Под британским флагом (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 52

— Записывайте, — сказал я и продиктовал: — «Этой ночью Генри Хоуп, капитан корвета «Хороший гражданин», ехал в кэбе из Лондона в Королевские верфи, где стоит его корабль. На кэб напали четверо разбойников. Одному разбойнику удалось убежать».

— А нельзя ли детали сражения? — попросил репортер, который пока не знает, что его профессия называется именно так. — Видите ли, читателям будет интересно узнать, как вы расправились с ними.

— Больше не надо ничего. Опубликуйте, как я продиктовал — и прослывете самым остроумным автором Лондона, — посоветовал я.

— Вы так думаете? — усомнился он, чем укрепил мою уверенность, что у английского юмора родители-иностранцы.

— Готов заключить пари на фунт стерлингов, — предложил я, зная, что деньги — самый весомый аргумент в любой дискуссии.

— Мне такое пари не по карману, поверю вам на слово, сэр! — честно признался репортер, подтвердив другую мою уверенность: у кого нет денег, у того нет и собственного мнения.

— Мне пора ехать, — сказал я старшему патруля.

— Да-да, поезжайте, сэр, — разрешил он, а потом приказал одному из алебардщиков: — Иди за телегой, отвезем трупы.

Я занял место в кэбе, кучер забрался на свое, и мы поехали дальше. На всякий случай я положил на сиденье под левую руку трофейный пистолет, понадеявшись, что он заряжен опытным стрелком.

51

Публикация в газете о ночном нападении сделала меня на несколько дней самым знаменитым человеком в Лондоне. Со мной теперь даже нищие здоровались. Как следствие, через два дня после выхода номера на корабль пришел пакет с указом о присвоение мне чина полный капитан (post captain). Сообщение об этом было опубликовано в следующем номере газеты. С этой даты начинается отчет моего капитанства. Допустим, если будет собрана эскадра для перехода куда-либо, командовать ей будет тот, кто получил чин капитана раньше. Со временем таким человеком стану я. И даже адмиралом, если переживу тех, кто в списке впереди меня. Кстати, чин полного капитана приравнивается к пехотному полковнику.

Косвенно эта статья помогла мичману Хьюго Этоу сдать экзамен на чин лейтенанта. Когда комиссия узнала, на каком корабле он служит, и прочитала мою лестную характеристику, ему задали два легких вопроса и отпустили с пожеланием служить верой и правдой под командованием такого отважного капитана.

Приглашений в приличные дома стало непотребно много, не успевал отклонять. Съездил только к вице-адмиралу Уильяму Хотэму, чтобы поблагодарить за чин. Судя по смущению, старик никакого отношения к этому не имел. Может быть, посодействовал один из его собеседников, присутствовавших при нашем разговоре, а может, помогла статья в газете. Пресса уже начинает искривлять время и пространство, меняя пороки и добродетели местами.

Письмо от семейства Тетерингтон подсказало мне, как мягко избавиться от приглашений и в то же время не торчать на корабле, заниматься которым пока что не хотели. На верфях заканчивали строительство линейного корабля третьего ранга, все силы были брошены на него. Джеймс Тетерингтон сообщал, что прочитал в газете о моем геройстве и присвоение чина. Поскольку, как он понял, я сейчас нахожусь в Лондоне, вся его семья будет безмерно рада, если я выделю несколько дней и окажу им честь своим посещением. К тому времени старший лейтенант Джеймс Фаирфакс и мичман Роберт Эшли вернулись из отпуска. Я отпустил на неделю к родителям пехотного лейтенанта Томаса Хигса и вновь испеченного, морского лейтенанта Хьюго Этоу, и сам отправил Тетерингтонам письмо с сообщением, что собираюсь посетить их, и через несколько дней поехал на дилижансе в Лоустофт. На мне был новый мундир с эполетом на правом плече. На старом мундире ткань под эполетом на левом плече была темнее, выделялась, поэтому оставил его до тех времен, когда отслужу три года и заимею право на эполеты на обоих плечах. Если к тому времени влезу в этот мундир, потому что, несмотря на ежедневные тренировки, начал кабанеть.

В Лоустофте меня поджидала карета с Уильямом Доу на козлах. Судя по паре белых молодых жеребцов, которая тащили карету, дела у мистера Тетерингтона шли прекрасно. В доме было только одно изменение — уволился слуга Боб Тербот, видимо, доведенный до отчаяния матримониальными планами Долли Элмес. Теперь она грузила своей болтливостью Ричарда Доу, нового слугу и племянника кучера, который был моложе ее на пару лет и непрошибаемо туп, потому что абсолютно не замечал старания Долли.

Мисс Фион Тетерингтон по поводу моего приезда надела новое платье, синевато-серое и с кружевами серебряного цвета. У платья было декольте, которое казалось глубоким, благодаря выпирающим из него белым полушариям. Под сиськами платье было перехвачено алой широкой лентой, но этот акцент на них был лишним. Ни одни нормальный мужчина не стал бы сперва глядеть на ленту, а потом выше. Он смотрел, куда надо, а потом в красивые голубые глаза, наполненные чертиками. За два года девушка растеряла угловатость и превратилась в довольно таки смазливую и сексуальную. Она старалась не показывать, как рада моему приезду, из чего я сделал вывод, что жизнь в деревенской усадьбе настолько скучна, что каждый заезжий молодой человек автоматически превращается в принца, особенно, если его привезла пара белых коней.

— Я была уверена, что ты быстро станешь капитаном! — сказала она после обмена приветствиями.

— Я был уверен, что за это время ты станешь еще красивее! — откомплиментил я.

У Фион от удовольствия заалели щечки с ямочками. Наверное, здесь совсем некому говорить ей комплименты.

Меня поселили в той же комнате, что и раньше. Джеймс Тетерингтон-младший пока не собирался приезжать в отпуск. Французы не давали ему не только шанса прославиться, но и передохнуть, били англичан нещадно и на всех фронтах. Сейчас он находился где-то на территории развалившейся Священной Римской империи. Лидирующим обломком была Австрия. Германия пока что — стая мелких княжеств, грызущихся друг с другом, если больше не с кем.

В первый же вечер, когда мы с мистером Тетерингтоном, у которого плешь стали шире, а губы менее плотоядными, пили пиво и ссали в камин в его кабинете, закинул удочку:

— Дэвидж Гулд написал нам, что ты получил большие призовые.

Я перечислил, сколько получил за каждый приз и во что вложил деньги. Для данной местности я теперь довольно таки состоятельный человек. Могу купить такое же поместье и зажить с женой и детьми без забот и хлопот.

— Будут еще две выплаты: за корвет, который оценили в двенадцать тысяч четыреста фунтов стерлингов, я получу три тысячи сто, а за корсарский бриг, оцененный в семь тысяч семьсот — две тысячи восемьсот восемьдесят семь с половиной, — добавил я, догадавшись, зачем он завел этот разговор. — К тому же, если завтра подам в отставку, то буду получать половину оклада — сто двадцать три фунта стерлингов в год.

— Дэвидж прослужил намного больше тебя, а не добился и трети того, что ты всего за два года! — воскликнул приятно удивленный Джеймс Тетерингтон. — Я заметил, что выросшие в колониях шустрее, чем те, кто вырос в метрополии.

— По вам не скажешь! — шутливо заметил я в ответ.

— Мне повезло оказаться в нужное время в нужном месте, — сказал он, после чего вернулся к нужной теме, поставив меня в известность, что Фион получит в наследство аж пятьдесят тысяч шиллингов или всего лишь две с половиной тысячи фунтов стерлингов.

— С таким приданым она не долго будет сидеть в невестах, — произнес я, не ускоряя ход событий.

Во время этого разговора мне пришло в голову, что браки по расчету работают на некрасивых девушек. Красивая и так найдет пару, а дурнушку можно спихнуть, приплатив. Всегда найдется отважный парень, который отнесется к браку, как к высокооплачиваемой работе.

Миссис Энн Тетерингтон по приезду оценила меня цепким материнским взглядом, более теплым, чем в первую нашу встречу. Муж ей наверняка пересказал наш разговор, после чего взгляд стал не просто теплым, а поощряющим, вследствие чего мне было разрешение ездить с Фион в карете по окрестностям и гулять пешком по лугам и полям, принадлежащим семейству. Траву на лугах уже скосили. Кое-где еще высились стога сена, придавленные с боков тремя-четырьмя жердями, чтобы не разметало ветром. Сено для себя перевезли на сеновалы, а оставленное на лугах было на продажу, ожидало покупателей. Пшеницу и ячмень тоже убрали. Если раньше срезали серпами только колосья, а стебли оставляли на полях, а потом осенью и зимой пасли там скот, то теперь косят под корень, обмолачивают на токах и продают солому тем, у кого не хватает денег на сено. Неубранными остались только небольшие поля, засеянные овсом. Его черед придет недели через две-три. Поля овса наводили меня на мысль, что англичане произошли от лошади, хотя их соотечественник вскоре попытается перекинуть стрелки на обезьяну.