Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ) - Субботина Айя. Страница 26

У нее немного расширены зрачки.

Я стараюсь - очень стараюсь подавить злость, но на всякий случай просто запрещаю себе открывать рот.

Может, это из-за встречи с тем уродом? Она выглядела расстроенной.

Или я снова что-то не то сказал? Не сказал вообще? Не так посмотрел? Не так, сука, дышал?!

Очкарик, пошатываясь, идет в ванну, настойчиво отказываясь от моей помощи. Ее рюкзак лежит на тумбе около двери.

Я знаю, что поступаю хреново, но хорошим понимающим и добрым я не был никогда.

И в жопу все, когда речь идет о нашей семье и обещании Очкарика. Я знаю, что она умеет врать. Знаю, что она БУДЕТ врать и притворяться ради того, чтобы поддерживать видимость нормальной семьи и здоровых отношений. Но я не хочу быть слепым идиотом. И точно не готов строить жизнь с женщиной, которая даже не пытается...

Я слышу шаги за спиной, когда протягиваю руку к ее рюкзаку.

Пауза, во время которой поворачиваюсь и вопросительно жду ответ на невысказанный вопрос, что это все-таки было. Может быть, она признается, что испугалась, поплыла по течению. Было бы очень странно, если бы после стольких лет она вот так сразу взяла бы себя в руки. Это ведь зависимость, как ни крути.

У очкарика мокрое лицо и приглаженные на лбу влажные волосы.

Рассеянная «замерзшая» на губах улыбка.

Она все еще очень бледная, но, когда идет ко мне, ее по крайней мере не качает из стороны в сторону.

Останавливается рядом.

Опускает взгляд на мою руку. На свой рюкзак.

Вяло, до самого упора, распускает кожаную шнуровку и вытряхивает все содержимое на пол, прямо мне под ноги.

Даже смотреть не хочу.

И так понятно, что там ничего нет. Она же сказала. Я не должен был сразу думать всякую плохую херню.

— Меня просто вырвало, - извиняясь, глухо говорит моя замороченная писательница. - Не стоило есть паразитов в сыром мясе. Я... полежу наверху, если ты не против. Правда очень устала.

Когда она уходит, я еще несколько минут смотрю на горку совершенно простых вещей: бумажные салфетки, ключи, кошелек, немного мелочи, плеер с наушниками, блокнот и несколько ручек.

Таблеток нет.

Она сказала правду.

А я не поверил.

До поздней ночи я с бокалом любимого коньяка, в котором и налито-то всего на два пальца, потихоньку раскладываю все наши покупки. Кое-что в холодильник, кое-что в морозилку. Но основную часть приходится убрать в коробку, которую нарочно оставляю около тумбы, на которой стоит наша «елка». И как я согласился на эту хрень? Почему-то, хоть все видел и понимал, даже в голову не пришло отказать Очкарику. Хотя она наверняка бы приняла мое категорическое «нет».

Только ближе к часу, когда сижу на полу, опираясь на диван, и бесцельно переключаю каналы, Йени спускается вниз. Она снова бледная и, хоть старается не подать виду, явно плохо себя чувствует.

Я ловлю ее где-то на полпути к кухне, заставляю посмотреть мне в лицо. Вряд ли она спала все это время, потому что под глазами темные круги и губы успели потрескаться как от сильного обезвоживания. И «вишенка на торте» - у нее, кажется, температура.

Вряд ли дело в тартаре, потому что я миллион раз ел в том ресторане без всяких последствий. И даже сегодня, даже если грешить на мясо, то я чувствую себя отлично. Хотя... Кто его знает, как моя замороченная писательница реагирует на сырое мясо.

Еще один большой минус нашего «скороспелого» брака - я ничего не знаю о ней, а она ничего не знает обо мне. С другой стороны, узнай мы друг друга получше, я бы не был сейчас женатым мужиком с потребностью - необъяснимой даже для меня -заботиться о своей жене. Скорее всего, поступил бы как обычно: без малейшего угрызения совести просто сменил бы женщину на более комфортную. Скорее всего, это было бы лучше, чем наша с Очкариком постоянная попытка бодаться.

Но лучше и проще - не всегда то, что нужно.

Я понимаю это только сейчас.

Как и то, что каким-то непонятным мне образом именно эта женщина, самая проблемная из всех, что у меня были, стала той самой, ради которой я согласился -и продолжаю соглашаться - забивать болт на свой личный комфорт.

— Малыш, ну-как пошли в постель.

Йени пытается упрямиться, но такая слабая и беспомощная, что, когда поднимаю ее и несу обратно в гостиную, ее руки болтаются вдоль тела, словно Очкарику стало слишком тяжело их держать. Как только укладываю свою ношу на диван, она тут же сворачивается клубком, обхватывает подушку, словно спасательный круг.

— Тебя еще тошнило?

Моя писательница слабо кивает.

Быстро несусь в ванну, достаю из ящика несколько порошков в пакетах, таблетки и сиропы. Сую Очкарику градусник, и, пока она послушно меряет температуру, развожу солевой раствор.

Мать любит шутить, что если в семье есть хотя бы один медик, то всех остальных членов можно сразу без экзаменов зачислять на третий курс мединститута. И на самом деле в этой шутке только доля шутки.

Но все равно, несмотря на поздний час, звоню домой. Быстро описываю симптомы и озвучиваю, что собираюсь давать. Мать, как хирург с довольно известным именем, умеет мгновенно просыпаться в любое время суток и попутно корректировать мое «лечение».

— Антон, а вы предохранялись? - слышу встреченный вопрос. - Потому что в первом триместре...

Глава двадцать четвертая: Антон

Нужна пара секунд, чтобы переварить эти слова и связать их с бледно-зеленым цветом лица моей жены.

У нас классический секс-то, смешно сказать, был всего пару раз. А потом как-то... Ну, минет не считается.

Мы не предохранялись только в самый первый раз, но это было месяца два назад. И потом накануне перед свадьбой, но тогда у нас был почти что забег на выживание, и я совершенно точно не кончал в Очкарика.

— Антон? - слышу настойчивый голос матери.

— Ты правда думаешь, что я буду обсуждать это? - почему-то злюсь.

— Можешь не обсуждать, но имей ввиду, если все это время твоя жена принимала хотя бы часть лекарств, которые, как я думаю, она может принимать, то беременность сохранять нельзя.

«Да я вообще, блядь, не планировал детей в ближайшее время!» - ору про себя, благодарю мать за помощь и быстро кладу трубку.

Какие, на хуй, нам еще дети сейчас?!

Если бы Йени залетела, то за два месяца уж наверняка бы заметила симптомы. Пусть она и не опытная в отношениях, но в двадцать шесть лет женщина не может не обратить внимание на отсутствие месячных.

А если знает, что залетела, какого хера молчит?

Выжидает срок побольше? Чтобы не делать аборт? Пара моих приятелей именно так и влетели на всю жизнь, став отцами, потому что их никто не спрашивал. Потому что так заведено в нашем обществе: если женщина хочет родить - мнение мужчины никого на хер не волнует. Хочешь ты быть отцом, не хочешь, готов ли материально, готов ли морально - срать, если женщина решила рожать. А потом алименты, упреки в том, что мужик не интересуется ребенком и вся вот эта хуерга.

Я возвращаюсь в комнату со своим шейкером. Обычно колочу туда спортивный коктейль, но и для промывания желудка подойдет. Очкарик безропотно выпивает половину, делает перерыв и пьет остальное, а через пару минут, как ужаленная, вскакивает на ноги и несется в ванну, откуда через пару секунд раздаются характерные звуки.

Я еще раз мысленно подсчитываю срок.

Два месяца. Даже хорошо помню день, потому что тогда пришел задолбаный, уставший и злой, и все случилось так... быстро и неожиданно, что останавливаться просто не захотелось.

Писательницы долго нет, и я сам иду за ней.

Она сидит на краю ванной, взъерошенная и испуганная. А когда видит меня, виновато поджимает губы.

— Прости, что снова все порчу, - говорит немного заплетающимся языком. -Наверное, это просто нервы. Последние дни я очень старалась держаться. Так что... вот.

Улыбка у нее просто как у мученицы. Так и хочется сдернуть с сушилки полотенце и набросить на голову.