Стражи утраченной магии - Уэйс Маргарет. Страница 73

У Рейвена по всему телу пробежала судорога. Страх словно узлом стянул все внутренности. Сердце забилось неровно. Рейвену было не вздохнуть. Потом волна страха стремительно разошлась по всему телу вместе с неотступным желанием вскочить и бежать прочь, невзирая на прикованные руки. Ужас был так велик, что Рейвен, наверное, предпочел бы оторвать себе руки, только бы убежать отсюда.

Проклятые доспехи, привезенные им в Храм Магов… ожили! Теперь они двигались и говорили!

Рейвен застыл на месте. Он не осмеливался шевельнуться, боясь, что существо в черных доспехах повернет свою отвратительную голову и увидит его. Никогда еще он так не боялся, как сейчас. Похоже, до этой минуты он вообще не знал, что такое настоящий страх. Вид существа в черных доспехах сразу же пробудил воспоминания о кошмарном путешествии в Дункар. Рейвен вспомнил об ужасных снах, в которых доспехи оживали, набрасывались на него и тянули в бездонную бездну тьмы.

Шлем имел сходство с головой таана; металлическое лицо было более пугающим и отвратительным, чем лица живых таанов. Плечи и локти оканчивались острыми шипами, а руки, покрытые кольчужной сеткой, — длинными острыми когтями.

Кил-сарнца сопровождало несколько таанских шаманов. Их одеяния, украшенные изображением огненного феникса, были намного богаче одежды Рылта. Позади кил-сарнца шли таанские воины, образуя нечто вроде почетного караула. В сравнении с их великолепными доспехами, доспехи Ку-тока, которыми он так гордился, казались просто рухлядью. И это явно не были трофеи, снятые с убитых воинов; чувствовалось, что доспехи изготавливались специально для шаманов. Тела этих таанов покрывали многочисленные рубцы, на спинах вздувались бессчетные бугорки загнанных под кожу драгоценных камней. Рейвена передернуло от этого отвратительного зрелища. Каждый из воинов был вооружен мечом, щитом и копьем. Все они двигались горделиво, высоко вскинув головы. Остальные тааны взирали на них с благоговейным почтением и откровенной завистью.

Кил-сарнц в сопровождении свиты покинул лагерь. След таанского врикиля давно уже простыл, а взбудораженные тааны продолжали с неистовством повторять: «Лныскт, Лныскт». Затем Даг-рук издала отчаянный вопль и подпрыгнула в воздух. За нею завопили и запрыгали все остальные. В лагере вновь воцарилась суматоха. Тааны орали и размахивали оружием. Незаметно стемнело. В лагере ярко вспыхнули костры. Празднество продолжалось до поздней ночи.

Рейвен следил за их плясками, смотрел на черные силуэты таанов, двигавшиеся на фоне оранжевых языков пламени. Он ощущал себя совершенно изможденным. Рейвен несколько раз погружался в сон, но его неизменно будил крик, леденящий кровь. Ему снилось, что он вновь везет черные доспехи.

Последний раз Рейвена разбудило чье-то прикосновение. Он опасливо открыл глаза, ожидая увидеть руку в черных доспехах. Рейвен вскочил на ноги. Он дрожал. Каждый мускул тела был напряжен до предела. Рейвен был готов сражаться насмерть. Постепенно до него дошло, что перед ним не врикиль, а всего лишь Дур-зор. Девушка непонимающе глядела на Рейвена. Дур-зор впервые осмелилась подойти к нему и дотронуться до него.

Рейвен судорожно вздохнул и плюхнулся на землю.

— Прости, я, должно быть, тебя напугал, — сказал он, тряся головой. — Тяжелый сон.

— Понимаю, — кивнула она.

В руках у Дур-зор была деревянная миска, полная кусков жареного кабаньего мяса. Девушка поставила ее перед Рейвеном.

— Это что? — спросил он, протирая глаза и прогоняя из них сон.

Голова по-прежнему болела, но острая боль сменилась тупой. В пустом желудке урчало, однако аппетита у Рейвена не было. Он опасался, что после еды его снова начнет тошнить.

— Ты же говорила, что рабам не дают сильную пищу.

— Это послала тебе Даг-рук, — сообщила Дур-зор и довольно улыбнулась. — Она говорит, что ты приносишь нам удачу. Это ты привел кил-сарнца в наш лагерь.

— Нет! — вскрикнул Рейвен и отшатнулся.

По его лбу заструился холодный пот, заливая шею и грудь.

— Нет, не говори так!

Дур-зор его поведение немало удивило.

— Но почему? Приход кил-сарнца — добрый знак. Кил-буфт Лныскт оказал нашему племени великую честь. По воле нашего бога мы должны будем сопровождать караван рабов до Таан-Кридкса. А когда мы вернемся, Даг-рук сделают низамом. Представляешь, какая это честь?

— Ты говоришь, что ваши воины будут сопровождать караван рабов до этого… язык сломать можно. А Ку-ток тоже пойдет?

— А как же, — подтвердила Дур-зор. — Куда он денется?

— Прекрасно, — сказал Рейвен и потянулся к миске. — Я буду есть. Скажи Даг-рук, что я ей благодарен за сильную пищу.

ГЛАВА 24

Плавание по Редешскому морю в направлении Мианмина оказалось сравнительно нетрудным, хотя и не слишком спокойным для Джессана. И виноват в этом был он сам. Каждый вечер, поймав себе на ужин какую-нибудь живность, Джессан убивал ее кровавым ножом, подавая новую весточку врикилю. По ночам его одолевали кошмары — настоящие кошмары, не просто страшные сны. Он слышал неотступный топот конских копыт. Утром, едва проснувшись, Бабушка подымала свой посох с агатовыми глазами и всегда странно поглядывала на Джессана.

Джессану было тошно от ее молчаливых упреков. Он ведь не совершил никакого проступка. Он не отвечал за какую-то глупую палку, которая якобы «видит», и не был обязан отчитываться перед пеквейской старухой за свои действия. Джессан мог бы рассказать Бабушке или Башэ о своих тяжелых снах, но, по правде говоря, ему было стыдно. Он стремился получить взрослое имя, занять свое место в племени как сильный и смелый воин. И надо же — каждое утро он просыпался в поту и дрожал, словно сосунок, потерявший мамашу. Джессан нес эту ношу один. Кому приятно признаваться в собственной слабости и трусости?

Подавленный и печальный, уставший от постоянного недосыпания, Джессан в тягостном молчании орудовал веслом. Он жалел, что вообще согласился отправиться в это путешествие. Бабушку что-то тревожило, и ее настроение тоже было далеко не радужным. Она подозрительно вглядывалась в прибрежные тени, тревожно вскрикивала и в очередной раз убеждалась, что ее тревога была ложной. Ее сморщенные руки непрестанно перебирали камни. Башэ, оказавшись между двумя хмурыми попутчиками, пытался заговорить с Джессаном, но холодные, односложные ответы друга заставили его умолкнуть. Когда он заводил разговор с Бабушкой, та огрызалась и требовала оставить ее в покое. Она заявляла, что отправилась в это путешествие не ради его докучливой болтовни. Башэ оставалось лишь недоуменно пожимать плечами. Он сидел на носу лодки, подгребал своим веслом, когда ему велел Джессан, и большую часть времени предавался созерцанию красоты окружающего мира, который менялся с каждой милей пути.

Чем дальше на север плыла их лодка, тем оживленнее становились воды Редешского моря. Джессан был вынужден держаться ближе к берегу, дабы избежать столкновения с большими кораблями из разных стран. Зачарованный зрелищем разноцветных парусов и сотен весел, в едином ритме опускавшихся на воду и вздымавшихся вверх, Башэ искренне радовался путешествию и, казалось, совсем забывал о напряженной обстановке, царившей в их лодке. Бабушка и Джессан чувствовали, что этот восторженный дуралей не имеет права радоваться, когда им не до веселья, и молча злились на Башэ.

На подходе к Мианмину отношения между троими путешественниками несколько потеплели. Им повстречался отряд тревинисских наемников, возвращавшихся к месту службы в Ниморейской армии. Тревинисов заинтересовало, куда и зачем Джессан везет двух пеквеев. Джессан рассказал соплеменникам про рыцаря. История понравилась тревинисам, как понравилось бы любое повествование о воине, доблестно сражавшемся и с честью погибшем. Тревинисы с большим уважением отнеслись к Бабушке, усадили ее на почетное место и всячески старались ей услужить. Это привело Бабушку в благодушное настроение, и она начала разговаривать с Башэ и Джессаном.