Озерные страсти - Алюшина Татьяна. Страница 2

– Ну что вы, Александра Юрьевна, такое говорите, вы человек известный, важный, уважаемый всеми, – перепугавшись, заторопилась уверить соседка и поделилась тревогой: – А этот… Один домище его чего стоит, чудной, нерусский какой-то.

– Не чудной, а естественно встроенный в ландшафт участка, не нанося ущерба природе. Экологическое строение, слышала о таком? – с явно слышимой бессильной усталостью в голосе пояснила хозяйка. – Ну дом у него не такой, как у всех, ну один человек предпочитает жить, и что дальше?

– Как что дальше? – вскинулась новой волной обличений Бибиси: – Вы вот, Александра Юрьевна, знаете, как его зовут, соседушку-то нашего? Кто он? Из каких будет? Дом стоит наособицу, в сторонке, подальше от людей и любопытных взглядов, забор такой, что ничего не увидишь, и выходы с участка на озеро да прямо в лес имеются. И поди знай, что там у него творится, куда он шастает. Машина опять-таки эта странная, здоровая, каких отродясь не видывали, я даже в Интернете таких не нашла. Сам людей сторонится, мрачный, угрюмый, ни с кем ни слова ни полслова, ни здрасте вам, ни до свидания. В магазин поселковый даже за хлебом не ходит, чтобы, значит, ни с кем не встречаться, – торжествовала справедливым обличением Бибиси. – Приезжает так, что никто его не видит, не слышит, уезжает таким же тайком. У нас поселок серьезный, у нас здесь все свои да наши, а этот непонятный и точно не наш, не свойский.

– Да кто у тебя свои да наши? – окончательно устав от бесполезности разговора, подрастеряв пыл возмущения, уже несколько вяло возражала хозяйка. – Все сами по себе, за своими заборами, при своих чинах и секретах, как и положено людям с определенным социальным статусом. А Москва, Бирюки и Калинин так и вовсе звездят в полной пустоте, раздуваясь от гонора и разговаривая через губу. На тебя вон Калинин чуть не наехал, не замечая с высоты своего величия, не снисходя до кого-то там образовавшегося на пути его следования. Этот мужик пусть и держится наособицу, так хоть здоровается.

– Это он с вами здоровается, а со всеми остальными лишь кивает снисходительно на дружелюбное, сердечное приветствие соседей, – внесла свою поправку Бибиси и пожаловалась: – И то не со всеми. Со мной вот, например, даже не раскланивается, а хмыкнет эдак коротенько и пошел себе.

– Ну и правильно, – поддержала таинственного соседа Александра Юрьевна, – после того как ты, не получив информации у Аристарха Марковича об этом человеке, явилась к тому на участок и начала выспрашивать, кто он есть такой, откуда взялся, да чем занимается, и про жену-детишек, попеняв, что в городе им непочтительно оставлено семейство, любой поостережется с тобой в разговоры вступать, уж тем более кивать-кланяться.

– А что такого? – возбудилась праведным возмущением соседка. – Я же для всех стараюсь и ему объяснила, что не своего любопытства ради интересуюсь, а вся общественность хочет знать, кто с ними живет по соседству…

– Угу, – перебила пламенный манифест Александра Юрьевна и процитировала, усмехнувшись: – «Не корысти личной ради, а волею пославшей мя жены». И несознательный гражданин не проникся важностью момента и желаниями поселкового сообщества и выставил тебя с участка.

– Вот именно! – воскликнула возмущенно приободренная Бибиси. – Да еще хохотнул эдак издевательски и говорит, – и произнесла, копируя соседа, усиленно издевательским тоном: – «Думаю, общественности придется и дальше обходиться без знания моих анкетных данных». И выставил за калитку. Представляете! Прямо вот так взял под локоть и вывел! «Всего хорошего», – говорит, калитку запер, а сам хохочет, я же слышала. Москва, Бирюки и Калинин, хоть и с презрением ко всем нам с высоты своих деньжищ, но люди известные и понятные, а этот чужой, неизвестный, темная личность. Вот точно вам говорю: бандюган отъявленный, зэк, криминальный элемент. Вот попомните еще мои слова, как беда какая случится в поселке.

– Ты еще скажи «маньячелло», – хмыкнув, предложила хозяйка.

– Не знаю, челло какое, как вы говорите, или нет, но дело-то серьезное. Надо общественность поднимать, выяснить, с кем мы тут живем, беспрестанно рискуя нашими жизнями.

– Ну пойди, пойди, подними, Степанида Ивановна, – устало напутствовав, отмахнулась Александра Юрьевна, явно давая понять, что аудиенция окончена, гостью она выслушала, как и обещала, и пора бы той двигать дальше, проявлять свою разоблачительную инициативу.

Аня улыбнулась, живо представив себе недовольно-уставшее выражение тетушкиного лица и этот ее характерный жест рукой, которым она отмахивается от всегда раздражавшей ее необычайно откровенной человеческой глупости.

– Так я и чего пришла спросить, Александра Юрьевна, – заторопилась объяснить главную суть своего визита Бибиси, – вы не против?

– Против чего?

– Да вот как раз-таки выяснить, кто этот соседушка-то наш непонятный? Что за субъект такой?

– Я-то не против, хотите – выясняйте, – милостиво разрешила Александра Юрьевна.

– То есть вы подпишетесь в документе, если что? – шустренько уточнила Бибиси.

– Нет, – развеселилась вдруг хозяйка. – Меня соседство с этим человеком нисколько не тревожит, я беспрестанного риска своей жизни не испытываю. А те, кому спать не дает его инкогнито, бога ради – подписывайтесь, выясняйте, хоть делегацией ходите к нему требовать и знакомиться. На здоровье.

– Значит, не подпишетесь, – разочарованно вздохнула Бибиси.

Ушлая тетка, затевая свой визит к влиятельной даме, тайно рассчитывала и надеялась, что Александра Юрьевна поддержит, а в идеале так и вовсе возглавит ее инициативу выяснить личность соседа, ну хотя бы любопытства ради.

Шумно допив чай, вновь громко дзинькнув, Степанида Ивановна поставила чашку на блюдце и показательно разочарованно вздохнула еще разок.

– Ну тогда я пошла, – с явными вопросительными нотками сообщила бабка, ожидая, видимо, что ее остановят, предложив продолжить беседу.

– Иди-иди, Степанида Ивановна, – не оправдав ожиданий докучливой соседки, напутствовала Александра Юрьевна. – Поборись там за справедливость. – И совсем иным, энергичным, деловым тоном громко кликнула помощницу: – Лен! Проводи человека.

Видимо, чтобы гостья не почувствовала слабину в посыле и не решила еще подзадержаться для обсуждения другой темы «за права общественности», припомнив недосмотр какой поселкового правления – с нее станется, только зазевайся, – заговорит до одури.

Послышались легкие шаги Леночки, которая что-то тихо произнесла и, громко проскрипев ножками стула, отодвинула его от стола.

– Да я сама, сама, Леночка, не утруждайся, деточка, что меня провожать. И калитку запру как положено, – затараторила доброжелательно-елейным голосом Бибиси.

Притаившаяся наверху засадной партизанкой Анна, не удержавшись таки, хмыкнула.

Произошел у них когда-то тут один инцидент, после которого Степанида Ивановна боялась не то что слово сказать так, чтобы был хоть отдаленный намек на непочтение к Лене, а даже недостаточно ласково посмотреть в сторону девушки. Это когда Александра Юрьевна первый раз приехала в поселок вместе с Леной.

Степанида Ивановна тогда первой прибежала в гости, что называется, отметиться должным образом, поздороваться, выказать уважение с почтением и готовность к подвигу, если таковой понадобится. Александра Юрьевна пригласила за щедро накрытый стол. И, когда Леночка поднялась из-за стола и ушла на кухню за посудой для гостьи, Бибиси со слезой, накатившей от восхищения и картинного восторга душевными качествами хозяйки, расчувствовалась похвалой:

– Редкий вы человек, Александра Юрьевна, сердечный. Прислугу за свой стол приглашаете, не гнушаетесь.

Не меняя выражения лица, тетушка Александра, которая поднесла в этот момент чашку к губам, сделала пару глотков, медленно поставила чашку на блюдце и произнесла пугающе-тихим, холодным, четким тоном, выделяя каждое слово:

– Если еще раз, Степанида Ивановна, при мне ли или в разговоре с кем-нибудь иным в мое отсутствие ты назовешь Елену прислугой… – и посмотрела прямо в глаза гостьи незваной таким взглядом, что ту вмиг прошиб холодный пот, – …то вылетишь из поселка через полчаса. И долетишь до своего родного Печерска, и приземлишься там не самым мягким образом. – А потом спросила ледяным тоном: – Я доходчиво объяснила?