Таинственный воин - Хикмэн Лора. Страница 14

Смерть посещала хрупких фаэри часто и бывала самой разной. Птица рок охотилась на них и ради развлечения, и ради пищи. Варвары кракен — дикие скитальцы моря Куэтекок — постоянно нападали на корабли фаэри, пересекавшие их воды, так же поступали и бродяги океана Де'Фенит. Болезни и несчастные случаи забирали фаэри задолго до того, как те достигали просветления. Животные часто охотились на фаэ, а фаэ отвечали им тем же — с куда большим успехом.

Все эти опасности, однако, не шли ни в какое сравнение с двумя главными врагами фаэри: другими кланами фаэ и фамадорийцами.

Фаэ относили фамадорийцев, а также морской народ, селков, кентавров, сатиров и минотавров к одной группе народов — почти нецивилизованной, варварской, необразованной и неспособной чему-либо по-настоящему научиться. Каждая из этих рас считала себя самой древней и презирала фаэри за то, что те почитали самыми древними себя. Неколебимая вера фаэ в свое превосходство над фамадорийцами (к числу которых фаэри относили все расы, не являвшиеся фаэ) сделала взаимоотношения с фамадорийцами напряженными и очень опасными.

Но даже самые смертоносные войны и конфликты с фамадорийскими расами были не столь ужасны, как войны с другими кланами фаэ.

В старину фаэри правили Семь Лордов — они нанесли поражение фамадорийцам и установили превосходство фаэ над Силани'син (так назывались все земли фаэ). Но не прошло и сотни лет, как Семь Лордов повздорили из-за истинного пути фаэри и их предназначения. Они разорвали Круг Истины и приготовились к войне — каждый из них не сомневался, что именно он идет по истинному пути, что боги на его стороне и ему суждено достичь истины, если понадобится, то и с помощью силы.

А сила, конечно, понадобилась.

Война Семи скрежетала много столетий, как огромный жернов. Мукой для него становились кости многих поколений фаэри разных каст из разных королевств Семи Лордов. Но эта война породила хрупкое смертоносное равновесие, когда ни один из Семи не имел превосходства над другими.

В таком равновесии город Кестардис и все его касты продержались больше тысячи лет.

И вот теперь равновесие грозило рухнуть.

Искательница Дуинуин слегка улыбнулась, летя по вечернему небу к любимому городу.

На семи башнях окружавшей Кестардис стены горели яркие огни. Каждая башня вырастала из скалы внизу — все они обрели форму с помощью магии. Башни эти были возведены в честь Лордов, в надежде на их примирение, но сменявшие друг друга королевы уже давно перестали надеяться на такое чудо. Круговая внешняя стена служила напоминанием о тех временах, когда такие стены были и приманкой, и ловушкой для пересекавших их фамадорийцев. Теперь гладкий гранит защищал кестардисских фаэ, протянувшись от склонов Лесного бассейна до вод залива Эстарин.

А здесь, над длинными городскими пристанями, поднималась высочайшая из башен: на ее вершине горел путеводный огонь, свет, зовущий домой флот фаэ Кестардиса с наступлением ночи.

В прохладном воздухе порхали множество фаэри, их мягкий свет мерцал над великим городом, когда они скользили домой, возвращаясь из близлежащих лесов. Над центром города собралась сверкающая крылатая туча, освещая улицы и изящные здания внизу.

— Сегодня больше народу, чем обычно, — пробормотал Каван на плече Дуинуин.

Дуинуин кивнула, медленно и грациозно взмахивая крыльями.

— Фаэ Вечернего и Бэй Нарроуз получили приглашение переселиться в Кестардис. Королева боится за них.

— Тогда наш рок даже ближе, чем я думал. — Эльф вздохнул. — Неужели королева не выслала ополчение?

— Выслала, — ответила Дуинуин.

Она свернула, чтобы обогнуть торопившуюся мимо пикси, потом опять полетела к башне, которая становилась ближе с каждым взмахом крыльев.

— Один легион из Киен Магот отправился к Вечернему этим утром. Второй легион из Киен Веррен послужит подкреплением Часовым на юге.

Каван фыркнул.

— Всего два легиона! Неужели королева думает, что они остановят лорда Феона и его флоты?

— Нет, Каван. Королева думает, что они погибнут. Нам не остановить лорда Феона. Я это знаю. Королева это знает. И лорд Феон тоже знает.

За башней показалось великое Святилище Кестардиса: синие хрустальные купола вздымались над сияющим внизу городом. Над Большим аудиенц-залом светились зачарованные купола янтарного цвета. Дуинуин осторожно плыла сквозь плотную толпу фаэри, пикси и эльфов, приближаясь к замку.

Фаэри-часовые расступились при виде Дуинуин. Миновав их и увидев наконец широкий балкон аудиенц-зала, она быстро направилась туда.

— Госпожа, — тихо сказал Каван, — если все пропало, зачем королева послала на смерть эти два легиона?

Дуинуин вздохнула.

— Ради меня, Каван. Они умрут, чтобы у меня было больше времени найти то, что нас спасет, некое новое сочетание истин, о котором не знают ни лорд Феон, ни наша королева Татиана, ни их придворные.

Дуинуин мягко, как перышко, опустилась на балкон. Здешние часовые немедленно узнали ее и с поклонами расступились.

— Значит, они отдали жизни, чтобы купить тебе время, — прошептал Каван на ухо Дуинуин. — А ты знаешь, где найти драгоценную истину, за которую заплачено столь дорогой ценой?

— Нет, Каван, — прошептала она в ответ. — Не знаю.

9

ТАТИАНА

Очутившись в Святилище, Дуинуин слегка успокоилась. Положение было тяжелым, но само это место дарило ощущение покоя.

Дуинуин прошла под аркой и оказалась на огромном открытом пространстве. Стволы золотых деревьев, каждое почти пятнадцати обхватов в диаметре, вздымались ровными колоннами; ветви, еле видные в мягкой светящейся дымке, сплетались в своды, изящные, как кружево фаэри. Каждый ствол благодаря тщательному уходу приобрел определенную форму, и теперь деревья рассказывали историю кестардисских фаэри, историю унаследования и разрушения Круга Семи. Эльфы порхали вокруг каждого дерева, постоянно направляя их рост, следя за формой их стволов и крон, чтобы история не пропала. Дуинуин знала, что на Проспекте Наслаждений за воротами Святилища можно увидеть ту же историю, воплощенную в камне, но эти живые монументы всегда напоминали ей о живой истории, частью которой она была.

Под деревьями расстилался мягкий ковер травы, высота и форма каждой травинки были оговорены королевским декретом. Цветы и кусты окаймляли тропу, сияя негаснущим светом. Здесь по очереди распускались утренние, вечерние и полуночные цветы; таким образом, аудиенц-зал в течение суток четырежды менял свой вид. Дуинуин он больше всего нравился ночью: тогда между голубыми ночными цветами рассыпались мелкие ярко-белые соцветия невестина кружева, и Искательнице казалось, будто в саду по требованию королевы Татианы зажглись сами звезды. Другим фаэри, не наделенным «иным зрением», такое сравнение не приходило в голову, они просто любовались красивым зрелищем.

Дуинуин плавной походкой пошла по саду. Подняв голову, она увидела, что янтарные панели, вделанные в решетку купола, сделались прозрачными — без сомнения, по приказу королевы — и сквозь них видны звезды. Королева Татиана была очень могущественна, но звездами не повелевала. То, что ее власть имеет свои границы, в последнее время стало очевидно.

Возле круглого тронного помоста в центре Святилища, на который вели ступени в виде концентрических кругов из зачарованного гранита, толпились придворные. Во время правительственных сессий королева Татиана трижды устраивала здесь приемы: утром, днем и ночью. На каждый прием являлось много народа, но нынешняя встреча в вечерних сумерках состоялась не в обычное время, поэтому на ней появились немногие. Все собравшиеся прекрасно знали друг друга; знали, зачем они встретились в этом самом священном месте Кестардиса. Но хотя придворных было немного, их голоса разносились по залу так громко, что были слышны повсюду.

Королева Татиана восседала на троне; ее длинные черные волосы были убраны под узорчатую корону, открывая высокий лоб. Высокие острые скулы придавали Татиане суровый и холодный вид, но те, кто был с ней близок — хотя таких было немного, — знали, что сердце королевы полно тепла и сочувствия. Ее одеяние сияло, подчеркивая черноту ее гладкой кожи. Миндалевидные глаза сонно оглядывали тех, кто помогал ей править королевством; изящные руки покоились на подлокотниках трона, но Дуинуин заметила, что пальцы Татианы нервно гладят искусную резьбу.