Шумерский лугаль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 13

Хозяйка постоялого двора принесла на глиняном блюде половину испеченной курицы, лепешку и в большой глиняной пиале финиковую бражку. Она все еще общалась со мной только жестами. За полтора месяца перехода из Лухтата в Ур я, как мне казалось, подучил шумерский язык, но, видимо, Зудиди так не считала. Следом за ней пришла собака и осталась. Сев чуть наискось от меня, сука провожала взглядом умных черных глаз каждый кусок курицы, который я брал с блюда. Я предложил ей обглоданную кость. Взяла осторожно, за самый кончик, и, громко хрустя, быстро слопала. С остальными разделывалась так же быстро.

Ел я, сидя на кровати и поставив блюдо на колени, лицом ко двору, зацепив кусок шкуры за специально вбитый в стену колышек и наблюдая, как Зудиди вышла на улицу и громко перетерла с соседками странного чужеземца, поселившегося у нее. Затем сама, хотя видел двух слуг, старика и мальчишку, закрыла ворота на длинный деревянный засов, вогнав один конец его в нишу в дувале, обошла и проверила нижние посещения, после чего поднялась на второй этаж, забрала у меня посуду и ушла с собакой в комнату, расположенную напротив верхней лестничной площадки.

Я на всякий случай прислонил саблю в ножнах к стене у изголовья, а кинжал засунул под спасательный жилет. Судя по отсутствию крепких дверей и заверению купца Арадму, преступность в городе практически нулевая. Местные, которых в городе тысяч пять, знают друг друга и на что способен каждый, а за пришлыми особый пригляд. С преступниками расправляются быстро и беспощадно — отсекают какую-нибудь часть тела, чаще голову. Обычно первое преступление становится последним деянием в жизни. У низкого уровня цивилизации есть свои высокие преимущества.

Привыкнув охранять по ночам, долго не мог заснуть. Под дружное многоголосое пение комаров ворочался с бока на бок, думаю, чем заняться? Я уже смирился с новым витком перемещений. Двадцать первый век теперь казался навязчивой фантазией, которая с каждым новым перемещением становилась все бледнее. О предыдущей эпохе, в которой был богат и влиятелен, грустил больше. Надо было выбрать, где и как дальше коротать вечность. Остаться здесь или податься на Средиземное море, более знакомое? Вроде бы египтяне уже организовались в государство, хотя Арадму отзывался о них пренебрежительно. Вот и у меня с двадцать первого века пренебрежительное отношение к Египту и египтянам. Может быть, сейчас они совсем другие, не липкие, хлипкие, крикливые и трусливые, а может быть, и нет. Купец слышал еще и о каких-то государствах на островах в Средиземном море, наверное, на Кипре или Родосе, но на таких маленьких территориях вряд ли возникнет что-либо великое. Насколько я помню, греки достигнут пика в середине первого тысячелетия до нашей эры, римляне — в конце его, а шумеры — это третье или четвертое тысячелетие до нашей эры. Возможно, на северных берегах Средиземного моря сейчас живут дикие племена, для которых Шумер — предел мечтаний. По крайней мере, как заверил меня Арадму, многие обитатели Аравийского полуострова мечтают перебраться в шумерские города. Разочарование после исполнения идиотской мечты делает идиота человеком.

12

Утром кривые улицы города Ура полны прохожими. Все куда-то спешат, что не мешает им остановиться и попялиться на странного чужеземца. Даже если бы был одет так, как они, меня трудно было бы не заметить, потому что выше самых высоких аборигенов. Меня не покидает ощущение, что попал в начальную школу учителем. Обратил внимание, что горожане делятся на три группы: светловолосые и более светлокожие халафы, коренные обитатели этих мест; обладатели темных прямых волос на как бы приплюснутых головах, смуглые шумеры, пришедшие сюда непонятно откуда; более темнокожие и курчавые брюнеты с вытянутыми головами, которые тоже называют себя «черноголовыми», но на своем языке, картавом, напомнившем мне идиш, что вместе с тем, что они кочевники и пришли сюда с запада, наводит на мысль, что это какие-то семитские племена. Первые в основном крестьяне, ремесленники и мелкие торговцы. Вторые — военные, чиновники, священники, землевладельцы, судовладельцы, купцы. Третьи — пастухи, охотники, батраки, разнорабочие, рабы — самый низ социальной лестницы, и трудно поверить, что в будущем они станут финансовой элитой всего мира. Впрочем, менее удачливые и работящие из них станут арабами, дружно ненавидящими свою дальнюю родню. Внутринациональная конкуренция — самая жестокая. Попадались и люди других национальностей, определить которые я не смог, но в малом количестве, и это были или рабы, или купцы, или пращники и лучники. Шумеры сражаются копьями и кинжалами, а из метательного оружия предпочитают дротики, метая их с колесниц, точнее, коротких четырехколесных повозок с тремя высокими бортами, передним и боковыми, запряженных тремя-четырьмя дикими лошадями, на которых я охотился в окрестностях Лухтаты, или ослами. Одевались все по-разному, в зависимости от национальности и богатства. Бедные мужчины обходились набедренной повязкой из шерсти, выбеленной у самых нищих, и выкрашенной в другой цвет, в большинстве случаев это оттенок красного, у более состоятельных, и длиннее, чем модно в Лухтате. Бедные женщины носили приталенные, обтягивающие грудь рубахи с короткими рукавами из шерсти. Мужчины побогаче одевались в льняные рубахи без рукава или с очень коротким и могли в придачу обернуться набедренником. Богатые женщины обязательно поверх рубахи носили набедренную повязку, часто сшитую из двух и более разноцветных кусков, подвернутых сверху, что служило заодно и поясом. Голову многие повязывали ярким платком, причем как замужние, так и девочки. Жрецы и руководители храмовых мастерских ходили исключительно в льняных рубахах с рукавами порой более длинными, чем у женщин, а на выбритой налысо голове носили фетровые шапочки разных цветов, в зависимости от ранга, наверное. Пращники и лучники кожаной жилетки не имели. Вместо нее надевали две кожаные перевязи, перекрещенные на груди и скрепленные бронзовой, костяной или деревянной пластиной. На одной перевязи слева висел кинжал в ножнах, а на второй справа и чуть за спину — сагайдак или праща и мешочек с камнями. У одного пращника видел черный войлочный плащ, свернутый и закрепленный за спиной, как у амореев. Может быть, тоже аморей. Подолы рубах и набедренников часто были зубчатыми, из треугольников или прямоугольников, или с бахромой. Поражало обилие украшений, особенно у богатых. Обручи на голове, бусы, колье, ожерелья на шее, браслеты на руках и ногах, кольца и перстни на пальцах, иногда на всех сразу, причем из разных металлов и слишком разной стоимости, застежки на одежде и ремнях, заколки в волосах, богато украшенные ножны кинжалов. На одной богатой матроне, вышагивающей между четырьмя рабами, которые держали над ней тент на шестах, защищая от солнца, было столько всяких дорогих предметов, сколько не набрать во всем Лухтате. Многие женщины используют косметику: губы подкрашены чем-то красным, глаза и веки подведены почему-то зеленым цветом, а волосы у старых иссиня-черные, как у молодых, что вызывает подозрение, потому что у мужчин такого возраста уже полностью седые.

Улица привела меня к центру города, где находился зиккурат — четырехугольная усеченная пирамида, похожая на пирамиды майя, только сложенная не из камней, а из глины и тростника и облицованная обожженными кирпичами на нижнем уровне, сырцовыми — на среднем и синей глазурью — на верхнем. Скреплены кирпичи битумом. Три уровня в честь верховной троицы своего пантеона — бога воздуха Энлиля, бога неба Ану и бога вод Энки. На каждый вели три лестницы к расположенным там нишам и комнатам для жрецов и обслуги. Храм богу Нанну находился рядом, на отдельной платформе, и был довольно скромен, чуть больше лухтатского. Как мне рассказал Арадму, верховной жрицей храма (эн) является Нинбанда — жена местного царя (энси) Месаннепадда. Возле трех других сторон зиккурата находились двухэтажные храмовые мастерские и склады готовой продукции. Храмы сейчас — основные производители тканей и владельцы сельскохозяйственных угодий, на которых выращивает продукты для служителей культа и храмовых рабочих и пасутся многочисленные стада овец и коз, дающих шерсть.