Драконы Погибшего Солнца - Уэйс Маргарет. Страница 25

— Мне нравится эта «Утренняя Звезда», Галдар, — похвалила она. — Ты сделал правильный выбор.

Галдар хмыкнул, перевязал руку и поднял с земли щит. Затем, вытянув из ножен меч, он обернул лезвие плащом, обвязал его бечевкой и встал в оборонительную позицию.

— А теперь мы займемся настоящим делом, — заявил он. Через два часа Галдар был в полном изнеможении и не мог не подивиться успехам своей ученицы.

— Неужели ты и вправду раньше не держала в руках оружия? — Он еле переводил дыхание.

— Никогда в жизни. Смотри, сейчас я докажу тебе это. — С этими словами Мина, опустив молот, протянула к нему руку. — Можешь убедиться.

Ее мягкая ладонь была стерта до крови, и с нее свисали куски кожи. Но ни слова жалобы не слетело с ее уст, ни разу не ослабел удар, хотя она, без сомнения, испытывала сильную боль.

Нескрываемое восхищение сквозило в глазах Галдара, когда он взглянул на нее. Если существовали на свете качества, способные вызвать у минотавра такое чувство, то среди них, безусловно, было умение переносить боль со стоическим терпением.

— В тебе, должно быть, живет дух великого воина, Мина. Мы, минотавры, верим, что такое возможно. Когда один из наших храбрецов погибает в битве, мы обычно съедаем его сердце, чтобы преисполниться отваги, которой обладал он.

— Я готова съесть сердце врага, — заявила Мина, — но сила и опыт даны мне моим Богом.

Она наклонилась и подобрала «Утреннюю Звезду».

— Нет, на сегодня хватит, — поспешил сказать Галдар, забирая оружие у нее из рук. — Первым делом нужно залечить это. Досадно. — Он внимательно посмотрел на Мину. — Боюсь, что завтра ты не сможешь даже удержать поводья этой рукой, не то что сжимать молот. Лучше было бы отложить сражение на несколько дней, пока ты не поправишься.

— Завтра мы должны быть в Оплоте, — прозвучало в ответ. — Так нам было приказано. Если мы опоздаем хотя бы на один день, битва будет окончена и наши войска потерпят сокрушительное поражение.

— Но Оплот уже давно находится в осаде, — пытался настаивать обескураженный Галдар. — С тех самых пор, как чертовы соламнийцы заключили пакт с этим ублюдком Хоганом Багтом, который теперь правит городом. Мы не можем выманить их оттуда, а им не под силу заставить нас уйти. И положение не меняется. Мы каждый день атакуем городские стены, а осажденные обороняют их. Многие горожане погибли, многие части города сожжены. Их люди совершенно вымотаны и атаками, и осадой, которая продолжается уже более года. Не думаю, что один день имеет какое-то значение. По-моему, следует остаться здесь и отдохнуть.

— Ты не видишь, потому что не умеешь смотреть, — прозвучал суровый ответ. — А теперь принеси мне, пожалуйста, воды, чтобы отмыть руки, и какую-нибудь тряпицу, которой можно перевязать ладонь. Не надо бояться за меня. Я смогу сражаться.

— Почему бы тебе самой не излечить себя так, — Галдар не признавался себе, что хотел бы еще раз увидеть чудо, — как ты излечила меня?

Мина отвела глаза и стала пристально смотреть на восточный край неба, где только что появились первые проблески рассвета. Неожиданно минотавру пришла в голову странная мысль: он подумал, что эта девушка, быть может, видит сейчас закат завтрашнего дня.

— Многие сотни людей встретили свою смерть в страшных страданиях, — тихо проговорила она. — И эту боль я готова вытерпеть в память о них. Это будет данью, которую я им принесу. Как принесла бы ее моему Богу. Пора в путь, Галдар. Буди остальных. Время пришло.

Галдар предполагал, что половина отряда растает, люди разбегутся, как они угрожали сделать накануне вечером. Но, вернувшись в лагерь, он увидел, что все рыцари на месте, собранные и сосредоточенные. Их лица дышали уверенностью, волнением предстоящего боя, жаждой подвига. Того подвига, который явился им в снах так же, как явился ему.

Мина приближалась к рыцарям со щитом и «Утренней Звездой» в руках. Ладонь ее кровоточила, лицо было бледным от усталости, и Галдар внимательно посмотрел на нее. Девушка стояла посреди дороги, одинокая, утомленная, казавшаяся такой беззащитной и такой уязвимой. Голова ее была опущена, плечи поникли. Он знал, как страшно болят ее руки, как ноют мускулы. Вот она глубоко вздохнула и подняла голову, будто вопрошая небо, где взять силы для того, что ей предстояло совершить.

Увидев ее, рыцари подняли мечи и приветственно ударили по щитам.

— Мина! Мина! — скандировали они, и их возгласы эхо возвращало боевым кличем.

Мина подняла голову. Она пила эти звуки, как пьют вино, ее истерзанный дух черпал в них силу. Губы ее приоткрылись, ноздри затрепетали, усталость спала с ее плеч подобно ветхому плащу. Доспехи ее сияли золотом в лучах восходящего солнца.

— Вперед! Нас ждет слава, — произнесла она, и рыцари громким криком отсалютовали ей.

Сфор прискакал, едва услышав ее зов; одно мгновение, и девушка уже была в седле, крепко сжимая поводья. Галдар подбежал к ней, чтобы занять свое место у стремени. И тут он впервые заметил, что на груди у девушки сверкает серебряный медальон. Он всмотрелся повнимательнее в то, что было на нем изображено.

Поверхность медальона была гладкой, как зеркало. Странно. Как можно носить медальон, на котором нет никакого изображения? Но времени для расспросов не было, так как в эту минуту Мина вонзила в бока коня шпоры.

Сфор одним прыжком оказался на дороге и безудержным галопом помчался вперед. Рыцари устремились следом.

6

Похороны Карамона Маджере

На рассвете, когда солнце еще только всходило в великолепном золотом сиянии, в самом сердце которого трепетал глубокий красный цвет, население Утехи собралось у таверны «Последний Приют». Своим молчаливым бдением они отдавали дань любви и уважения тому храброму, доброму и достойному человеку, чье тело покоилось сейчас в стенах гостиницы.

Никто не произносил ни слова. Люди стояли в молчании, которое было сродни той великой тишине, что ожидает каждого из нас. Матери успокаивали расшалившихся детей, которые непонимающими глазами смотрели на них и на огни в окнах таверны, смутно чувствуя, что произошло что-то великое и ужасное. Пережитые в этот день чувства многим из них запомнятся на всю жизнь.

— Лаура, мне ужасно жаль, что твой отец умер, — обратился Тас к дочери Карамона.

В тихий час незадолго до рассвета они стояли рядом с любимой скамьей Карамона, на которой он любил посиживать после завтрака. Лаура стояла неподвижно, не произнося ни слова, лицо ее было бледным и грустным.

— Карамон был самым лучшим моим другом в этом мире, — продолжал Тас.

— Благодарю вас. — Она улыбнулась, хотя губы ее дрожали, а глаза были красными от рыданий.

— Тассельхоф, — напомнил ей кендер, думая, что она забыла его имя.

— Да, я помню, — она казалась смущенной, — э-э... Тассельхоф.

— Я и вправду Тассельхоф. Ну, тот самый, — добавил он, припоминая целых тридцать семь своих тезок, даже тридцать девять, если считать двух собак. — Карамон узнал меня. Мы обнялись, и он сказал, что рад меня видеть.

Лаура неуверенно скользнула по нему взглядом:

— Вы очень похожи на Тассельхофа, но я была еще маленькой, когда видела его в последний раз, к тому же все кендеры очень похожи друг на друга, и потому не столь уж важно, так это или нет. Но вообще-то Тассельхоф Непоседа умер больше тридцати лет назад!

Тас пустился было в объяснения; он хотел рассказать об устройстве для путешествий во времени и о Фисбене, настроившем его на неправильный день, из-за чего кендер опоздал на первые похороны Карамона и не смог произнести своей чудесной речи, — но в горле его стоял странный комок, такой большой, что не позволял произносить слова. Наверное, то была грусть.

Взгляд Лауры обратился к ступеням лестницы, глаза ее опять наполнились слезами, и она уронила голову на руки.

— Ну полно, полно. — Тас погладил ее по плечу. — Скоро приедет Палин. Мы с ним хорошо знакомы, и он все тебе объяснит.