Хранитель вод - Мартин Чарльз. Страница 16

Потом я попытался рассуждать как человек, который потерял собаку. Что бы он предпринял?.. Первым делом я проверил объявления в местных газетах и социальных сетях от Дайтоны до Сент-Симмонза, но ничего не обнаружил. Пришлось отправиться в ветеринарную клинику, но там мне сообщили, что, хотя собака действительно породистая и красивая, я могу оставить ее в центре передержки всего на три дня, после чего моему приятелю придется заснуть очень надолго.

Я ответил, что он пока не хочет спать. Разумеется, мне было ровным счетом ничего не известно о прививках Джекки, поэтому я попросил сделать ему хотя бы самый необходимый минимум, чтобы не посадить желудок и почки. Что ж, все необходимые процедуры были сделаны, но Джекки они в восторг не привели – в особенности анализ кала. Когда пса снова привели ко мне, вид у него был крайне униженный.

В качестве компенсации пришлось купить ему мое любимое лакомство. Еще ни разу я не уезжал из Сент-Огастина, не отведав мороженое-джелато, которое продавалось на Сент-Джонс-стрит в кафе «Идальго». Когда мы туда добрались, я заказал самую большую порцию, после чего мы с Джекки уселись на бордюр прямо на улице и съели мороженое напополам. Когда с лакомством было покончено, я вычистил Джекки зубы, что он кое-как вытерпел.

Наше двадцатиминутное представление для всех желающих, которых абсолютно очаровали как кремово-белая масть Джекки, так и его готовность облизать любое симпатичное лицо (особенно вымазанное мороженым), навело меня на мысль. Джекки только что оказался в центре внимания довольно многолюдной толпы, хотя на улице и без нас хватало артистов-любителей, всячески развлекавших гуляющую публику. Каждому, кто проходил мимо, хотелось его хотя бы погладить, а Джекки был этому только рад. В конце концов мы устроились на оживленном перекрестке улиц Сент-Джонс и Иполито, то есть примерно на равном расстоянии от кафе «Идальго» и от ресторана «Колумбия», которые подходили для рекламы чего угодно гораздо лучше, чем самые популярные телеканалы. В течение следующих двух с небольшим часов с Джекки сфотографировались почти все дети Сент-Огастина, а я отклонил почти два десятка предложений его продать. Каждый раз, когда кто-то из родителей фотографировал с ним своего ребенка, я просил их только об одном: поместить снимок в своих социальных сетях с хэштегом #найдитемоегохозяина или #белыйлабрадор.

Но никакого результата это не дало. В этом я убедился, когда приобрел в ближайшем салоне новый мобильник и новую сим-карту.

После обеда толпа начала редеть, и мы с Джекки – усталые и голодные – решили вернуться на причал. Я как раз поднимался с бордюра, когда позади меня раздался женский голос. Вообще-то, в последние несколько часов за моей спиной постоянно раздавались какие-то голоса – мужские, женские, детские, но этот был абсолютно другим. В нем звучали тревога, отчаяние, боль. Закрыв глаза, я сосредоточился на звуке этого голоса, стараясь угадать то, что стояло даже не за словами, а за интонациями. И мне это удалось: женщина позади меня сказала очень много, но не словами.

Какое-то время спустя я рискнул обернуться. Внешность женщины вполне соответствовала мрачному отчаянию, звучавшему в ее голосе. На вид ей было чуть за сорок; голова опущена, темные волосы поседели у корней, походка, несмотря на легкую хромоту, казалась целеустремленной и решительной. Обута она была в один шлепанец, да и то рваный. Ноги были красивыми, стройными, но грязными, а кожу на лодыжках покрывали свежие царапины, словно женщина продиралась сквозь заросли колючек. Кроме шлепанца, на ней были остатки униформы официантки из второразрядного кафе: короткая и узкая черная юбка с разрезом и белая блузка, которая, впрочем, давно утратила свою первоначальную белизну. Кроме того, на ней был кружевной фартук, но женщина вряд ли это сознавала: либо она носила его слишком долго и успела к нему привыкнуть, либо ей было все равно, что о ней подумают. Из кармана фартука торчала пачка квитанций, а из кармашка блузки выглядывали шариковая ручка и несколько коктейльных соломинок.

В руках женщина сжимала телефон. Руки дрожали, как и голос.

– Но, детка, ты не должна… Ты не можешь… – Сама того не замечая, женщина описывала круги вокруг нас с Джекки. – Им нужно от тебя только одно, и, чтобы добиться этого, они пообещают тебе все что угодно! – Женщина тяжело и часто дышала, стараясь вставить хоть слово в поток возражений, которые, по-видимому, обрушивал на нее невидимый собеседник или собеседница. – …Я все понимаю, детка. Да, возможно, я была не права, но и ты…

Она обогнула меня во второй или в третий раз, потом неожиданно развернулась и быстро зашагала к пристани. Ее голос звучал теперь отчетливее, но и отчаяния в нем прибавилось.

– Прошу тебя, не делай этого! Подожди, мне нужно с тобой… – Она добавила еще одно слово, которое я слышал совершенно отчетливо. Ошибиться я не мог, хотя, произнося его, женщина плакала. Она сказала – Энжел.

«Так меня зовет мама, хотя на самом деле я Анжела…»

Я покачал головой, потом негромко выругался, и Джекки удивленно покосился на меня. Я потрепал его по голове.

– Ну, идем…

Мы шли довольно быстро, но женщина опередила нас почти на полквартала. Когда мы вошли в гавань, она уже бежала вдоль причала, окликая владельцев всех катеров и яхт, которые были в этот момент на борту. Ее голос далеко разносился над водой.

– Пожалуйста… Мне нужно только… На соседнюю стоянку… Нет, у меня нет ни цента…

Когда очередная дверь каюты захлопнулась у нее перед носом, женщина, по-видимому, потеряла надежду и решительным шагом двинулась к причалу, где стояли служебные суденышки – четырнадцати- и шестнадцатифутовые моторки, предназначенные для перевозки грузов и пассажиров на большие суда и обратно. Спрыгнув в одну из них, привязанную в тени большого дерева, женщина осмотрела подвесной мотор, щелкнула кнопкой и дернула пусковой шнур. Сорокасильная «Ямаха», как и положено двигателям этой марки, завелась с пол-оборота. Женщина тотчас повернула рукоять газа, выругалась, нащупала рычаг передач и со скрежетом врубила задний ход. Лодка дернулась, с силой натянув причальный канат, и по воде залива побежали поднятые ею волны.

Осознав свою ошибку, женщина выпустила румпель, который сжимала изо всех сил, переключила передачу на нейтраль, отвязала швартов и, даже не проверив, сколько топлива осталось в бензобаке, снова попыталась отойти от причала задним ходом. Двигаясь таким образом, она зацепила две яхты, причальную сваю и подпорную стенку. Словно хромая утка, ее лодка описала на воде кривой полукруг и в конце концов ткнулась мотором прямо в борт шестидесятифутовой спортивной яхты. Удар был так силен, что женщина слетела со скамьи и упала на дно, но почти сразу вскочила и вернулась на корму. С новой силой вцепившись в румпель, она переключилась на передний ход и начала зигзагами выбираться со стоянки. Еще не выбравшись из зоны «тихого хода», женщина увеличила обороты, и моторка, поднявшись на глиссер, тут же завязла в илистой отмели. Громко ругаясь, женщина шагнула за борт и столкнула лодку с мели, потеряв при этом последний шлепанец. Вскочив на борт, она включила задний ход и выбралась наконец на глубину. Здесь женщина снова дала полный газ и помчалась по Каналу на юг.

По тому, как неуклюже привлекшая мое внимание женщина выходила из бухты, было видно, что она никогда не управляла судном с подвесным мотором, но она быстро училась, практически сразу сообразив, что румпель следует поворачивать в сторону противоположную той, куда хочешь направить лодку. Ее здравый смысл и отвага привели меня в восхищение, но я не мог не спрашивать себя, сколько пройдет времени, прежде чем администрация стоянки вызовет полицию и отправит за ней погоню. Или прежде чем женщина потопит лодку, которую только что угнала у меня на глазах.

Все еще раздумывая об этом, я загнал Джекки на «Китобой» и отчалил. К тому времени, когда мы вышли в Канал, женщины и след простыл. Исчезла и поднятая ею волна. Между тем было уже довольно поздно, а я знал, что в это время в Канал заходят крупные океанские яхты, капитаны которых не прочь укрыться от берегового бриза, чтобы сэкономить топливо. При этом правила судоходства разрешают им разгоняться до двадцати пяти или даже до тридцати узлов, так как ночью движение маломерных судов по Каналу почти прекращается. Океанские яхты движутся по середине фарватера, а поднятые ими волны, достигающие высоты пяти-шести футов, с силой бьют в берега.