Девять возвращений [Повести и рассказы] - Коршунов Михаил Павлович. Страница 19

Он тихонько поднимает правую руку, пальцы натыкаются на твердое.

Доска!..

Почему доска? Да. Он лежит на доске, под ним тонкий тюфяк.

Илья шевелит губами, говорит, но Юра не слышит. Хочет привстать и не может, потому что совершенно нет сил. И ноги. Их как будто тоже нет!

Илья наклоняется совсем низко и кладет ладонь ему на лоб, проводит по волосам.

Юра видит отчетливо у него на рукаве халата белую пуговицу, пришитую крестиком. Эта пуговица заслоняет от него лицо Ильи.

Илья опять что-то говорит, но Юра опять не слышит. Он напрягается. Илья снова проводит ладонью по его лицу — не надо, не напрягайся.

Тогда Юра сам говорит, но не слышит себя:

— Мариша!

Илья понял, кивнул.

Медсестра раздвинула на окне шторы, и стало светлее. Страх непоправимой беды ушел. Юра еще раз сказал:

— Мариша.

Илья опять кивнул и пожал руку.

Медсестра подкатила стеклянный столик. Он оказался на уровне головы. На столике — стерилизатор, флакон со спиртом, вата, какие-то ампулы.

Медсестра достает из стерилизатора шприц, выливает из него воду, прокачивает поршень.

Юра спокоен: с ним нет Мариши, зато есть Илья, старый товарищ, которого в детстве он почему-то обещал покатать на аэросанях. Илья поверил. Теперь им обоим давно уже за тридцать, а Илья все помнит про аэросани.

Юра скосил глаза, следит за движениями медсестры. Ватой она надламывает ампулу, вставляет иглу и медленно втягивает в шприц лекарство. На халате медсестры сбоку от кармана черный штемпель: «Городская больница имени Семашко».

А он думал, что лежит в клинике у Ильи. Илья всегда клал их с Маришей к себе в клинику. «Лейб-медик». А где эта больница находится, Семашко? Как будто на улице Красина.

Появился еще кто-то в квадратных роговых очках, с тонким пучком седой бородки.

Взглянул на Юру, поговорил с Ильей, потом кивнул медсестре.

Шприц близко, но укола Юра не почувствовал, как по чувствовал своего тела, кроме правой руки. Жили одна рука и глаза.

Юра опять попытался позвать Маришу, она ему нужна немедленно, сейчас же! Как нужна была всегда, всю жизнь. Неужели Илья не понимает? Где Мариша? С ним что-то случилось. Он напрягается, хочет приподняться.

Но Илья и медсестра не позволяют.

Катится тихая теплая волна, топит волю и сознание. «Укололи наркотик», — догадался Юра.

Они сидели в комнате главного врача больницы — главный врач и Илья.

— Кто будет говорить с ней?

— Я сам, — ответил Илья.

— Повреждение спинного мозга на большом протяжении. Вы врач, и вы все понимаете.

— Понимаю.

— Она работает?

— Да. В библиотеке.

— Ей следует взять отпуск по уходу.

Илья говорил спокойно и сам удивлялся внешнему спокойствию, будто говорил не о Юре и Марише, а о ком-то чужом.

— Сегодня сделали повторные снимки, передний и боковой. К сожалению, ничего утешительного. Вы их смотрели?

— Да. Еще мокрыми в проявочной. Я бы хотел, чтобы его проконсультировал профессор Юхнин. Я к нему поеду и попрошу.

— Не нужно. Юхнину мы уже звонили, хотя оперативное вмешательство навряд ли поможет. Нет ни одного шанса.

— Но с ней лучше говорить все же после консультации Юхнина. Как вы полагаете?

— Пожалуй, Юхнин — это последнее, что можно предпринять.

— Сколько, по-вашему, он проживет?

— Недели две-три.

— И то при наркотиках?

— Да. Конечно. Но подождем заключения Юхнина.

— Да. Подождем.

На четвертый день к Юре вернулся слух, начала двигаться левая рука. Но с помощью шприца из тела не выпускали эту тихую теплую волну наркотика, которая порождала безволие, равнодушие к окружающему и к самому себе.

Тогда Марише впервые разрешили войти к мужу, и он увидел ее в дверях.

У Юры хватило сил даже привстать на подушке.

— Мариша.

Мариша быстро подошла и обняла Юру.

Они не говорили о том, что произошло. Мариша только осторожно потрогала у него на лице ссадины, оставленные осколками стекла после аварии. На ноги даже не взглянула.

Он придирчиво следил за ее взглядом, и она понимала, что смотреть в сторону ног нельзя и спрашивать про ноги тоже нельзя. Об этом потом, как-нибудь в другой раз. Главное, он живой и они снова вместе!

Говорили о будущем. Он расспрашивал об институте, о ее работе в библиотеке, куда она недавно поступила на абонемент.

— К тебе хотели приехать, но врачи запретили. Иркутов хотел приехать. Шебанов из партбюро. Конечно, Стибун и Мами. Алехин за голову схватился, когда узнал, что ты… не будешь сейчас продолжать работу над генератором. «Пробюллетенит твой муж недели три. С врачами свяжись — не отбрешешься. Дернула нелегкая за руль садиться!»

— Я буду работать, — сказал Юра. — Как только меня посмотрит этот их Юхнин, так айда отсюда домой; Выметусь. Увезешь, а потом все наладится. Руки уже двигаются. Если бы не пантопон!.. Вялость от него и сплю, Мариша, как сурок.

— Илья говорит — хорошо, что много спишь.

— Знаю я его. Не мог устроить, чтобы пропустили хотя бы Алехина.

— Что Алехин? Я едва прорвалась!

— Свинство. Поднимусь, всем им всыплю. Илюшке морду набью, кандидату наук.

Он с усилием улыбнулся.

— В Сухуми миндаль уже цветет, персик, дикие лимоны.

— Не надо об этом, Юра.

— Почему не надо? Скучаю весной по Кавказу.

— В этом году все равно не поехали бы. У тебя генератор, а мне в библиотеке отпуска бы не дали. Только поступила.

— Дали бы. За свой счет дней на десять.

— Ну, а ты с генератором?

— Алехин отпустил бы тоже дней на десять весной подышать. Самолетом туда и обратно.

— Не отпустил бы, и не думай. Он даже болеть не разрешает, видишь, ворчит: бюллетень, врачи, халатный парень.

— Это кто халатный парень?

— Ты. Сегодня, говорит, авария с автомобилем. Завтра ему на голову цветочный горшок упадет или рыбой подавится.

Юра улыбнулся:

— Люблю Алехина. Не знаешь, что у Стибуна с изоляторами? Достал?

— Вроде достал.

— А фибровые прокладки?

— И прокладки тоже.

— Я кое-что придумал. Буду пробовать генератор на жидких металлах при давлении выше критического.

Юра замолчал: от боли стиснулось дыхание, пересохло во рту, все вокруг побелело.

Он закрыл глаза, сдавил зубы. Эта боль возникает внезапно.

Только бы Мариша не заметила.

Надо плотнее сомкнуть зубы. Ни звука, и поскорее открыть глаза.

Боль остыла, затихла, — кажется, наркотик взял свое. Вернулось дыхание и удалось открыть глаза. Белая пелена исчезла.

Мариша смотрела на него низко и пристально, как смотрел в первый день Илья. В ее глазах был испуг. Надо улыбнуться во что бы то ни стало!

И Юра улыбнулся и даже слегка кивнул, подбодрил.

Мариша обнимает его и трется щекой об его щеку.

— Все будет хорошо, — шепчет она.

— Конечно. — Он обнимает ее за плечи. — Все будет очень хорошо.

Потом она уходит, но, перед тем как уйти, долго стоит в дверях, тонкая и маленькая. Закутанная в большой халат для посетителей, с карманами у колен.

Юра снова один в палате.

Субмиллиметровый генератор. Он должен излучать волны, длина которых равнялась бы сотым и десятым миллиметра. Зона пока недоступная для радиотехники. Англичане и американцы ставили много опытов в самых разных направлениях, но пока еще ничего не добились. Не удавалось сделать сколько-нибудь мощных излучателей.

Юра второй год работает над субмиллиметровым генератором. Алехин предоставил ему часть своей лаборатории. Наброски и схемы, каталоги и справочники, английские, немецкие, американские журналы по электронике и полупроводникам. Поиски, пробы, мучения, надежды и разочарования и опять поиски и пробы.

В лаборатории, под зеленым козырьком лампы, каждый день висела тучка папиросного дыма. Курили все — Юра и его лаборанты Стибун и Мария Михайловна, сокращенно Мами.