Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas". Страница 30

Вроде спала, но неровность дыхания обратное сказало. И тут она глаза открыла, на меня не то ужасе взирая, не то в удивлении безмерном.

— Рагнар? — обронила тихо, слух царапая охриплостью.

А я лишь смотрел на Славку и еле сдерживался, чтобы не сломать её в диком желании сгрести в охапку и оберегать.

— Прости, — прошелестела мелкая дурёха, и я припечатал пальцы к её рту. Обрушил ладонь на губы, потому что до трясучки поцеловать хотел некогда полные, мягкие, сочные, а сейчас обветренные и бледные. Своими губами хотел заткнуть, но права не имел, вот и воровал дыхание мелкой пальцами. С нажимом удерживал губы, чтобы не смела звучать. Не смела виниться, ибо я грешен, мои косяки и промахи. Негоже мелкой на себя их брать.

Так и стоял, смотря на неё сверху-вниз. Она вздрагивала и во все глаза на меня таращилась. Ясное дело, не могла понять, что мне нужно — я сам того не ведал. Просто рядом желал быть. И свою вину хоть как-то искупить. Да только в чём вина-то не находил ответа. За то, что болен человечкой? За то, что она жива?.. За то, что другому обещана?

Убить её что ли…

Мысль шальная, но хорошая. Мне ведь полегчает тогда.

Дагр из стаи в зашей погонит, зато мне спокойно станет. И сердце вновь заглохнет, перестанет изнывать, да кровью обливаться.

Только когда Славка захрипела, да по руке моей вяло шмякнула в желании избавиться от удавки, запоздало осознал, что пальцы на глотке тощей сомкнул. Нехотя хват ослабил, но пальцы ещё держал на горле, куда опустил, себя не контролируя.

— Не отдавай меня ему, — по щеке Славушки резво слеза прокатилась. По другой.

— Жених он твой, привыкать вам надобно друг к другу, — свой голос чужим показался. Да и не мог я того сказать. Что я себе враг что ли? Но видать враг. Лютый, глупый, одичалый. — Вам это на пользу пойдёт, — мысль продолжил.

— Что ты такое говоришь? — всхлипнула Славка.

— Вагр смягчится к тебе, — заверил вкрадчиво. — Его Зверь привыкнет, а там глядишь…

— Не хочу я ему невестой быть! — упиралась мелкая. — Не желаю его дичью стать. Не люб он мне. Пугает… И я ему для потехи…

— А ты что, думаешь, сыщется Зверь, кому ты нужна? — на рык перешёл. Славка сморгнула испуганно. — Девочка, ты в сказки не верь! — припечатал тихо, но вкрадчиво. — Нет среди нас таких! Аль ты думала, что ежели я тебя не задрал, со мной справилась, то и приручила? — прищурился зло, меня ярость переполняла за самонадеянность человечки, и за то, что правды в этом больше, чем желал показать. — Я не лучше брата, дура! Я такой же Зверь лютый, — умолк, на лице Славки читая полное неверие. Ещё пуще на то разозлился:

— Идиотка ты, ежели решила, что я мягкий ручной пёс. Я дикий. Волколак! И в загонах как и Вагр участвую. И невест задираю, не краше его. И подо мной уже сотня дев подохла в кровище, — бил нелицеприятным, желая вызвать отвращение и оно мелькнуло во взгляде Славки. Правда всего на миг:

— Тебя я знаю, а его — нет. И не желаю узнать. Мне противно его дыхание, его касания и желание меня поиметь.

— Не глупи, — а рука моя загульная уже по ткани светлой очерчивала контур изгибов Славки — по груди полной, жадно вздымающейся, во впадинку живота, по развилке между ног, только сейчас заметив, как напряглась Славка, словно ждала от меня насилия, но была к нему готова. — Будь с ним мягче и ласковей, того глядишь… на загоне… — что-то разумное говорил ещё, даже уже себя не слышал — гулкая пульсация крови эхом ухала в башке, а глазами лишь трепет тела мелкой видел. Махом задрал простынь. Глухо взвизгнула Славка, руками прикрыться желая, да я сильнее был и проворней, и конечно безумней, желая увидеть, что с неё ранами. Насильно оборвал жалкие потуги от меня отбиться, рывком к скамье пригвоздил, рыком заткнул.

А потом задохнулся видом багровых ран, что ляжки молодые и светлые прорезали. Широкие борозды от когтей твари, уродливыми шрамами расчерчивающие стройные ноги МОЕЙ самки. И швы не самые искусные, кривые стяжки… Осматривал без нежности и ласки: одну ногу ощупал, другую… Славка мужественно терпела, нет-нет, да и шики глотая.

Некрасиво, грубо было залечено, но раны вроде заживали, и только одна мне не понравилась. И запах от неё шёл сладковатый. Секунду рассматривал, а потом надавил сильней — в доказательство выступила желтоватая капля.

Славка глухо застенала, руками в скамью вцепившись. А я когтем вспорол шов и на ляжку опять надавил — гной выступил богаче.

— А ну терпи, — велел строго, а у самого, что в башке кровь долбилась, что в паху, хозяйство раздирая. — Рот, — коротко бросил. Славка скрипела зубами, но послушно рот открыла.

Я быстро своей крови ей дал, насильно губы сомкнув, дабы сплюнуть не смела. До сих пор вкус крови у неё позывы рвотные вызывал, а когда проглотила дозу привычную, опять приказал:

— Глаза закрой…

Не потому что смущала, а потому что собирался сделать то, на что права не имел. А ежели бы увидел в её зрачках отражение, сорвался бы — своей сделал против всех правил. И тогда бы нас смерть ждала долгая, болезненная, показательная.

Альфа предательства бы не простил!

Выглянул за дверь, как и думал, Радима по другую сторону коридора стояла, да в оконце задумчиво глядела:

— Быстро иглу, нитки, чисты тряпки и водицы, — велел ровно и тихо.

Даже не спрашивала зачем. Тенью в проём дверной ступила, и пока я рану чистил, всё необходимо принесла.

Подсобляла, советовала, заговор шептала.

Славка то в беспамятство ныряла, то сквозь зубы орала, но ни разу не помешала. Я старался на ласки не размениваться — не до телячьих нежностей, хотя впервые мне до одури хотелось к груди прижать человечку и пошептать, что всё хорошо будет. И молился, слова про себя повторяя, что Радима нашёптывала, дабы рана не гноилась и быстрее заживала, а то ногу придётся отрезать.

Калечиной невеста далеко не убежит, да и забьют её прежде…

Славушка

Не ведала, сколько от боли невыносимой мучилась, но небытие меня часто топило в объятиях. Этому была рада — всё лучше, чем слепнуть и глохнуть от боли, и зубы сжимать до скрежета, до сладости во рту.

Уж не знала, что делал Зверь окаянный, но словно наказывал меня за все проступки и ошибки. Терзал, крутил, мял, давил, резал.

Так хотелось хоть глазком увидеть, что делал, но он велел не смотреть — вот и не смотрела!

Убьёт? Может оно к лучшему, хоть больше всего этого терпеть не придётся!

На том, Рагнар меня за бёдра приподнял. Хоть и была одной ногой в бессознательном бреду, руку его на ляжке близ развилки между ног ощутила.

— Нет, — промычала нечленораздельно, да грубоватый хват упредил попытку увернуться от лапанья. Ладонь хозяйски легла мне на лобок, другая ошпарила раненую ляжку, и ежели б не вспышка боли, я бы заорала и забилась, сбегая от бесчинства. А потом темнота меня поглотила…

Мрак окружал и баюкал, покуда в него безжалостно не врезался голос Рагнара:

— Славка!

Я не хотела покидать темноту, здесь было хорошо и спокойно, но в следующий миг меня выдернули из спасительного небытия:

— Кому говорю, глаза открывай! — щёки обожгли шлепки. — Ну, гляди на меня, — я сражалась с тяжестью век, с непониманием происходящего и старательно пыталась поймать взглядом, ко мне склонившегося волколака.

— Добро, — удовлетворённо буркнул Рагнар, полыхнув чернотой глаз. — Не смей вырубаться! — пригрозил ровно, но с хрипотцой в голосе. — Терпи, чуток осталось. Радима остальное доделает, — умолк на миг. — Жить обязана, иначе сам убью, усекла? — рыкнул, да мне сейчас было всё равно до его рычаний и угроз. Опять небытие рядом прогуливалось, уже ощущала его убаюкивающие руки. Чувствовала, покуда меня небрежно не тряхнули за плечи: — Слышишь, мелкая? Жить должна! — чеканил твёрдо ненавистный волколак. — Чтобы от Вагра удрать! Чтобы счастливой быть! — вбивал в мою голову простые истины и такие заветные слова. Для души надежду потерявшей, для сердца нежелающего больше биться. — Неделю тебе подлечиться, и чтобы на ногах была. Иначе всё село выкошу! Ни одной головы не оставлю…