Тьма - Герберт Джеймс. Страница 6

Она замолчала, предоставив Бишопу осмыслить услышанное.

— Все это произошло в одну ночь, мистер Бишоп, и именно на Уиллоу-роуд.

— Но это не имеет никакого отношения к той истории. Боже, ведь прошел целый год!

— Точнее, девять месяцев.

— Так какая здесь может быть связь?

— Мой отец считает, что может. Именно поэтому он хочет, чтобы вы рассказали обо всем, что видели в «Бичвуде».

От одного этого названия Бишопу делалось не по себе. Воспоминание было еще слишком живо в его сознании, и страшное зрелище, свидетелем которого он оказался в этом старом доме, внезапно предстало перед ним, как на отчетливом цветном слайде.

— Обо всем, что произошло в тот день, я рассказал, полиции. И о том, как я там оказался, и о том, кто меня нанял. Обо всем, что я там увидел. Вашему отцу я не смогу сообщить ничего нового.

— Он так не думает. За этим что-то скрывается, этому надо найти объяснение. Должна существовать какая-то причина для самоубийства тридцати семи человек. Именно в этом доме, мистер Бишоп.

Он опустил глаза на пустой стакан и ощутил острую потребность выпить чего-нибудь более крепкого, чем пиво.

Глава 3

Несмотря на сутулость, Джейкоб Кьюлек был очень высок и, казалось, постоянно что-то вынюхивал, сильно вытягивая шею. Костюм был ему великоват и свисал с худощавого тела крупными складками, воротничок рубашки и галстук неплотно прилегали к шее. Он встал, когда дочь ввела Бишопа в небольшую комнату, служившую ему рабочим кабинетом в институте, здание которого затерялось в той части Уимпол-стрит, где были сосредоточены медицинские и финансовые учреждения.

— Спасибо, что приехали, мистер Бишоп, — сказал он, протягивая руку.

Бишоп был удивлен твердостью его пожатия. Чей-то приглушенный голос — он догадался, что это был голос Джессики, — доносился из портативного магнитофона, стоявшего на низком кофейном столике возле кресла Кьюлека. Старик наклонился и выключил магнитофон, причем нашел нужную кнопку сразу, без нащупывания.

— Каждый вечер Джессика в течение часа делает для меня записи, — объяснил Кьюлек, глядя Бишопу прямо в глаза, словно изучая его. Трудно было поверить, что он незрячий. — Информация о последних исследованиях, деловая корреспонденция — в общем, все текущие вопросы, которым я не успеваю уделить внимание. Джессика бескорыстно делится со мной своим зрением. — Он улыбнулся дочери, инстинктивно чувствуя, где она находится.

— Прошу садиться, мистер Бишоп, — сказала Джессика, показывая на свободное кресло у кофейного столика напротив кресла Кьюлека. — Не хотите ли кофе? Или чаю?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет, спасибо.

Усаживаясь, он мельком осмотрел комнату, едва ли не каждый дюйм стенного пространства которой занимали книги. В том, что такой человек, как Кьюлек, окружил себя книгами, ставшими недоступными из-за его физического недостатка, заключалась некая горькая ирония.

Как будто читая его мысли, Кьюлек широко взмахнул рукой, обводя уставленные книгами стены:

— Я знаю каждый том в этой комнате, мистер Бишоп. И даже его место на полке. «Масонская, герметическая и розенкрейцеровская символическая философия» — в среднем шкафу справа, третья полка сверху, седьмая или восьмая по счету. «Золотая ветвь» — последний шкаф у двери, верхняя полка, где-то в середине. Мне дорога здесь каждая книга, и каждая многократно снималась с полки до того, как я ослеп. Похоже на то, что с утратой зрения сознание легче обращается внутрь самого себя, чтобы более тщательно исследовать резервы памяти. Всякая потеря вознаграждается.

— Ваша слепота, как видно, не сказалась на вашей работоспособности, — заметил Бишоп.

Кьюлек издал короткий смешок:

— Боюсь, что помеха все-таки немалая. Старые теории исчезают, возникает масса новых идей, и держать меня в курсе всех этих перемен приходится Джессике и нашему маленькому магнитофону. Да и ноги у меня уже не те. Моя верная трость служит мне не только поводырем, но и костылем. — Он ласково, словно это было домашнее животное, похлопал свою трость. — По настоянию дочери я вынужден был сократить количество лекционных поездок. Она предпочитает, чтобы я находился там, где ей легче за мной присматривать. — Кьюлек укоризненно улыбнулся дочери, и Бишоп почувствовал, как они близки. Девушка устроилась на стуле с высокой спинкой у окна с таким видом, будто ее задачей было наблюдать, чтобы беседа состоялась.

— Если бы я разрешила, отец работал бы по двадцать два часа в сутки, — сказала она. — А в оставшиеся два часа обсуждал бы предстоящие на следующий день дела.

Кьюлек фыркнул.

— Пожалуй, она права. Однако, мистер Бишоп, обратимся к нашему вопросу. — Он подался вперед, отчего стал выглядеть еще более сутулым. Глубокие морщины, прорезавшие лоб, выдавали его беспокойство. Поймав устремленный на себя взгляд, Бишоп, спохватившись, снова был вынужден вспомнить, что Кьюлек слеп.

— Джессика, вероятно, показывала вам сообщение о том, что произошло прошлой ночью на Уиллоу-роуд?

Бишоп кивнул, но, тут же поняв, где опять допустил оплошность, ответил вслух:

— Да.

— А утренние газеты? Вы их просмотрели?

— Просмотрел. Человек, стрелявший в мальчиков и их отца, отказывается с кем-либо разговаривать. Девочка, родители которой погибли при пожаре (впрочем, мужчина оказался не отцом девочки, а приятелем ее матери), все еще пребывает в состоянии шока. Женщина, зарезавшая своего любовника, совершила самоубийство, поэтому можно только предположить, что мотивом послужила ревность или какая-то размолвка между ними.

— О да, мотивы, — произнес Кьюлек. — Похоже, полиция еще не установила мотивы этих происшествий... или преступлений.

— Но они и не могут быть одинаковыми для всех. Не забывайте, мать девочки и ее приятель погибли. Девочке просто повезло, что она осталась в живых. О поджоге вообще ничего не говорится.

Кьюлек некоторое время молчал.

— Вам не кажется странным совпадение, что все эти экстраординарные события произошли в одну ночь на одной улице?

— Разумеется. Было бы уже странно, если бы на одной улице произошло два убийства в течение по крайней мере нескольких лет, не говоря уж об одной ночи. Но каким образом они могут быть связаны?

— Согласен, на первый взгляд ничего общего, кроме времени и места, между ними нет. И, конечно, того обстоятельства, что несколько месяцев назад именно здесь, на этой же улице, произошло групповое самоубийство. Почему вас просили обследовать «Бичвуд»?

Неожиданность вопроса ошеломила Бишопа.

— Мистер Кьюлек, а вам не кажется, что вы сначала должны объяснить, почему вас так интересуют события на Уиллоу-роуд?

Кьюлек обезоруживающе улыбнулся:

— Вы совершенно правы. Мне не следовало забрасывать вас вопросами, ничего предварительно не объяснив. Уверяю вас, у меня есть основания считать нынешние происшествия на Уиллоу-роуд и самоубийство девятимесячной давности взаимосвязанными. Вам известно имя Бориса Прижляка?

— Прижляк? Да, это один из тех, кто покончил с собой в «Бичвуде». Помнится, он был ученым?

— Ученым и предпринимателем — в нем странно сочетались эти два качества. При жизни им владели две страсти — делать деньги и изучать энергию. И в каждой области он проявил себя как знаток. Он был новатором, мистер Бишоп, и умел превращать свои научные достижения в звонкую монету. Поистине редкий человек.

Кьюлек задумался, и на его губах появилась странная жесткая улыбка, будто человек, о котором шла речь, предстал перед его мысленным взором и это воспоминание было не из приятных.

— Мы познакомились в Англии в 1946 году, как раз накануне установления у нас на родине, в Польше, коммунистического режима. Мы были беженцами, и оба понимали, какая участь ожидает нашу истерзанную страну. Но даже тогда я не мог сказать, что этот человек был моим другом... — Он пожал плечами. — Но мы были соотечественниками, оказавшимися на чужбине. Наши отношения были вынужденными.