень. Сперва я списывал подобные действия ромейских солдат на неопытность или тупость, потом пришел к выводу, что это мелкий подленький саботаж. Они выполняют приказ своего бывшего командира, которого Роджер де Флор отправил в Константинополь.

Началось всё по прибытию осадных орудий. Командовал отрядом «артиллеристов» заносчивый ромей лет тридцати, одетый так, словно собрался на прием к императору. На нем была высокая шапка с кокардой в виде серебряного двуглавого орла, и длинный, плотно прилегающий, темно-красный кафтан, вышитый серебром и застегнутый до низа на серебряные пуговицы. Такой кафтан называют кавадием. Ромей постоянно вытирал нос большим красным платком и ругал своих подчиненных, словно именно они и виноваты в его насморке. Я заметил, что осадные орудия собираются разместить с разных сторон Кизика: по требюшету и катапульте напротив северной и южной стен и три катапульту напротив восточной. Поскольку мне не хотелось долго сидеть под стенами этого города, я поехал к Рожеру де Флору, который смотрел, как перегружают разобранные осадные орудия с судов на арбы. На командире каталонцев тоже был нарядный кавадий, вышитый золотыми двуглавыми орлами, которых называли палеологовскими, поскольку Рожер де Флор теперь был родственником императора, пусть и очень дальним. Наверное, командир ждал приезда кого-то из царской семьи. Убедившись, что никто из родственников не прибыл, делал вид, что никого и не ждал. Просто решил посмотреть, что привезли.

— При таком размещении осадных орудий мы будем осаждать город не меньше месяца, — сказал я.

— Я так не думаю, — уверенно произнес Рожер де Флор, а потом вспомнил нашу встречу во дворе казармы после убийства генуэзцев и спросил: — Ты опять знаешь планы императора?

— Не уверен, но кое-какие мысли у меня есть, — ответил ему.

— И какие? — поинтересовался он.

— Видимо, императору надо, чтобы турки узнали об осаде и поспешили и успели на помощь своим собратьям. Пока мы будем с ними биться, его сын и соправитель Михаил, может быть, наконец-то победит тех, кто победит нас, — высказал я догадку. — Михаил сейчас в Пигах, которые на западе от нас, в двух дневных переходах. Турки тоже в двух переходах от этого города, но южнее и юго-восточнее его. После того, как они узнают об осаде Кизика, а они наверняка уже знают, им потребуется несколько дней на сборы и дорогу.

Командир Каталонской компании, как я понял, был не силен в осадных орудиях и работах. Рожер де Флор умел вывозить гражданских лиц из осажденного города и прорываться в него с дешевым провиантом. Причем второй случай должен был загладить вину за мздоимство во время первого. Зато опыт сотрудничества с ромеями у него уже богатый.

— Ты знаешь, как захватить город раньше и без больших потерь? — задал вопрос Рожер де Флор.

— Дня за три, — ответил ему, — если осадными орудиями буду командовать я.

— Мне сказали, что это лучший их командир, — сообщил он.

— Вполне возможно, — согласился я. — Но не сказали, как именно вести осаду приказали лучшему командиру, а выполнять он будет приказ императора.

— Как они мне надоели со своими хитростями! — вспылил Рожер де Флор. — Сказали бы, что надо отвлечь внимание турок, я бы так и сделал! Ударил бы по ним так, что забыли бы, где находятся эти самые Пиги!

— Тогда бы ты стал автором победы, — сказал я. — Михаилу надо доказать, что предыдущие его поражения было случайностью, что он — великий полководец, достоин править империей. Иначе можно остаться без короны, которая у ромеев не всегда передается по наследству. Пока мы будем долго и нудно захватывать маленький и ничего не значащий городишко, Михаил разобьет якобы большую турецкую армию, которая напала на нас.

— Да, повезло мне с родственниками! — сокрушенно произнес он.

— Ты этого хотел, Рожер де Флор, — перефразировал я историческую фразу, не став объяснять ее смысл.

Командир ромейских «артиллеристов» был тут же отправлен в обратном направлении, а все осадные орудия размещены в одном месте, указанном мной. На следующее утро начали обстреливать из них крепостные стены. Сперва камни летели с недолетом или перелетом.

— Если будете и дальше так стрелять, не получите доли из трофеев, — предупредил я и дал несколько советов, которые показывали, что кое-что смыслю в осадных орудиях.

Внушение подействовало. До вечера стрельба велась прицельно, в результате чего стена была частично разрушена. Она была довольно хлипкая — между двумя тонкими кладками из камня и кирпича земляная забутовка. Ночью любимец командира «артиллеристов», видимо, напомнил остальным его приказ. Не удивлюсь, если это один из тех, кто пытается зарядить слишком тяжелый камень, выдавая это за усердие. Скорее всего тот, который слаще всех улыбается мне. Я бью его в ухо. Ромей валится на землю с громкими воплями, словно его придавило камнем, который пытался втиснуть в мешок.