Последнее место, которое создал Бог - Хиггинс Джек. Страница 12

С ним на катере прибыли шестеро солдат, но его сопровождал только один молодой сержант, такой же подтянутый, как полковник. В руке он держал портфель, а за плечами у него висела пара автоматов.

Альберто приятно улыбнулся и заговорил на отличном английском:

— Какое чудесное утро, сеньор Штерн. Все готово?

— Почти, — ответил Менни.

— А капитан Хэннах?

— Сейчас подойдет.

— Хорошо. — Альберто повернулся ко мне: — А этот джентльмен?

— Нейл Мэллори, — назвался я. — Новый пилот Хэннаха. Полечу с вами, чтобы осмотреться.

— Прекрасно. — Он пожал мне руку, скорее как-то формально, и посмотрел на часы. — Мне надо обсудить кое-что с Фигуередо. Вернусь через полчаса. Оставляю здесь сержанта Лима. Он полетит с нами.

Он быстрой, уверенной походкой удалился, а сержант открыл дверь кабины и положил туда автоматы и портфель.

Я спросил у Менни:

— Что за история с ним случилась? Он вовсе не похож на обычных военных, которые служат в такой глухомани.

— Политические интриги, насколько мне известно, — ответил Менни. — Публично высказал крамольную мысль министру правительства или еще кому-то, так я полагаю.

— Мне он кажется порядочным человеком.

— О, он такой и есть на самом деле. По крайней мере в отношении всего, что касается дела. Но я никогда не интересовался профессиональными военными как типом людей. Они слишком часто, по моему разумению, бывают излишне категоричными. — Он вытер руки ветошью и выпрямился. — Ну, машина в порядке, как всегда. Надо позвать Хэннаха.

Я нашел его в душе, он стоял, привалившись к стене и подставив лицо под струю. Когда он перекрыл воду и вышел из кабинки, то попытался улыбнуться, но в результате достиг только того, что стал выглядеть еще хуже.

— Я чувствую себя так, будто меня только что выкопали из-под земли. Что произошло вчера вечером?

— Вы напились, — ответил я.

— Вот что значит древесный спирт. Я так паршиво не чувствовал себя со времен сухого закона.

Он поплелся к себе в спальню походкой старика, а я пошел на кухню, чтобы сварить кофе. Поставив чашку на поднос, я принес ее на веранду, где Сэм одевался для полета.

Он обернул шею белым шарфом и взял чашку обеими руками.

— Хорошо пахнет, вполне можно пить. А я думал, что в Лиме умеют хорошо готовить только чай. — Он отхлебнул немного, испытующе глядя на меня. — Так что же на самом деле случилось вчера вечером?

— Вы сами хоть что-нибудь помните?

— Я выиграл немного денег в покер. Это точно. Но все же больше, чем мне полагалось, и Авила со своими ребятами остались не очень-то довольны. А что, там была заваруха?

— Полагаю, можно так сказать.

— Так расскажи мне.

И я все рассказал. Скрывать от него что-либо не имело смысла, он все равно так или иначе узнал бы.

Когда я кончил, он сидел на перилах веранды и держал чашку обеими руками. Его лицо побледнело, а взгляд стал тусклым и безжизненным. Я уже говорил, внешняя сторона событий многое значила для него. Как он выглядит в глазах других людей, каким предстает перед миром, а эти люди обращались с ним как с грязью и публично издевались над ним.

Вдруг он неожиданно улыбнулся, словно то, что я сообщил, зажгло внутри него какой-то незримый фитиль. Я не знаю, что это означало для Авилы, но меня определенно напугало. Он не сказал мне ни слова о том, что услышал, и мне оставалось только надеяться, что Авила будет далеко отсюда, когда мы возвратимся.

Лететь на "Хейли" представляло не больше трудности, чем управлять автомобилем, особенно после того, что я вытерпел раньше. И если честно, мне и не очень-то нравилось. Все в этой машине было доведено до совершенства, она являла собой последнее слово по части комфорта, и даже шум мотора механику удалось снизить до минимума. Хэннах сидел рядом со мной, полковник Альберто занимал переднее пассажирское кресло, а его сержант, как я понимаю, соблюдая тонкости военной субординации, занял место за ним.

Хэннах открыл термос, налил две чашки кофе и передал одну назад.

— Еще раз попытаетесь уговорить монахинь уехать, полковник? — спросил он.

— Боюсь, что мои усилия напрасны, — ответил Альберто. — Я поднимаю этот вопрос перед отцом Контэ во время каждого визита, обычно за рюмкой хереса, надо мной висит приказ верховного командования армии. Но боюсь, что все мои потуги — бесполезный ритуал. Церковь имеет большое влияние в правительственных кругах и на самом высоком уровне, какой только возможен. И никто не хочет дать им указание уехать. Выбор за ними, а они видят себя проводниками Бога и современной медицины для индейцев.

— Вот как? — Хэннах рассмеялся в первый раз за все утро.

— А хуна? — спросил я. — Что они думают?

— Хуна, сеньор Мэллори, не хотят, чтобы там оставался хотя бы один-единственный белый. Вы не знаете, что означает их имя на родном языке? Враги всех людей. Антропологи говорят о великодушных дикарях, но это совершенно не относится к хуна. Они, скорее всего, самые жестокие люди на свете.

— Но они первыми пришли на эту землю, — заметил я.

— Вот почему все любят говорить, что племя сиу могло вернуться на свои места, — вставил Хэннах.

— Интересное сравнение, — кивнул Альберто. — А посмотрите на Соединенные Штаты век назад и сейчас. Здесь у нас одна из самых богатых неосвоенных территорий в мире. Одному Богу известно, насколько далеко мы продвинемся вперед в следующие пятьдесят лет, но одно совершенно ясно — прогресс неизбежен, а эти люди стоят на пути прогресса.

— Так к какому же заключению вы приходите? — спросил я. — Истребление?

— Нет, если они попытаются измениться. Выбор за ними.

— Что не дает им никакого выбора, — усмехнулся я, с удивлением заметив в своем голосе нотки горечи.

— Фигуередо говорил мне, что вы провели год в районе реки Шингу, сеньор Мэллори. Индейцы там доставляют особенно много неприятностей. Вы свидетель тому? — поинтересовался Альберто.

Я неохотно кивнул.

— Вам приходилось убивать их?

— Конечно. В ноябре 36-го, в Форте-Томас, когда они напали на город и вырезали тридцать или сорок человек.

— Страшное дело, — покачал он головой. — Вы, наверное, закрывались вместе с уцелевшими в церкви и отбивались до прихода военных. Вам приходилось убивать много раз в том жестоком бою.

— Только потому, что они старались убить меня.

— Вот именно.

Я видел его в зеркало, он откинулся на спинку сиденья, достал папку из портфеля, чтобы сразу положить конец разговору. Хэннах ухмыльнулся:

— Я полагаю, полковник доказал свое.

— Может, и так, — возразил я. — Но вряд ли это поможет хуна.

— Но разве во всем мире, черт возьми, хотя бы один разумный человек хочет этого? — Он казался удивленным. — У них было свое время, Мэллори, как у динозавров.

— Вы хотите сказать, они обречены на вымирание?

— Совершенно верно. — Он застонал и взялся рукой за голову. — Боже, будто кто-то ходит там внутри в подкованных гвоздями ботинках.

Я сдался. Может, они и правы, а я не прав, и хуна должны исчезнуть, и нет никакого другого выбора. Я отогнал от себя эти мысли, взял ручку управления на себя и поднялся вверх, к солнечному свету.

Весь полет занял не более сорока минут и проходил при ясном солнечном свете. Только когда мы подлетали к месту назначения, надвинулась одна из тропических гроз и мне пришлось быстро снижаться.

Видимость местами оказалась столь плохой, что Хэннах взял на себя управление на последней стадии полета и снизился до двухсот футов, чтобы не терять из виду по крайней мере хоть реку. Он убрал газ и точно приземлился на полосу, которая располагалась на восточном берегу реки.

— У них нет радио, поэтому я обычно пролетаю над их поселком, чтобы дать им знать, что я здесь, — улыбнулся Сэм. — Монахиням это нравится, но сегодня не та погода, чтобы проделывать такие штуки.