Заговор - Алданов Марк Александрович. Страница 73

Перед ними был вход в Летний сад. Вторые, третьи сани подъезжали. Пристяжная озиралась назад и часто храпела. Из ее ноздрей валил пар. С саней соскакивали люди. «Кто же останется с лошадьми?.. — Штааль подумал, что, пожалуй, хорошо было бы ему остаться с лошадьми. — Нет, теперь ни за что не останусь…» Беннигсен наклонился, отцепил фонарь от козел и высоко его поднял, оглядываясь по сторонам. Внезапно раздалось страшное оглушительное карканье. Штааль задрожал. Кто-то вскрикнул: «Фу-ты, черт!» Стая ворон взлетела над липами Летнего сада. «Sacrament!» [194] — сердито пробормотал Беннигсен (ворон, очевидно, и он не предвидел). Ускорив шаги, он поспешно пошел по аллее. За ним последовал Аргамаков, дальше другие. «Эх, как каркают, проклятые», — прошептал кто-то. «Могут и тревогу поднять в замке… Неспроста… воронью ночью каркать в Летнем саду», — прерывисто сказал другой голос рядом с Штаалем. Протяжное насмешливое карканье ворон продолжалось. Вдали мерцали огоньки. Беннигсен быстро шел, держа фонарь впереди себя в вытянутой руке. Штааль почти бежал, спотыкаясь на обледенелых скользких аллеях. Ветер больно стегал его в лицо, засыпая глаза снежной пылью. Нога понемногу отходила. Штааль больше ни о чем связно не думал, стараясь лишь не растянуться на земле. «Как на параде Беннигсен шагает… Этот высокий Николай Зубов… Он был во вторых санях. Дошел бы только, ведь пьян как зюзя… Это Аргамаков. А это Яшвиль… Слава Богу, стихли вороны! Они триста лет живут… Может, видели убийство короля Генриха III. Его убил монах Клеман, — я еще у Дюкро спрашивал… Память у меня славная… Но то было во Франции. Что ж, вороны и перелететь могли… Дня три им лететь… Нет, что я, больше, и с неделю пролетят… На той стороне сада водомет. Я там гулял раз с Настенькой…»

— Стой!.. — негромко сказал, вдруг останавливаясь, Беннигсен. «Тсс!» — протяжно прошептал он, оглянувшись, и передал свой фонарь Аргамакову, что-то ему сказав. Впереди, не очень далеко, горел красный огонь. Аргамаков побежал, хрустя шажками по снегу, и скрылся в темноте, — только двигался быстро бледный огонек его фонаря. В тишине слышно было лишь тяжелое сопенье Николая Зубова. Штааль не дышал. Через минуту впереди послышались голоса, затем лязг железа и тяжелый стук. «Подъемный мост, — сообразил, замирая, Штааль, — ведь Аргамаков знает пароль…»

— Марш! — скомандовал Беннигсен и стремительно бросился вперед. Все рванулись за ним. У красного огня, сбоку от вскочившего первым на мост Беннигсена, метнулась фигура часового. «Ваше благородие, а? Ваша милость… Что же это?.. Помилуйте!..» — говорил часовой, с ужасом глядя на офицеров, то пятясь, то пытаясь загородить дорогу.

— Ничего, брат, это свои, — задыхаясь, сказал Аргамаков.

— Свои! — с пьяным хохотом повторил Николай Зубов. — Идем навестить приятеля.

— Нас вызвал государь! — вскрикнул не своим голосом Штааль, приглашая взглядом всех оценить его находчивость. Беннигсен с неудовольствием на них оглянулся, взял у Аргамакова фонарь и высоко его поднял.

— Смир-но! — холодно скомандовал он часовому, глядя на него вдруг изменившимся, ледяным взором. Часовой вытянулся и окаменел.

— Пусть кто-нибудь останется с ним, чтоб не стрелял, — по-французски сказал Беннигсен и скомандовал:

— За мной! Марш!..

Они побежали вперед. Штааль оглянулся и увидел, что у моста остался не один, а несколько человек. «Стыдно!» — подумал он с гордостью и ускорил бег. Сбоку низко над землей сверкнули редкие огни фонарей. Впереди открылись стены Михайловского замка, темневшие таинственные строения. Перед Штаалем мелькнули вытянувшиеся высокие люди со сведенными набок, исполненными ужаса глазами. «Это семеновцы… Наружный караул… Офицер наш», — успел на бегу подумать Штааль. Он не мог понять, где именно они были. Впереди у фонаря Беннигсен с угрожающим видом говорил что-то Платону Зубову, лицо которого выражало отчаяние. К ним подбегали другие. «Ну да, Палена нет… Предательство… Я говорил… Все пропало!..» — повторял Зубов. Выражение лица Беннигсена вдруг стало страшным.

— Was fallt Ihnen ein? [195] — прошептал он, хватая за руку Зубова. Зубов вскрикнул и беспомощно шатнулся в сторону. Все смотрели на них растерянно. Беннигсен оглянулся. Лицо его снова стало спокойным.

— Тэпэр зависит всо от бистрота… За мной! — проговорил он и бросился вперед. Штааль никак не подумал бы, что этот немолодой, важный, всегда на все пуговицы застегнутый человек может бежать так быстро. Все побежали за Беннигсеном, задыхаясь и обгоняя друг друга. Какие-то низкие своды, дворы, каменные столбы и тумбы промелькнули при неверном красноватом свете фонарей. Сердце у Штааля стучало так, как никогда в жизни. Вдруг Беннигсен на бегу обнажил шпагу. Все сделали то же самое. Аргамаков круто свернул. Блеснул слабый свет, открылась витая лестница. Беннигсен наклонил голову под сводом и первый на цыпочках бросился вверх по расширяющимся сбоку ступеням. Тень, неверно шатаясь, заскользила по стене. Штааль, вбегая, оглянулся и увидел, что их осталось человек десять. «Где же другие? Какая подлость!» — чуть не вскрикнул он. За ним по узкой витой лестнице, загромождая весь проход своей гигантской фигурой, поднимался, тяжело дыша, Николай Зубов. Внизу, у двери, клубился белый пар. В тепле пахло щами, капустой. Штааль, искривив шею, взглянул вверх и схватился озябшей рукой за перила (они слегка дрожали). «Уж не ошибка ли?.. Заблудились… В кухню идем, а не в спальную…» Над ним послышался стук, затем звук голоса. На освещенной верхней площадке Аргамаков что-то говорил перед закрытой дверью, приложив к губам левый указательный палец. Слов Штааль не мог понять, хоть ясно их слышал. Рядом с Аргамаковым, чуть наклонившись вперед, вполоборота стоял Беннигсен со шпагой наголо в правой руке и с фонарем в левой.

— Ну да, ну да, — говорил Аргамаков, с трудом справляясь с дыханием. — Отопри, Кириллов… Это я…

— Скажи ему: пожар… — начал было Николай Зубов, поднявшийся до самой площадки. Беннигсен схватил его за руку. За дверью послышалась возня.

— Чичас… Чичас… — сказал голос. Человек, говоривший за дверью, видимо, еще не вполне проснулся. — Чичас, ваше благородие…

Послышался подавленный зевок, шаркающие шаги, затем звук поворачиваемого в замке ключа. Штааль впился рукой в дрожащие перила, не сводя глаз с финифтяной бляхи замка. Дверь отстала: в ту же секунду Беннигсен поставил ногу так, чтоб нельзя было захлопнуть дверь. Запах капусты усилился.

— Пожалуйте, ваше высокоблагородие, — сказал сбоку от порога камер-гусар Кириллов. — А я думаю, кто та…

Беннигсен рванулся в комнату, за ним Аргамаков, Зубовы. Кириллов ахнул и, вытянув руки, странно застонал, точно негромко засмеялся. Другой камер-гусар спал, сидя на полу, прислонившись спиной к печке.

— А-а-а!.. Кар-ра-ул!.. — ужасным голосом закричал Кириллов, хватаясь за саблю. Этот крик потом казался Штаалю самым страшным из всего, что произошло в ту страшную ночь. Николай Зубов схватил полено из лежавшей у печки груды и, взмахнув им над головой, ринулся на камер-гусара.

— Ваше величество!.. А-а-а!.. — еще отчаяннее прокричал, поднимая саблю, Кириллов. Беннигсен бросился дальше. Комната наполнилась людьми. Не помня себя от ужаса, Штааль пробежал вперед. Рядом с прихожей, в большой полутемной комнате мелькнули глобусы, шкапы с книгами. Он ступил на что-то мягкое, остановился и стал вытирать о ковер мокрые ноги. Затем вскрикнул — и бросился бежать.

Из библиотеки двойные двери вели в спальню императора. Между дверьми, в стене огромной толщины, был узкий коридор. Здесь, как и в библиотеке, горел ночник. В стене коридора белела маленькая боковая дверь.

— Потайный ход… Ушел! — стуча зубами, простонал, подбегая к Беннигсену, Платон Зубов. Беннигсен посмотрел на него тем же ледяным взглядом.