Морской волк (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 2

— На коне за день доберетесь, — ответил он.

— Постереги мою лодку. Утром получишь денье, — предложил я, забирая из тузика оружие и вещи.

— Хорошо, шевалье! — радостно согласился старый рыбак.

Уже отойдя от берега метров на пятьдесят, я обернулся и крикнул:

— Если в течение трех дней не появлюсь, лодка твоя!

— Как скажите, шевалье! — еще радостней произнес старик.

2

Когда я добрался до таверны, уже смеркалось. Мне кажется, что все таверны похожи и запахи в них одинаковые. Эта была со сложенным из желтоватого камня-песчаника первым этажом и деревянным вторым. Внутрь вела лестница в три ступеньки. Рядом были ворота, ведущие во двор, сейчас закрытые. Хозяйственные постройки одноэтажные. Во дворе задиристо заржал жеребец. Видимо, почуял кобылу. Внутри таверны стояли два длинных стола, один у дальней стены, а второй посреди помещения. За дальним столом, на краю возле угла, сидел мужчина лет тридцати пяти, с гладко выбритым лицом и затылком. Светло-русые волосы остались только сверху. Стрижка «под горшок». Так в шестом веке стриглись готы. Мясистый нос, розовые щеки, пухлые губы, маленький и, как мне показалось, безвольный подбородок. На правой руке на указательном пальце золотая печатка, а на безымянном — перстень с черным агатом овальной формы. Одет мужчина в темно-синюю верхнюю одежду с раздутыми у плеч рукавами, напоминающими буфы, под которой что-то типа жиппона темно-красного цвета с высоким стоячим воротником и прорезью и шнуровкой на груди. В прорезь проглядывала белая рубаха. Перед ним стояли глиняные тарелка с кусками мяса, кружка грамм на двести пятьдесят и кувшин емкостью литра на два. Мясо он накалывал ножом. Когда я вошел, он как раз собирался откусить мяса, но замер, настороженно уставившись на меня и что-то перемещая левой рукой под столом, наверное, меч. За вторым большим столом сидели двое то ли рыбаков, то ли крестьян, одетых так же, как и люди на причале. Оба брюнеты с длинными, почти до плеч волосами и короткими бородками. Эти пили вино из таких же глиняных кружек, как и мужчина в углу, наливая его из такого же глиняного кувшина. Они тоже уставились на меня, но без опаски, чисто из любопытства. Дальше была деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Перила захватаны до черноты, а ступеньки с как бы слизанными углами. По другую сторону от лестницы за столом поменьше, на котором стоял глиняный кувшин литров на пять и большая глиняная миска с большими ломтями хлеба, сидел тучный мужчина лет пятидесяти. Левое ухо отсутствовало, а большое правое лопухом торчало из черных курчавых волос, что улучшало имидж трактирщика, потому что оба уха отрезали ворам-рецидивистам. Орлиный нос нависал над густыми усами, но тяжелый подбородок был выбрит. Поверх холщовой рубахи на нем было что-то типа кожаного жилета со шнуровкой спереди, которая была не затянута и не завязана. Позади него располагался камин. Над малым огнем висел закопченный, медный котел литров на семь, накрытый крышкой. В трактире, как и во многих других, пахло печеным мясом и скисшим вином.

Догадавшись, что сидевший за малым столом — трактирщик Безухий Жак, я подошел к нему, поздоровался:

— Благослови тебя господь!

— Добро пожаловать, шевалье! — ответил трактирщик.

— Могу получить здесь постель? — спросил я.

— Конечно, хорошую и чистую, — ответил Безухий Жак.

— Поесть тоже найдется? — продолжил я.

— Да, в достатке, слава богу, хватит на дюжину! — пошутил он.

— Нет, я один, — сказал ему. — Какое мясо у тебя есть?

— Могу быстро приготовить кролика, — предложил трактирщик.

Есть кроликов в трактирах я не рисковал. Частенько они мяукнуть не успевали перед тем, как оказывались на вертеле.

— Лучше курицу, — произнес я.

— Только если всю закажите, — предупредил Безухий Жак.

— Конечно, всю, — заверил я. — Сейчас не справлюсь, доем утром. И сыра и красного вина, самого лучшего.

— Другого не держим! — заверил трактирщик, но плутоватые глаза говорили об обратном.

Я сел возле другого угла дальнего стола, чтобы не мешать ужинавшему за ним мужчине. Никак не мог определить, к какому сословию он принадлежит. Для рыцаря жидковат во всех отношениях. Для чиновника слишком угодливо улыбается. Для купца старается смотреть слишком высокомерно. Я сделал вывод, что этот человек волею судьбы перебрался из одного сословия в другое, а вот из какого в какое и вверх или вниз, понять не смог. Он перестал есть мясо, отодвинул от себя лишь наполовину осиленную порцию крольчатины. Теперь пил вино из кружки, поглядывая на меня уже без опаски и с легкой насмешкой, которую старательно прятал. Видимо, одет я слишком старомодно. Сделал вид, что не замечаю насмешку. Ссора мне сейчас ни к чему. Вот если завтра встретимся на лесной дорог. Судя по всему, это его жеребец подавал голос в конюшне. Грести на тузике до Бордо мне не вставляло. Пришлось бы делать порядочную петлю, двигаясь сперва на север, а потом на юго-восток. Трактирщик положил передо мной прямоугольную дощечку с кусок твердого ноздреватого сыра, источавшим ядреный аромат, поставил щербатый глиняный кувшин с красным вином и кружку и ушел во двор через вторую дверь, которая находилась рядом с камином. Вино оказалось не самым лучшим, но с сыром шло на ура. Тем более, что последний раз я ел… не знаю, сколько лет назад.

Во дворе послышалось кудахтанье, резко оборвавшееся. Безухий Жак вернулся с безголовой черной курицей. Из перерубленной шеи на глиняный пол, покрытый сухим камышом, капала кровь. Кинув тушку в медный таз, залил кипятком, который набирал деревянным ковшом из котла, висевшего над огнем. Затем унес таз на двор.

Я хотел расспросить соседа по столу о том, какой сейчас год, что происходит во Франции за время моего отсутствия и много о чем другом, но мужчина всячески давал понять, что общаться со мной не желает.

Когда Безухий Жак вернулся с уже насаженной на вертел курицей и стал прилаживать ее над огнем, мужчина сказал с фламандским акцентом:

— Отведи меня спать, я устал. Расплачусь утром.

— Как пожелаете, мессир! — произнес трактирщик и крикнул в сторону двери, ведущей во двор: — Жаннет, проводи мессира наверх, принеси горячей воды помыть ноги и укрой его одеялом!

Жаннет оказалась женщиной лет под пятьдесят, такой же тучной, как муж. Волосы спрятаны под коричневый платок, завязанный сзади. Поверх полотняной белой рубахи повязан кожаный фартук, вышитый по краю красными нитками в виде крестиков, к которому прилипли несколько мокрых черных перьев. Под носом черные густые усики. На левой щеке возле рта темно-коричневая бородавка с черными волосинами. Руки большие, с толстыми короткими пальцами. Босые ноги опухшие, в синих и красных жилках. Она набрала в таз, в котором раньше была курица, горячей воды. Звонко шлепая босыми ногами по ступенькам, Жаннет отвела мужчину на второй этаж, а когда спустилась вниз, убрала посуду, которой он пользовался, и опять ушла во двор.

Вскоре покинули трактир и оба рыбака. Безухий Жак закрыл за ними дверь на запор, убрал кувшин и кружки. Повернув вертел, чтобы курица запекалась равномерно, посмотрел на меня заинтересованно. Ему явно хотелось поболтать, узнать, кто я и как здесь оказался.

— Я плыл из Венеции в Ла-Рошель. Корабль затонул в шторм, я один выплыл на лодке. Оставил ее на берегу, — проинформировал его, чтобы завязать разговор.

Насколько я знаю, трактирщик — это одно из средств массовой информации. Занимает второе место после цирюльника и специализируется больше по междугородным и международным новостям.

— Да, шторм сильный был. Говорят, воды в залив столько нанесло, что остров почти весь затопило. Лошади на самой верхушке пережидали, — рассказал трактирщик. — А по какому делу направлялись в Ла-Рошель?

— Найти богатого сеньора и наняться к нему на службу. Много лет воевал с турками, но теперь там дела совсем плохи, решил вернуться на родину, — на ходу сочинил я.

— Никто их, проклятых, остановить не может! Прогневили мы бога, отвернулся от нас за то, что не помогли защитить Константинополь с его христианскими святынями! — уверенно заявил Безухий Жак.