Шумерский лугаль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 46

— Там не хватит пропитания на всех нас! — резонно и эмоционально возразил Нумушда.

— Поживем впроголодь. Это лучше, чем погибнуть, — отмахнулся Тиемахта.

— А не лучше ли напасть на преследующих нас и разбить их? — задал я каверзный вопрос.

Судя по удивлению на лицах моих старших командиров, такая идиотская мысль не посещала их умные головы. Скорее всего, и преследующим нас горцам она кажется не менее дикой. Сегодня они шли очень расслабленно. Наверное, уже поделили наше оружие, доспехи и ослов с припасами.

Прохладный воздух наполнен ароматом трав. Такое впечатление, что горные растения ночью накапливают и перерабатывают чужие запахи, чтобы с восходом солнца выплеснуть их, выдавая за свои. И птицы в горах поют не так, как в долине, пронзительней и тоньше. Какая-то выводит рулады на дереве, растущем выше по склону. Может быть, хочет предупредить двуногих обитателей этих мест об опасности, но они не понимают ее.

Я сижу за густыми зарослями ежевики. Стебли с острыми кривыми шипами, без потерь не пролезешь. На некоторых еще цветки, на других ягоды зеленые, на третьих покрасневшие, на четвертых созревшие, синевато-черные. Мне нравится их кисловатый вяжущий вкус. Впервые попробовал эту ягоду в Туапсе, куда в детстве приезжал с матерью отдыхать. Вдоль узкого пляжа проходила одноколейная железная дорога, а потом начинался горный склон, на котором росло много ежевики. Мне было скучно валятся на горячей гальке по несколько часов, а мать разрешала шляться, где захочу, при условии, что в назначенное время вернусь. Я карабкался по горному склону и ел ягоды. Мне до сих пор кажется, что это самое лучшее времяпровождение.

По дороге внизу движутся толпой горцы, вооруженные луками и топорами, дубинами, кинжалами. Почти все босые. Кое у кого есть щит, висящий за спиной, или свернутый войлочный плащ. Остальные не имеют никакой защиты. Зачем она им, избегающим рукопашной схватки? У каждого за спиной или через плечо кожаная торба с припасами: пресными лепешками, вяленым мясом, копченым сыром. Идут легко и неторопливо, чтобы не приближаться на опасную дистанцию к моему войску, которое опережает их метров на пятьсот. Замыкающие лучники-эламиты постоянно оглядываются и, если замечают, что враг слишком близко, готовятся к бою. Преследователи сразу останавливаются и ждут. Вот и сейчас они остановились, давая моим людям оторваться от преследователей. Не знают, что ушли не все, что три четверти моих лучников сейчас прячутся неподалеку.

Я смотрю на Тиемахта и киваю. Он машет рукой, отдавая приказ подчиненным, после чего мы оба, а вслед за нами и остальные, встаем. Стоящие внизу горцы замечают нас, когда в них уже летят стрелы. Опешив от удивления, замирают на несколько секунд, а после того, как рядом начинают падать убитые и раненые, кто-то бросается в укрытие — под склон, за деревья и кусты, кто-то достает и натягивает тетиву на лук, но не успевает доделать это, погибнув, кто-то пытается убежать, получая стрелы в спину. Я стреляю быстро, почти не целясь, потому что цели большие и близко. Количество пораженных не подсчитываю, некогда. Стрелу из колчана — на тетиву — натянул — отпустил — сильный шлепок по левому наручу — следующая стрела… Мои обычно прошивают тело насквозь. Щит не спасает, а по буркам не стреляю. Трупов на дороге становится так много, что в некоторых местах лежат горками. Краем глаза замечаю, что с одной стороны к месту засады спешат горцы из других отрядов, а с другой бегут мои воины. По первым начинают вести навесную стрельбу мои лучники. Я тоже успеваю выпустить несколько стрел, пока горцы, угнетенные большими потерями и испуганные подбегающими копьеносцами, не разворачиваются и не начинают стремительно удирать. Вслед им летит еще пара десятков стрел, завалив несколько человек.

Пока лучники спускаются на дорогу, копейщики успевают добить раненых. Режут кинжалами, чтобы наверняка. И сразу собирают трофеи, оставляя лишь стрелы, наши и вражеские. Стрелы заберут лучники. Я предупредил, что добычу будем делить после окончания похода, но постоянно возникает грызня между лучниками и копейщиками за какую-нибудь ценную вещь. Внутри отрядов разногласий практически не бывает.

— Живее, ребята! — весело прикрикиваю я. — Шушанцы заждались нас в долине!

Еще вчера мои солдаты были уверены, что влипли в серьезную передрягу, а сейчас, обирая несколько сотен трупов, радостно смеются и выкрикивают презрительные слова в адрес врагов.

Нагруженные, они идут к той части отряда, что охраняла обоз, а потом все вместе продолжаем путь. Настроение у всех приподнятое, шаг легок и быстр. Преследователей не видно, что тоже не может не радовать. На своего командира смотрят с обожанием. Мало того, что я обхитрил горцев, так еще все видели пучки окровавленных, длинных стрел из двух колчанов. Больше никто не может похвастаться таким большим количеством убитых врагов.

Этот шушанец был на голову выше своих земляков, почти с меня ростом, и шире и толще меня, весил явно за центнер. Круглое лицо густо и по самые темно-карие глаза заросло черными, вьющимися волосами, которые ниже подбородка заплетены в короткие косички и перевязаны засаленными, кожаными ленточками. На нем бронзовый шлем с назатыльником, нащечниками и планкой, защищающей нос, кожаный доспех с девятью овальными бляхами спереди в три ряда, кожаные наручи, поножи и башмаки. В правой руке держит короткое копье с бронзовым лепестковым наконечником, в левой — круглый щит из толстой вареной воловьей кожи, натянутой на каркас, сплетенный из лозы. Справа на кожаном поясе с бронзовой застежкой в виде бычьей головы висит в специальной кожаной петле топор с узким бронзовым лезвием с одной стороны и трехгранным шипом с другой, слева — кинжал с желтовато-белой костяной рукояткой в кожаных ножнах с бронзовыми бутеролью (наконечником), верхним кольцом и двумя дужками для крепления. Смотрит на меня снисходительно, как и положено бойцу, до сих пор побеждавшему в поединках. Мое превосходство в росте не смущает его. Наверное, не сомневается, что компенсирует его за счет длины копья, потому что у меня в правой руке более короткая сабля. В левой держу овальный щит меньшего размера, но изготовленный из дерева и покрытый спереди воловьей кожей, а потому более надежный и тяжелый.

Мы стоим вдвоем как раз посередине между двумя приготовившимися к бою армиями. У шушанцев восемь фаланг копейщиков (на две меньше, чем у нас), но сотен семь лучников (на три сотни больше) и двадцать шесть колесниц, которых у нас нет совсем. К тому же, наши враги уверены, что во время битвы нам в тыл ударят горцы, не подозревая, что их сукины сыны в очередной раз оправдывают свою сущность, передумав участвовать в заварухе, которую сами и замутили. После попадания в засаду за нами шел на большом удалении только маленький отряд соглядатаев. Убедившись, что мы спустились в долину, одна половина их пошла назад, а вторая осталась узнать результат сражения.

Я салютую саблей в лучших традициях западноевропейских дуэлей, давая понять, что готов к бою. Мой соперник поднимает копье над плечом и с громким протяжным криком трясет его в воздухе, после чего шагает вперед и норовит выколоть мне глаза. Я отбиваю копье саблей. Древко сухое, упругое, поэтому всего лишь надрубаю его ниже наконечника. Впрочем, этого хватает. Шушанец с размаху колет копьем во второй раз, попадает в щит, и древко ломается в месте надруба. Соперник отшагивает, выбрасывает древко без наконечника и шустро выхватывает топор. Держит шипом вперед, намереваюсь пробить мой шлем или доспех. Только вот теперь преимущество у меня, потому что сабля длиннее. Когда он бросается в атаку, прикрываясь щитом по привычке от колющих ударов, а делаю шаг вправо и наношу рубящий удар елманью по незащищенному левому плечу у локтя, легко рассекаю бугрящиеся мышцы и перерубаю кость, но не полностью. Левая рука со щитом сразу обвисает и покрывается кровью, текущей ручьем из рассеченной плоти. Завопив от боли и ярости, соперник наносит удар топором, попав в щит. В этот момент я рассекаю саблей его левую ключицу у шеи и глубже, до грудины вместе с бронзовой бляхой на доспехе. Наши взгляды встречаются, и я вижу, как из темно-карих глаз как бы вытекает внутрь черепной коробки смесь эмоций, разных и ярких, и их место занимает тусклая поволока. Выдернув саблю и стряхнув с нее алую кровь, делаю еще шаг вправо и наблюдая, как безжизненное тело сгибается, будто собирается присесть, а потом неуклюже валится вперед и вправо. Я победно поднимаю саблю и щит, в котором застрял топор, и под рев своих подчиненных иду к ним. Можно было бы забрать и остальное оружие и доспехи побежденного, но я не делаю это, как бы даю понять, что все равно будут мои, потому что мы победим. Метрах в пятидесяти от первой шеренги фаланги, стоящей в центре, перепрыгиваю через канавку с полметра шириной и глубиной, которая тянется параллельно строю от края до края его. Мои саперы вырыли канавку ночью. Мой приказ удивил их. Пока что не принято подготавливать позицию перед сражением, потому что неизвестно, где оно произойдет. До простой мысли заманить врага туда, где тебе выгодней, раньше не додумывались. Надеюсь, канавка окажется неприятным сюрпризом для вражеских колесниц. Два копейщика с большими щитами из передней шеренги выходят из строя, а те, кто стоят за ними, поворачиваются ко мне боком, образуя проход через фалангу, чтобы я мог добраться до своей колесницы. Смотрят на меня с восхищением. Каким бы ты ни был хорошим командиром, но, вспоминая тебя, рассказывать будут, как справился с лучшим вражеским воином в поединке.