Одиннадцать случаев…(Повесть) - Кардашова Анна Алексеевна. Страница 6
Вдова стеклодува сидела за столом, покрытым протертой клеенкой, над ней висела люстра с голубыми фарфоровыми цветочками и розовыми ангелочками с отбитыми крылышками. Под ними позвякивали прозрачные длинные висюльки. Свету в комнате немного. Он с трудом проходит сквозь густые занавески и ветки растений на маленьком окошке. Перед вдовой на клеенке раскинуты карты.
— А, это из дома Иванова мальчик! — сказала вдова. — Марфуша, это мальчик из дома Иванова.
Мы не разглядели сразу, что за столом еще сидела Марфуша в черном платке, надвинутом на лоб, и пила чай.
— А девочка кто? Сестра, наверное? Марфуша, это его сестра! Что-нибудь еще пришел купить, мальчик?
— Аппарат Киппа! — сказал брат. Он очень волновался.
— Марфуша, проводи мальчика в мастерскую и сестричку тоже, покажи им это… Киппа аппарат! Ключи под зеркалом.
Марфуша встала и оказалась очень маленькой, сгорбленной, и лица ее никак нельзя было разглядеть под опущенным платком.
— Монашка! — шепнул мне брат.
Мы вышли обратно в сени.
Зазвенели ключи, пахнуло сыростью и пылью. Сперва мы ничего не увидели. Потом скрипнули ставни, в сером свете заклубилась пыль, осветилась потемневшая доска высокого стола под окном. На ней какой-то железный инструмент. В углу громадная подставка, с громадными, разной длины и ширины стеклянными трубами, заросшими пылью.
— Это что? — спросила я тихо.
— Из этих трубок он всю посуду выдувал. А это верстак, а это паяльная лампа, — так же тихо ответил брат.
Мне, конечно, сразу же захотелось узнать, как он выдувал. Но расспрашивать было некогда. Марфуша нырнула в темный угол, и ее совсем не стало видно. Скоро она вынырнула с какой-то штукой из двух шаров, один над другим, величиной с большую куклу. Эта штука тоже заросла пылью.
— Марфуша все названия знает, — шепнул мне брат. — Хозяину помогала.
«Вот мы отмоем, отчистим эту штуковину, — подумала я, — и будет „венец всей жизни, прелесть грез“».
Но думать об этом было рано. Мы снова вернулись в комнату с фарфоровой люстрой. Начиналось самое главное — покупка аппарата на деньги из моего барана.
Вдова раскладывала карты.
— Еще что возьмете? — спросила она, не глядя на брата.
Он растерялся.
— Еще? Мне пока больше ничего не нужно. Мне только аппарат…
— Ну, так вот что! Больше я по одной вещичке не продаю! Получаешь с вас копейки, а вы тут только ходите да полы топчете! — И вдова хлопнула карту на карту так, что висюльки на люстре звякнули.
Мы поглядели друг на друга — вот так Больтова вдова!
В комнате было тихо. Только хлопали карты и дозвякивали висюльки. Брат срочно соображал. О том, чтобы отказаться от аппарата, не могло быть и речи.
— Надоели мне вы все, мальчишки! А вот сестричка хороша! — Вдова поглядела на меня, улыбнулась и сжала свои мокрые глазки.
— Вот что! — сказал брат. — Мы возьмем у вас еще две большие трубки. Я сам попробую делать посуду.
Я дернула его за рукав: какие трубки, и так не хватит!
— Две трубки? — задумчиво проговорила вдова. — Туз на двойку, десятку на валета… Две трубки? Ну что ж…
Она была сейчас полна своим пасьянсом. Я посмотрела на брата — что-нибудь получается? Он отстранил меня рукой.
— Так, значит, вы согласны?
Вдова продолжала выкладывать карты и бормотать:
— Семерку на шестерку, двойку на тройку…
Брат помолчал немного и начал снова:
— У нас мало с собой денег…
— А раз мало, тогда зачем приходить? — равнодушно отозвалась вдова.
— Я пришел, потому что мне необходим аппарат Киппа, я предлагаю вам задаток — то, что у нас есть. Остальное мы принесем завтра!
Я опять схватила его за руку.
— А где возьмем?
Он сдвинул брови — добудем!
Вдова с поднятой картой в руке поглядела на брата.
— А ну-ка, покажи задаток?
Брат протянул ей ладонь со всеми монетами из моего разбитого барана.
И вдруг я тихо сказала:
— Это мои, я разбила копилку… Пожалуйста…
Вдова умильно улыбнулась.
— Ах ты, кошечка, на ленточки, наверное, копила…
Мы стояли перед ней, такие жалкие, и вдове вдруг захотелось устроить себе развлечение, поиграть с нами.
— Ну, что вы решили? — снова спросил брат.
— Что карты решат, то и я решу! — сказала вдова. — Выйдет пасьянс, отдам аппарат за девочкины монетки, не выйдет — пойдете ни с чем!
Теперь судьба наша зависела от карт. От всех этих черных и красных сердечек и трилистников. А мы смотрели на них и ничего не понимали. Короли, тузы, четверки, семерки ложились друг на друга и откладывались в сторону, а мы не знали, приближается наше счастье или несчастье. Карты хлопали все быстрее, все громче, висюльки на люстре звенели не умолкая. И вот — хлоп! — последняя карта. Пасьянс окончен. Мы замерли. С минуту вдова смотрела на нас, моргая мокрыми ресницами. Она наслаждалась видом двух застывших фигур, двух одинаково вытянутых лиц, наслаждалась своей властью.
— Давайте деньги! — вдова лихо взмахнула рукой. — Забирайте аппарат! Ну, рады? Поцелуй меня, доченька!
Мне очень не хотелось целовать вдову, но что было делать? Я чмокнула ее в мягкую щеку.
Снова мы шли по асфальту, похожему на хлебную корку, снова по булыжнику переходили улицу. Но теперь мы шли с победой — брат торжественно и осторожно нес в руках аппарат Киппа. Он был наш. «Венец всей жизни, прелесть грез».
— А я уж думал, что «все повисло на суку»! — сказал брат.
4
Мальчики-химики
Открываю парадную дверь — сплошной белый дым! Не видно даже лестницы. А в дыму кто-то кричит: «Удушливые газы! Вредители!» Это соседка, она вообще любит кричать.
Ноги сами находят в дыму ступени, поднимаюсь на второй этаж. Уж я-то знаю, какие это «удушливые газы», что это за «вредители»! Кстати, я согласна, что мальчишки, которые ходят к брату, вредители. Они мне очень повредили.
Дверь в нашу квартиру открыта настежь, в передней дым еще гуще. Дверь в уборную тоже открыта. Конечно, они пускали по воде кусочки металлического натрия, уж мне ли этого не знать? Мы с братом его тоже пускали в маленькой миске. Он такой приятный, шелковистый. Металл, а режется ножом. Мы его хранили в банке с керосином.
Когда такой кусочек пустишь в воду, он так интересно бегает, шипит… Ясно, они решили взять кусочек побольше, думали — закроются в уборной, и все будет шито-крыто, а сами надымили так, что все соседи сбежались.
И все это без меня!
А дверь в комнату брата закрыта, и там они кричат и хохочут. Хорошо, что кухню догадались закрыть, хоть есть где пообедать. Зажигаю керосинку, разогреваю суп, кашу и ем. Выхожу в переднюю — дым расходится понемногу. И тянет меня на сундук в коридорчик.
До чего же я докатилась? До сундука под дверью брата! А давно ли я хозяйничала вместе с братом в «нашей лаборатории»? Брат позволял мне трогать решительно все! И ведь ни разу не обругал дурой. Только придумывал ругательные фамилии. Уронишь что-нибудь: «Безрукова!» — кричит брат. А если плохо соображаешь: «Головастикова (мозгов не больше, чем у головастика)!» Так разве на это можно обижаться? Называй, как хочешь, только дай поработать в «нашей лаборатории»!
А сейчас плохо мое дело, я на сундуке. Это я-то, которая каждую колбочку, каждую реторту перетерла своими руками! Я, которая не пожалела, разбила своего барана!.. На чьи деньги куплен аппарат Киппа? Я, друг химической мысли, сижу под дверью!
Я была еще несчастней Больтовой вдовы.
Из-под двери идет дым. Э, голубчики, это не химический, честный дым. Это преступный табачный дым. Я знаю, что вы там делаете, — вы курите. А хорошие люди не курят! Уж это верно. Взрослые пускай делают, что хотят, а все мальчики, которые курят, — преступники! И вы там учите курить моего брата. Моего брата! Вон закашлялся кто-то от дыма. Теперь шепчутся. И я вытягиваю шею, и я подслушиваю. Какой позор! Это уже не про химию, будьте покойны, это про что-то плохое.