Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas". Страница 14

Я за этим наблюдал долго. Пару лет точно. Не вмешивался — сильные выживать должны, а слабые… на то и слабые, чтобы приспосабливаться или умирать.

И Славка слабой была. Всё такая же тощая, дохлая, вечно зарёванная, в подранной одежде. Её толпой клевали, пока взрослые не видели, и ежели по первости мелкая искала защиты у старших то, вскоре в себя забилась и терпела.

А ежели прилетало Иржичу от отца, то он на Славке пуще отыгрывался — за волосы таскал, толкал, подножки ставил…

Со временем мелкая от него начала бегать и вот это его жутко злило. Иржич не сдавался, и преследовал, покуда мог, уж больно жертва ему нравилась. Руку не подымал, но за то другие… в особенности девчонки местные и невесты постарше, кто завидовал чистоте Славушки и её светлости не гнушались.

Уж и завидовали они ей. По-чёрному. И потому, ежели на глаза им попадала, а рядом никого из старших не оказывалось — была бита.

Часто видел, как слёзы глотала. Может и не плакала бы, да они сами градом лили. От обиды, боли, одиночества. Особенно из-за него. Чуял то. Я вообще её, как себя чуял, и всё хуже мне от того становилось.

Даже хотел опять припугнуть людей, глаза раскрыть, да потом понял, что обо всём ведали надсмотрщики. Синяки, царапины и порванные вещи не утаить, да им на то плевать было — потери к концу срока подращивания невест давно стали в треть переданных, с них строго Альфа спрашивал, лишь когда ведал причину гибели невесты или порчу, а ежели мёрла до сроку потом что слаба была — то и спроса нет. Потому и не особо беспокоило людей, чем девки жили, и помирали от чего.

Поспела к возрасту — хорошо, нет — на нет и суда нет! Во всём холода виновны, хворь в теле и вообще слабы юные создания.

И ежели б не мои наблюдения, не знал бы о такой беспечности народа, о равнодушие, под стать нашему, и попустительстве, кое мы не приемлем.

Даже у нас, волколаков законы просты: любой щенок — чужой, свой — имел право быть в стае и только от силы и его желания зависело — приживётся среди других аль нет.

А у людей… своих же топили…

Славушка

— Подстилка разовая, — хохотали вслед мальчишки, когда от них удирала.

Подстилка? Нет, слово ведала, но почему «разовая» не сразу догадалась. И то, не своим умом дошла, о том рассказал одна из невест Зверя. Не дружбы ради, а чтобы сильнее унизить. Я и без того чуяла, что было в этом выражении что-то грязное и плохое, да и толпа, что его вечно горланила, смехом заходясь, в меня разве что не плевала при этом.

Я искренне не понимала, чем им насолила. Ладно, им — людям простым, кто нас растил, кормил, учил, так ведь и невесты другие почему-то любили обидеть других, кто послабее и не так красив. А я не была ни красивой, ни сильной. И друзей у меня не было…

Так ведь и другие невесты тоже не шибко дружили. Они как и я невестами Зверя числились! Их та же участь ожидала! Так чем же я им так насолила?

Никому зла не желала. Жила, покуда давали, да смиренно участи своей ждала. Хотя часто задавалась вопросом: «За что?» Ежели мне выпала доля стать невестой волколака, так в чём тут моя вина? Не ужель простого отношения не заслужила?

И вот, в очередной раз сбегая от Иржича и его своры, бросилась в лес, через щель в частоколе, которую они часто использовали, дабы от взрослых убежать, в реке порезвиться. И плевать, что строго-настрого мне велено за пределы резервации не выходить, даже ежели все по грибы, ягоды ходили — мне и другим невестам в лес дорога была закрыта.

И я правда выполнять наказы старалась. Но больше не могла! Невмоготу стало, уж лучше в лесу кануть, нежели тут, среди своих, кто меня, как чужую ненавидел и гнобил.

Бежала, куда глаза глядели, запиналась, падала. Вскакивала, опять бежала — казалось подол за все ветки и кусты, как нарочно, цеплялся, а когда за сук на земле запнулась, ухнула в очередной раз, так дух из тела едва не выпорхнул.

Ухнула смачно, нога заболела жутко. Так и осталась я лежать, слезами жгучими давясь. От обиды горькой, досады тягучей. Уткнулась лицом в руку и ревела, покуда слезы не закончились.

Шмыгнула носом, огляделась…

Ба! Уж вечерело. Вокруг лес тёмный, тишина зыбучая и неизвестность пугающая.

Страх накатил, но выискивать дорогу до дому в полутьме, пути не ведая… показалось вверх глупостью. Глянула на дерево, может на него взобраться — там и ночь скоротать. Да к тому же сверху может, что и удастся увидать…

Только поднялась, морщась боли в лодыжке, как волчий рык заставил замереть. Сердце чуть из груди не выскочило. Я обернулась медленно, да обомлела пуще — из-за кустов дикой малины ко мне вышел волк огромный.

Волколак!

То поняла по масти серой, только черней немного обычных. И размером куда крупнее простого волка. Большой, крепкий. Не в поре матёрых особей, но уже близкий к тому!

Зверей в возрасте видала, хоть они у нас в резервации и нечастые гости, но год от года заглядывали, невест подращенных забирали, молодых смотрели. Аль прибегали, когда от врагов надобно было отбиться. Такие огромные, мощные, злобные.

А этот… знакомым показался. Смутно знакомым. Но у страха глаза велики, вот и таращилась на волколака, забывая дышать.

Отступила было испуганно, но в последний миг вспомнила: учили меня — ежели в лесу столкнёшься со Зверем лицом к лицу, не смей бежать — гибель неминуема будет. И в глаза не смотри — он это за вызов примет. А ежели примет — смерть неминуема!

Вот и застыла, а Зверь меня пылающим взором жёлтых глаз обжигал, шаг за шагом подступал, покуда впритык не остановился:

— Нечего тебе делать в лесу! — утробно прорычал.

Я, упорно глядя в землю, едва не завизжала от ужаса, запоздало осознав, что поняла сказанное, а ведь не обучена их языку. Да и звучал он, как будто вслух говорено и человеком, а не в голове мужским голосом.

Оскалился жутко волколак, у меня сердечко обмерло. Зажмурилась я сильно-сильно, уж гибель от клыков ожидая, да в следующий миг одна осталась. То поняла по прохладе на коже, кою совсем недавно точно огнём обжигало дыхание Зверя.

Даже не поверила счастью. Едва дыша, огляделась — нет волколака. Покрутилась на месте, хотела уж было бежать, а потом пришла мысль поздняя, да отчаянная — пусть съест!

— Эй! — осипло крик прозвучал. Прокашлялась и вновь голос подала: — Эй!

Но Зверь не показывался. Хотя нутром чуяла — недалеко был.

Эх, жаль сразу не додумалась. Лучше бы его разозлила, он на меня набросился, на том бы мои мучения закончились.

Взобралась на камень, мхом облюбленный, коленки подтянула к подбородку и стала ждать возвращения волколака.

Не знаю, с чего взяла, что вернётся, но сердце говорило — он рядом.

Притаился и ждал.

Рагнар

За мелкой долго следил. Она на камушке сидела, руками коленки обхватив, и жалко всхлипывала. А уже вечерело. Стало быть, домой не спешила, потому вышел:

— Домой ступай! — грозно рыкнул.

Девчонка глазищи распахнула, так дёрнулась от ужаса, что с валуна наземь и ухнула.

Я подступал всё ближе и ближе, мелкая точно рак пятилась, и когда я нагнал жертву — девчонка уже подпирала тонкий ствол плакучей берёзы. Вжалась в него от страха и не дышала вовсе. Застыла, таращась во все невероятно синие глаза, я недовольно ощерился:

— Я не повторю дважды!

Мелкая уже не ревела, но и от страха не отвечала, тогда я клацнул зубами:

— Правил не ведаешь?

— Знаю, — тихоньки пискнула мелкая.

— Или ты жить не желаешь?

— Не… желаю, — всхлипнула и зажмурилась, будто ждала, что я на неё тотчас наброшусь. Я даже опешил на миг. Не лгала. Как так? Любая тварь за жизнь цеплялась, а эта белобрысая дура… приготовилась умереть.

— Или, — мысль запоздало меня посетила, — ты желаешь, чтобы мы твоих присмотрщиков на куски порвали за то, что ты по лесу без их ведома шастаешь? — догадливо пророкотал.