Казачий адмирал (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 6

Мой взгляд зацепился за разорванный ворот грязной и мятой рубахи, в который проглядывали упругие груди с темными сосками. Девушка пыталась прикрывать их руками, но работорговец-армянин несильно бил по ним рукояткой нагайки, чтобы убрала. Он знал, чем заинтересовать покупателя. У девушки были густые темно-каштановые волосы, заплетенные в толстую косу длиной до ягодиц, округлое лицо с голубыми глазами, вздернутым носиком и сочными губами. На левой щеке серый след от подтека, расположенный не вертикально, а горизонтально, словно текло от носа к уху или наоборот. Что ж, при глубоком декольте можно не тратить время на макияж. Ей было от силы лет пятнадцать. Не скажу, что она мне очень уж понравилось, но почему-то очень захотелось, чтобы остальные свои годы — сколько их там выпадет?! — девушка провела не в гареме.

— Выкупи ее для меня, — попросил я Мусада Арнаутриомами. — Заплачу тебе за нее двойную цену, только поторгуйся, как умеешь.

Грека польстило мое признание его торгового таланта. Мусад Арнаутриомами сбил цену с тысячи дирхемов до двухсот, а затем приобрел еще шесть девушек, двух юношей и с десяток детей и получил скидку, как оптовый покупатель. Правда, на мою девушку скидка не распространялась.

— Заплатишь за нее четыреста дирхемов, как договаривались, — потребовал грек.

— Хорошо, — сказал я.

Поменяв хозяина, девушка первым делом прикрыла груди, а потом начала исподтишка изучать меня. Догадалась, что купили ее не на перепродажу. Наверное, пытается угадать, как надо вести себя, чтобы понравиться мне. В отличие от мужчин, женщины подстраиваются под окружающую среду, а не пытаются изменить ее. Да и права на выбор у них до сих пор нет. Если бы не попала в рабство, родители выдали (продали) бы ее замуж черт знает за кого, и пришлось бы точно так же подстраиваться под совершенно незнакомого и нелюбимого человека. По крайней мере, я не стар, не уродлив и даже не мусульманин. Случилось главное — в ее жизни наконец-то появился мужчина, а всё остальное отрегулирует закон продолжения рода, который является основным для женщины. Соблюдение этого закона даже дает женщине, как она считает, моральное право нарушать все остальные.

Когда Мусад Арнаутриомами расплачивался с продавцом, я заметил, что платит он золотыми монетами, моими. Армянин сперва отказывался их брать, требовал скидку на обмен. Короткий, всего минут на десять, и очень пламенный торг закончился незначительной уступкой грека. Он достал золотые гульдены и начал отсчитывать. В потайном кармане моего ремня лежало штук пять таких. Еще несколько монет могло быть в карманах моих штанов. Все равно их было меньше, чем сейчас выложил Мусад Арнаутриомами. Кажется, он оказался умнее, чем я думал, нашел тайник в спасательном жилете, что резко уменьшало мои шансы на освобождение из плена. Эта мысль поглотила меня настолько, что я позабыл о девушке

Ее вместе с остальными девочками, девушками и молодыми женщинами поместили в носовую часть трюма, большую. Мужчин и мальчиков — в кормовую, меньшую. Мусад Арнаутриомами ходил на невольничий рынок еще три дня, и каждый раз возвращался с новыми рабами. Матросы, обсуждавшие его покупки, говорили, что на этот раз грек накупил намного лучшего товара, чем в предыдущие, заработает больше денег. Значит, мой стартовый капитал накрылся… рабами.

Я делал вид, что не догадываюсь об этом. Мы с Мусадом Арнаутриомами съездили в баню еще раз. Теперь он был не так неистов в любви, поэтому обошлось без кровопускания. На обратном пути заглянули в буза-хане. Это местное питейное заведение, отличающееся от пивных только тем, что сидят на пятках перед низенькими столиками. Посетителей в помещении было много, поэтому грек потребовал место на галерее, которая шла вдоль второго этажа. Бузу принесли в глиняном кувшине емкостью литра три, а чашки были из толстого темно-зеленого стекла. Вино мусульманам пить запрещено, а на счет бузы Магомет ничего не говорил. Это густой, мутный, желтоватый напиток, по виду похожий на непроцеженный квас или брагу, сладкий и потому довольно приятный на вкус. По крепости, как слабое пиво. Хотя, говорят, делают и очень крепкую бузу, но стоит такая дорого. В буза-хане продавали по два акче за окка (немного больше литра). К напитку нам подали шашлык из конины, овечий сыр и пресные лепешки. Конина здесь считается самым лучшим мясом. Попробовав шашлык, я согласился с этим утверждением.

Когда мы наслаждались бузой, мясом и сыром, во двор буза-хане заехал на вороном коне татарин, вооруженный луком и саблей и с круглым щитом, закинутым за спину, но без твердого доспеха, только в толстом стеганом темно-синем халате, скорее всего, ватном. Бросив слуге — русскому юноше — серебряную монету в десять акче, потребовал бузы. Ее принесли в бурдюке из козьей шкуры. Не слезая с коня, татарин выдул все пять с лишним литров. Швырнув пустой бурдюк на щербатые каменные плиты, которыми был выложен двор, лихо гикнул и ускакал.

— Варвар, — с легким пренебрежением молвил Мусад Арнаутриомами. — Уже несколько поколений живут в городе, а так и остались кочевниками.

— Много лет назад эти земли принадлежали твоим предкам, культурным и образованным, — иронично напомнил я.

— Всё меняется, — многозначительно произнес он.

— Кроме варваров, побеждающих культуру, — возразил я.

— Горе побежденным! — шутливо воскликнул грек и спросил: — Не хочешь стать моим компаньоном? Я собираюсь построить большой корабль и наладить торговлю с франками.

— Для этого, как минимум, я должен заплатить выкуп и стать свободным, — сказал я.

— Выкуп отработаешь, — предложил Мусад Арнаутриомами.

— Можно попробовать, — согласился я, хотя у меня уже были другие планы, в которые не входил труд на кого бы то ни было. Скитание по эпохам научило меня работать только на себя. — В море обговорим этот вопрос.

— Хорошая здесь буза, — произнес грек и показал слуге, чтобы тот принес еще один кувшин.

Глава 5

Мне иногда кажется по ночам, что чувствую дыхание моря. Вдох-выдох, вдох-выдох… Не так часто, как человек, и намного глубже. Особенно это чувство обостряется во время штиля. Море гладкое, вроде бы спокойное — и в то же время медленно поднимается и опускается вместе с твоим судном.

Тартана лежит в дрейфе милях в пятнадцати от Крымского полуострова. Вечером еще была видна гора Ай-Петри. Из Феодосии вышли рано утром. Ветер дул северо-западный. Шли в полветра со скоростью узлов пять-шесть. По моему совету взяли сразу на Босфор, но до мыса Меганом оба маршрута совпадали, пролегали вдоль берега. Сейчас, примерно в полночь, на тартане тихо. Весь экипаж — классические жаворонки — дрыхнут, посапывая и похрапывая. Спит и вахтенный матрос, вооруженный дубиной и ятаганом, который заткнут за кушак. Ятаган — это что-то среднее между тесаком и саблей. Однолезвийный клинок имеет двойной изгиб, благодаря чему очень удобен для нанесения ударов снизу вверх. Говорят, умелый боец умудряется наносить таким клинком две раны за один удар. Правда, я сам не видел. Недостаток такого изгиба — клинок во время удара норовит выскочить из руки, поэтому эфес лишен гарды, а у оголовья рукоять имеет упор, который охватывает низ ладони и называется «ушами». В ножны ятаган обычно засовывают по середину рукоятки. Как-то в Роттердаме взял несколько уроков у араба, но душа моя не приняла ятаган. Слишком легкий он для пробивания хорошего доспеха. Сабля в этом отношении намного лучше. Когда мы погрузили рабов, все матросы сразу достали из кладовой свои ятаганы, но быстро утомились таскать их. Только вахтенный не расставался. Он должен присматривать за рабами, но, едва стемнело, прислонил дубину к комингсу, сел рядом на палубу на правом борту, чтобы не было видно с левого, куда выходит дверь из каюты капитана, и засопел в обе ноздри.

Левой рукой я беру дубинку, увесистую, переставляю ее дальше от спящего вахтенного. В правой руке у меня нож, которым Саид нарезает еду для хозяина. Вечером взял у него нож якобы для того, чтобы вырезать из дощечки новое, более удобное, ложе для магнитной иглы компаса. В открытом море от меня не ждут подляну, надзор снимают. Мусад Арнаутриомами на моем месте ничего бы не предпринимал, пока не доберемся до берега, поэтому и от меня не ждет ничего интересного.