Фабрика мертвецов (СИ) - Волынская Илона. Страница 22

- Его принимают в лучшем обществе! Его сам государь принимает!

Потому что так и есть! И… даже оскорбления от Волконского лучше, чем то, что творит отец сейчас!

- У государя работа такая: кого только принимать не приходится! Но ты… Не хочешь идти по моим стопам – воля твоя. Будь военным, как твой дядя, или поступи в университет… да хоть в поместье хозяйствуй, хоть… мелочную лавочку заведи! Все лучше, чем светская дурь со сплетнями: кто на каком балу танцевал да на кого государь поглядел!

- Мелочную лавочку? Я… я дворянин! Ты не имеешь права держать меня здесь! Я не преступник!

- Дворянин ты только потому, что я награжден потомственным дворянством. И отнюдь не за успехи в танцевании кадрилей. И где тебе находиться, буду решать я, как твой отец. – голос отца потяжелел.

- Я… все равно сбегу! Подальше от тебя!

- Изволь. Попробуй добраться до Петербурга пешком – потому что денег на билет я тебе не дам. Да и на что ты будешь жить? На подачки княгини Белозерской? На пряники их, может, и хватит. А твои светские приятели вовсе не стремятся к дружбе с теми, у кого не хватает денег на роскошные выезды и ложи в театрах.

- У меня есть матушкино наследство!

- От которого ты не получишь ни копейки пока я, твой опекун, не буду уверен, что ты поумнел и остепенился. И не станешь, подобно бывшим владельцам нашего имения, вышвыривать матушкины деньги на столицы-заграницы!

- Я… я тебя ненавижу! – заорал Митя.

- Не кричи, благовоспитанный юноша. Подчиненные услышат, могут усомниться… в твоей светскости.

- Пускай слышат твои подчиненные! Я хочу… чтоб ты умер! Чтоб… князь Волконский узнал, что ты говоришь про него, и вызвал тебя на дуэль! Или один из твоих обожаемых преступников тебя застрелил, или государь отправил в твою любимую Сибирь, или… Ненавижу тебя! – не переставая кричать, Митя кинулся к своему паро-коню, вскочил в седло…

- Какая страсть к светской жизнь – родного отца ради нее уничтожить готов! – с неприятным смешком бросил ему вслед отец, но Митя не слушал его – он уже гнал коня прочь, мимо рощи, мимо исправника со стражниками… и тут же дернул стопорной рычаг, едва не вылетев из седла, когда автоматон замер, как вкопанный.

Прямо над степью – не в небе, а над самой землей – плыло белое облако. Оно стремительно приближалось, катясь над травой и перескакивая через овраги, и вдруг разлетелось в перистые клочья, точно разорванная великаном подушка. Из клубящегося пара вырвался…

- Паро-кот! – с благоговением прошептал Митя. – Спортивный!

Не иначе как французский – такие обводы делали на заводах «Рено»…

Пыхая паром и сверкая надраенным до блеска металлом, громадный стальной кот играючи перемахивал овраги, которые даже Митиному паро-коню приходилось объезжать. Лапы с крючьями когтей цеплялись за малейшие неровности почвы. Взвился на гребень холма и понесся вниз по склону с той же ловкостью, с какой настоящий кот цепляется за спинку дивана. Стальная громада ринулась прямо к толпящимся у рощи людям, клуб горячего пара ударил Мите в лицо, окутывая все вокруг, а когда распался – напротив уже торчала здоровенная, побольше тигриной, морда паро-кота. Выражение стальной морды было по-кошачьи наглым. Кот шумно спустил пар, голова его наклонилась, и из седла поднялась…

Надо признать, эдакий стиль даже на Петербургских паро-гонках без внимания бы не остался! На барышне на полгода-год старше его самого была местная рубашка с яркими узорами, только сшитая из тончайшего белого полотна, стянутая плотным кожаным корсажем на шнуровке, а вместо юбки – широченные синие шаровары, наподобие турецких. Стянутые в косу черные, как вороново крыло, волосы вместо ленты придерживали такие же как у Мити очки-гоглы.

Барышня стрельнула глазами на Митю – и тут же сделала вид, что до юноши на паро-коне ей и дела нет.

- Здравствуйте, Зиновий Федорович! И вы, господа… - звонко провозгласила она, улыбаясь и демонстрируя ямочки на щеках. – Меня матушка прислала, к обеду звать! Пулярки стынут!

- Барышня… - растерянно пробормотал исправник. – Наш долг велит…

- Доложиться батюшке как уездному предводителю дворянства. – строго сообщила барышня и тут же просияла улыбкой. – Так батюшка велел сказать. А матушка добавить, что кухарка еще и варениками грозилась, а перестоявшие вареники… - она развела руками, так что белые рукава, пышные, совсем как клубы пара из-под лап ее кота, распушились и снова опали. – Это уж и вовсе несообразно!

Растерянный исправник повернулся к неспешно вышедшему из рощи отцу. Тот еще и сорванной травинкой по голенищу сапога похлопывал – так уверен, что сын от него никуда не денется! Митя ненавидяще стиснул зубы, а отец лишь скривились в усмешке:

- У тебя появился шанс окунуться в столь любезную тебе светскую жизнь. – насмешливо бросил он. – Мы принимаем ваше приглашение, барышня…

- Зинаида Родионовна Шабельская! – поторопился вмешаться исправник.

Пред. часть

1

...

- Счастье – вот оно!

Раньше он мог почувствовать себя таким счастливым разве что если б его допустили к царскому выходу, и не просто, а за кавалергардов [12]. А оказалось, достаточно чугунной лохани на львиных лапах, до краев наполненной водой. Пусть даже водопровода в имении Шабельских тоже нет, нагретую воду таскают слуги, а поливаться приходится из фигурного ковшика в виде уточки.

Быстро здешняя провинция принизила масштабы его счастья.

Мысль должна была разозлить, но после дороги, скачки, сна на рояле, трупов и попытки убийства его развезло в горячей воде, так что на злость попросту не хватало сил, а боли больше не было. Исчезла, как и следы в степи. Знать бы – как и куда, и он обязательно подумает об этом… потом… после…

- Бух-бух-бух! – над ухом выпалили из пушки, сползший по покатой «спинке» ванной Митя окунулся с головой, забился, выплескивая воду и наконец вынырнул, судорожно отплевываясь и хватая ртом воздух.

- Паныч, у вас все добре?! – заверещал пронзительный женский голос и в дверь снова замолотили пудовым кулаком. – Выходьте, бо до столу клычуть!

- Пока ты не пришла, добрая женщина, все было отлично. – пробормотал он, а громко крикнул. – Иду! – и потянулся к льняной простыне.

Злиться на здоровенную, как гренадер, горничную, тоже не получалось. Могучая красотка так охнула, стоило им въехать на двор усадьбы, так жалостливо задрожала бровями, так захлопотала над «заморенным панычем, неспавшим, бо где ж там спаты на цих клятых развалинах, та й не евшим, бо що там йсты?», что измученный отцовским небрежением Митя полностью отдался в ее руки. Не прошло и пяти минут как причитающая Одарка уже влекла его к ванным, не дав даже толком поздороваться с похожим на шарик ртути (такой же круглый и быстрый!) господином Шабельским. А теперь она же караулила под дверью: задача помыть паныча была уж выполнена, настала пора паныча кормить.

Митин живот пропел длинную ворчливую ноту – он тоже считал, что пора. Не без сожаления Митя выбрался из ванной. Одеждой тоже расстаралась Одарка: отчистить вывалянные в листве сюртук и брюки ей удалось лучше, чем бывшему лакею из стражников. Разорванную по шву сорочку она забрала в починку, здесь была свежая, одолженная кем-то из любезных хозяев. Митя взялся за сорочку и невольно поморщился: чего и ожидать от провинции. Вздохнул и принялся вывязывать шейный платок, полностью закрывая пройму жилета. Такую манеру он видал у герцога Мекленбургского-Стрелицкого, но это не утешало.

- Точно приказчик, перекупивший у вороватого лакея ношенный барский сюртук от «Иды Лидваль». – он заправил манжеты сорочки под рукава, вместо того чтоб щегольски выпустить наружу. - А под сюртуком серая дерюжная рубаха прячется.

Заколол платок обычной своей булавкой с серпом на навершии, оправил волосы перед зеркалом, опробовал на лице несколько выражений: меланхоличной усталости, аристократического пренебрежения, снисходительной любезности. Для деревни сойдет.