Рейдер (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 34

В обратную сторону я прорывал блокаду ночью. В светлое время суток спустились к форту Фишер, встали там на якорь. Он достаточно высок, чтобы спрятать «Катрин» от вражеских кораблей, разве что верхушки грузовых мачт будут видны. Со стороны океана форт возвышается на двенадцать метров. В нем шестьдесят два орудия разного калибра, включая десятидюймовки, и две с половиной тысячи солдат, свой госпиталь и телеграф. Вражеские корабли стараются держаться подальше от форта.

Я приказал спустить четырехвесельную лодку. Два матроса сели на весла, сам — на руль. У ног поставил шлюпочный магнитный компас в металлическом кожухе и с пеленгатором.

— Вперед, ребята! — подогнал я.

Матросы налегли на весла. Мутная речная вода подгоняла нас. Обогнув мыс Страха, легли в дрейф. Я установил на носовую банку магнитный компас и принялся пеленговать корабли, блокирующие выход в море. В Мексиканском заливе держится всего один порт Мобил в штате Алабама. На побережье Атлантического океана — Уилмингтон и несколько маленьких, спрятавшихся за Внешними отмелями. Большая часть флота северян сейчас здесь, возле устья реки Мыс Страха. Я насчитал четырнадцать кораблей: два паровых броненосца, пять торговых пароходов, вооруженных для рейдерства, два парусных фрегата, один корвет и четыре шлюпа. Парусники стояли южнее устья, на ветре, который сейчас дул с юго-запада, а пароходы — цепью севернее. Я засек пеленга, прикинул расстояние до каждого, нанес на карту. Получилась кривая линия, выгнутая в сторону океана.

— Возвращаемся, парни! — приказал я.

Они гребут, сидя ко мне лицом, и смотрят, как я колдую над картой. От того, как правильно наколдую, зависит их ближайшее будущее. С экипажами «блокадопрорывателей» обращаются, конечно, лучше, чем с вражескими солдатами, но рядовые обязательно получат по морде, причем не только кулаками, но и прикладами, и оберут их до нитки. С офицерами рукоприкладства не будет, но многих ценных вещей тоже не досчитаются. Плюс все останутся без доходного промысла.

Около полуночи я приказываю выбирать якорь. Ветер стих. Звуки звучат резче и громче. Мне кажется, что пыхтение парового брашпиля и лязганье железной якорь-цепи слышны не только в форте Фишер, но и всем кораблям блокирующей эскадры.

— Якорь чист! — докладывает боцман.

— Обе машины самый малый вперед! — отдаю я приказ старпому Уильяму Муру, а потом кричу боцману: — Когда закрепишь якорь, обойди помещения и убедись, что всё затемнено!

— Слушаюсь, сэр! — доносится с бака.

Оба винта начинают вращение. В ходовой рубке из-за приглушенного гула паровых двигателей я не слышу работу винтов, но наверняка они издают звуки. Интересно было бы знать, на каком расстоянии тихой ночью слышен отчетливо звук винтов? Сейчас выясним это экспериментальным путем.

Луна зашла. Стало темно, как подмышкой у негра. В ходовой рубке только один источник света — маленькая керосиновая лампа с плотным абажуром. Она тонким рассеянным лучиком подсвечивающая магнитный компас. Я стою у лобового иллюминатора и пялюсь на огни в фортах Касуэлл и Фишер, которые теперь видны четче. Ориентируясь по ним, веду пароход на прорыв блокады. Усилившееся покачивание парохода сообщает, что первой цели — выйти в океан — достигли. Я приказываю рулевому взять немного левее, чтобы не поджиматься к прибережным мелям. На мостике становится так тихо, что слышно, как поскрипывает штурвал. Мне так не хватает радиолокатора, что время от времени смотрю в левый передний угол ходовой рубки, где обычно ставили его. Сколько я бы сейчас отдал за то, чтобы там было зеленоватое свечение экрана с бегающим светлым радиусом, который, проходя, наливает яркостью картинку, а потом она медленно затухает и опять вспыхивает, немного изменившись. Электродвигатели уже есть, правда, их пока используют для развлечения публики на ярмарках.

Я выхожу на крыло мостика. С трудом различаю на главной палубе готовые к стрельбе пушки, возле которых группками стоят комендоры и тихо переговариваются. Я улавливаю обрывки фраз, из которых делаю вывод, что комендорам очень хочется стрельнуть в кого-нибудь. За годы странствий по эпохам я сделал вывод, что войны случаются потому, что многим мужчинам хочется повоевать. Инстинкт, понимаешь! И футболом его не приглушишь, даже если после матча подраться или погромить магазины неподалеку от стадиона. По мере удаления от стадиона желание громить затихает само собой.

Этот парусник мы заметили слишком поздно, когда оказались на расстоянии менее кабельтова от него. На нем не горело ни одного огня. Подозреваю, что северяне знали о грядущем нашем прорыве. Нет, мы не впилились в его борт, успели отвернуть, подрезать корму. На вражеском корабле узнали о нас раньше. Наверное, по звуку винтов, движения парохода. Выстрелили из двух ретирадных пушек. Две яркие вспышки осветили широкую корму. Упреждение враги выбрали неверное, поэтому оба ядра просвистели у нас за кормой.

— Огонь залпом на выстрелы! — прокричал я комендорам на главной палубе.

Мои тоже промазали. Я не огорчился, потому что приказал стрелять не для того, чтобы попали и отомстили, а чтобы ввести противника в заблуждение. Вспышки двух наших пушек осветили часть парохода, показали северянам, куда мы идем. Туда и будут стрелять.

— Полборта лево! — приказываю я.

«Катрин», как послушная жена, резво поворачивает влево. Теперь мы идем не на юго-юго-запад, а на северо-запад, поближе к паровым кораблям федералов. В ту сторону, по своим, парусники стрелять не будут. Они лупят в темноту, туда, где мы, по их мнению, должны находиться. На всех кораблях противника появляются огни. Некоторые зажгли, чтобы подсветить комендорам, некоторые — чтобы попытаться увидеть нас. Прожекторов в том смысле слова, который вкладываю я, пока что нет. Есть яркие фонари с отражателями. Их направляют в ту же сторону, в какую стреляют пушки парусников. Посветили бы градусов на пятнадцать-двадцать правее, увидели бы нас. Впрочем, дистанция между нами увеличивается быстро. Пока повернут фонарь, «Катрин» уже будет вне зоны света.

38

Я повел пароход севернее обычного маршрута, надеясь захватить приз. Океан оказался слишком большим. Наверное, навстречу нам шло немало судов северян, но заметили только одно и то на кормовом курсовом углу, я не захотел возвращаться. Позже пожалел об этом, и оказалось, что зря. Пролив Святого Георга в очередной раз оказался удачным для меня.

Это был одновинтовой пароход водоизмещением тысяча семьсот восемьдесят тонн под названием «Манхеттен». Паровому двигателю помогали два триселя на мачтах, одна из которых стояла перед надстройкой, расположенной примерно по центру, вторая — позади. Оба паруса были закопченные. Сейчас ветер относил черный дым из трубы на задний трисель. Снаряд из нашей погонной пушки сорвал передний парус и отшвырнул к надстройке, но сам не зацепил ее. Я предупредил Робина Макларена, что наша собственность не должна пострадать, иначе потеряет в цене. Будем надеяться, что лейтенант — очень меткий стрелок и именно так и задумывал. На «Манхеттене» дали задний ход, чтобы побыстрее остановиться, и на навигационной палубе, как в будущем станут называть крышу надстройки, появился матрос с куском белой материи и замахал ею в воздухе так отчаянно, точно собирался разогнать низкие серые облака. На полную остановку пароходу потребовалось больше мили. Мы догнали его и легли в дрейф неподалеку. На этот раз я отправил командиром призовой партии третьего помощника капитана, у которого стаж плавания на пароходах больше, чем на парусниках.

Капитаном «Манхеттена» был важный тип лет тридцати двух, обладатель густых черных бакенбардов, которые доходили до узкого подбородка и делали его лошадиное лицо более пропорциональным. Одет он был в черные шерстяные фрак, жилетку и брюки с золотым кантом по бокам, белые рубаху со стоячим воротником, шейный платок и чулки, а на ногах — черные туфли с маленькими золотистыми металлическими овалами на подъемах. Наверное, решил, что приглашают его на бал или торжественное мероприятие.