На родине предков - Хиггинс Джек. Страница 12

– Похоже, он вам не слишком симпатичен, – сказал Клей.

– Я терпеть его не могу. Он родился и вырос в имении, и он совершенно безжалостный. Он твердо вознамерился достигнуть положения в обществе и уже отрекся от своего народа ради этой цели. Он – тот человек, которого больше всего боятся и ненавидят в этих местах.

– Конечно, люди, которые были вместе с ним сегодня утром, выглядели как самое натуральное отребье, – сказал Клей.

Она кивнула:

– Шотландцы из низинных районов, которых мой дядя выписал специально, чтобы выполнять грязную работу.

– Он одобряет методы, к которым прибегает Берк?

– Его не интересуют методы, полковник, – только результаты, – сухо сказала Джоанна Гамильтон. Она посмотрела на небо, которое немного просветлело. – Думаю, нам лучше ехать. Дождь, похоже, уже стихает.

Клей помог ей забраться в седло, а когда он отвернулся, она погнала свою лошадь вперед и крикнула:

– Попробуйте-ка догнать.

Он вскочил на спину Пегин, поскакал следом за девушкой между деревьями, а потом галопом по тропе. Когда он выехал на открытое пространство вересковой пустоши, Джоанна опередила его на добрых сорок – пятьдесят ярдов, и он низко пригнулся к шее Пегин и пришпорил ее. Постепенно он догонял ее, и вот они уже скакали вровень. Она повернулась, одарила его улыбкой, и Клей вдруг ощутил себя до нелепости счастливым.

Он снова предоставил Пегин самой выбирать дорогу, проскакал вниз между редкими деревьями на задворках Клермонта и въехал во двор. Когда Джоанна Гамильтон подъехала, он уже спешился и ожидал ее.

Она весело рассмеялась и с шутливым гневом воскликнула:

– Это было состязание не по правилам, сэр. Под вами была самая лучшая кобыла в графстве.

Он помог ей слезть с седла, слегка улыбаясь:

– Лучшая кобыла и самая прекрасная женщина. О чем еще может просить мужчина?

Во второй раз за этот день она зарделась и не нашлась, что ответить, и Клей, повернувшись, обратился к Джошуа, который появился в дверях:

– Джошуа, это мисс Гамильтон. Это ее заботам мы обязаны столь радушным приемом вчера вечером.

Джоанна Гамильтон непринужденно протянула руку, и Джошуа пожал ее с улыбкой одобрения на лице:

– Очень рад, мэм. – Он повернулся к Клею: – Я только что сварил кофе, может быть, вы с мисс Гамильтон выпьете по чашечке?

Клей вопросительно посмотрел на Джоанну, та кивнула, и они зашли в дом. Джошуа сказал:

– Час назад один из людей сэра Джорджа Гамильтона привез письмо. Я положил его на стол.

Клей, извинившись, отошел и, пока Джошуа разливал кофе, вскрыл конверт. Через некоторое время он поднял глаза и улыбнулся:

– Ваш дядя устраивает сегодня вечером небольшой прием по случаю моего приезда в эти края. Вы знали об этом?

Она отхлебнула кофе и холодно кивнула:

– Еще бы. Я уже два дня как готовлюсь. В таких вопросах он оставляет все на мое усмотрение. Я льщу себе мыслью, что до сих пор еще ни разу его не подводила. От приглашения к Гамильтону никогда не отказываются.

Клей неторопливо покачал головой:

– Понятно. И сколько ожидается гостей?

– От пятидесяти до шестидесяти, в зависимости от погоды и состояния дорог. Вы примете приглашение?

– Раз вы будете там, то как я могу отказаться? – торжественно произнес он.

Какой-то миг они молча вглядывались друг в друга, а потом она улыбнулась и взяла свои перчатки:

– Если вы не возражаете, то мы, пожалуй, отправимся дальше. Дома у меня уйма хлопот, а на наше дело в деревне уйдет еще час.

Он, извинившись, поднялся наверх за своим саквояжем. Когда он опять спустился, она уже забралась на лошадь, ожидая его, а Джошуа стоял возле головы Пегин.

Клей вскочил в седло.

– Я буду часа через полтора, не позже, – пообещал он.

Джошуа кивнул и снова ушел в дом, а Клей с девушкой повернули к фасаду дома и поскакали по аллее к главной дороге.

Когда они въехали в Драмор, по-прежнему шел проливной дождь, и Клей подумал о том, что редко когда в своей жизни видел более убогое зрелище, чем эта деревня, с ее немощеной улицей и жалкими хибарками, лепившимися в грязи. Посреди улицы стоял колодец, и, пока они подъезжали, какая-то женщина вытащила оттуда ведро с водой и поставила его на землю. На какой-то момент она прислонилась к перилам, как будто выбилась из сил, а затем устало нагнулась, чтобы поднять ведро.

Клей, чертыхнувшись, соскочил на землю и поспешил к ней. Женщина была на сносях, с огромным животом, с покрытым пятнами, подурневшим лицом.

Он взял ведро из ее руки и ласково сказал:

– Это работа не для тебя, так ты себе навредишь.

Женщина пожала плечами с выражением безысходности:

– Да кто же за меня это сделает?

– Ну, хотя бы я! – сказал ей Клей. – Который дом твой?

Она молча показала на другую сторону улицы, и он пошел впереди нее. Открыв дверь, он очутился в темной, убогой комнатушке. По каменным стенам струилась влага, а единственным источником тепла был торф, тлевший в широком очаге. Пожилая женщина помешивала что-то в большом железном котле, не обращая на него никакого внимания. Он брезгливо наморщил нос, поставил ведро и вышел на улицу.

Джоанна, по-прежнему сидевшая на лошади, улыбнулась женщине:

– Полковник Фитцджеральд – врач, миссис Куни. Если вам потребуется его помощь при родах, достаточно будет послать за ним в Клермонт.

Женщина вопросительно повернулась к нему, и он кивнул:

– В любое время дня и ночи, миссис Куни. Пошлите весточку, и я мигом прискачу.

Внезапно на глазах молодой женщины выступили слезы. Она схватила его руку, на какой-то миг поднесла ее к своему лицу, а потом бросилась в лачугу и закрыла за собой дверь.

Когда он снова залезал в седло, на лице его было написано отвращение.

– Эта лачуга немногим лучше конуры. Каковы шансы, что она произведет ребенка на свет в таких условиях? Кому принадлежит это место?

– Моему дяде, – сказала она ему. – В этих местах только Роганы имеют свою собственную землю, ну и вы, конечно.

– Тогда, ей-богу, ему должно быть стыдно называть себя человеком, – сказал Клей. – И я, черт возьми, не премину сказать ему об этом при встрече.

– Вы попусту потратите свое красноречие, – сказала она ему. – Он вообще не поймет, о чем это вы ему толкуете. Не забывайте, что он ставит ирландцев в один ряд с неграми.

– Тогда я скажу ему, что видел рабов, с которыми лучше обращались.

– Но рабы стоили денег, – парировала она. – Вот в чем разница.

Джоанна остановила лошадь у лачуги на окраине деревни, Клей спешился и помог ей спрыгнуть на землю. Когда он отвязал свой саквояж, дверь открылась и показался священник – узко костный, хрупкий мужчина лет шестидесяти с копной серых волос, в беспорядке падающих на лоб. Лицо его было морщинистым и измученным заботами, зато глаза, обращенные на Клея, – голубыми, искрящимися и преисполненными веры.

– Это полковник Фитцджеральд, – представила Джоанна. – Полковник, отец Костелло.

Священник улыбнулся и ответил крепким рукопожатием:

– Мы с вашим дядей были большими друзьями, полковник, и вашего батюшку я тоже знавал, но это было много лет назад. Я рад вашему приезду.

Он прошел обратно в лачугу, а Клей и Джоанна последовали за ним. То была почти точная копия предыдущей, с каплями влаги на стенах, полная едкого дыма от горящего торфа. Только здесь еще были цыплята, устроившиеся на стропилах, и козел, привязанный к кольцу в стене.

Один угол занимала большая кровать, застеленная истрепанным стеганым покрывалом, другой – соломенный тюфяк на полу. На нем лежал мальчик, накрытый грязным одеялом, а возле него на маленьком табурете сидела женщина.

Звуки детского дыхания были до боли знакомы, и у Клея сжалось сердце, когда он опустился на одно колено и осмотрел его. Кожа мальчика была такой бледной, что казалась почти прозрачной, плоть так обтягивала костяк лица, что щеки глубоко запали. Рубашка была запачкана кровью, а когда Клей положил ладонь ему на лоб, тщедушное тельце сотряслось от приступа истошного кашля, после чего изо рта у него внезапно хлынула кровь.