Переплёт - Коллинз Бриджет. Страница 42

— Я думаю об Альте. Именно поэтому...

— Для нее это может быть хорошая возможность. Если он в нее влюбится...

— Глупость какая! Не влюбится он.

— Тут можно лишь гадать. Но подумай о том, чем это может для нее обернуться. Эм. Если он женится на ней... Такое бывает! Нечасто, но она очень красивая девушка, и может статься, так и будет! Он богат, хорош собой, обаятелен, молод. Лучшего ей и желать нельзя. Постарайся все не испортить.

— Другими словами, ты хочешь продать ее подороже. Мама теребила себя за ухо, и на мочке остался след от ногтя — крошечный красный полумесяц. Наконец она произнесла:

— Я и не жду, что ты поймешь. Ты очень наивный, Эмметт. Даже наивнее Альты. Но мне нужна твоя помощь.

— Помощь? И чем я могу помочь? Начать распекаться перед ним? Или пообещать, что Альта окажется бесподобной в посте...

— Не смей!

Последовало молчание. Я сунул руки в карманы и сделал глубокий вдох.

— Что я должен делать?

— Что бы ты ни думал, — обиженно произнесла она, — мы любим Альту больше жизни и не желаем ей зла. Я надеюсь — отчаянно надеюсь, — что ее жизнь изменится благодаря мистеру Дарне. Но если этого не случится, я не хочу, чтобы ее репутация пострадала. Мы с отцом хотим быть уверены в том, что она никогда... какими бы ни были ее чувства к нему, она не должна... оступиться.

— Ей кажется, что она его любит, — ответил я. — Разумеется, она захочет оступиться.

— Что ж. Тогда мы с папой просим тебя приглядывать за ними. И проследить за тем, чтобы этого не произошло.

— То есть я должен стать их дуэньей? Мам, да у меня работы невпроворот, а ты просишь меня сидеть целыми днями с вышивкой и слушать их болтовню?

— Не глупи, Эмметт. Я знаю, как ты занят. Не целый день, нет. Просто поглядывай за ними, когда появится свободная минутка, и старайся не оставлять их надолго одних. Нам нужно уберечь ее.

Я сжал кулаки в карманах и уставился мимо нее на банку варенья из локвы. В школе локву называли «зуболомкой». Ее твердые плоды можно было есть, лишь когда те уже немного подгнили.

— Мам... он разобьет ей сердце.

— От этого еще никто не умирал.

— Она еще ребенок.

— Я была на год ее старше, когда вышла за твоего отца. И это чудесная возможность, Эмметт. Неужели не видишь? Что, если бы тебе выпал шанс на лучшую жизнь?

— Если бы этот шанс мне предложил Дарне, я бы велел ему засунуть его... — Мама прищурилась, и я вовремя замолчал. — Я бы отказался.

Вздохнув, мама, взяла с полки пару банок и прошла мимо меня к выходу. У самой двери она деловито проговорила:

— Просто пусть они знают, Эмметт, что в любой момент ты можешь войти неожиданно. Хоть это ты можешь сделать?

— Да, — ответил я, но она уже ушла.

Я сделал все, как просила мама. Мне не хотелось следить за ними, пришлось переступать через себя, и поначалу, поднимаясь по лестнице в комнату Альты, я каждый раз сокрушался, что отрываюсь от дел и трачу время понапрасну. Со стороны кажется, будто зима на ферме — время затишья, но если не доделать весь мелкий ремонт, не починить машины, весной придется поплатиться — точнее, мне придется краснеть перед отцом, что я все не успел. Однако присутствие Дарне претило мне не только поэтому: мне не нравилось, как он смотрел на меня, мне не нравилось, что рядом с ним я острее ощущал вонь свиного навоза, машинного масла и пота, въевшегося в рубашку. Мне не нравилось, как скручивался в узел мой живот, когда он приближался. Я инстинктивно чувствовал его присутствие на ферме, даже если не видел, что он приехал. И сперва я даже надеялся поймать его на чем-нибудь постыдном, чтобы со спокойной душой можно было приказать ему уйти и никогда не возвращаться, но он никогда не выглядел виноватым, словно скрывать ему было нечего. Еще одна причина, почему я совсем не доверял ему: он никогда не позволял себе ничего лишнего, разве что тянул Альту за косицу или щелкал ее по щеке. Он обращался

С ней как брат с сестрой; казалось; для него она — ребенок, только и всего.

Но шли дни, и мы стали проводить больше времени втроем. Как-никак, имелись у меня и дела, которые можно было делать в доме. Стало раньше смеркаться, и я был только рад сидеть при свете лампы и чинить снасти, выстругивать нагели или штудировать каталог семян, готовясь к долгим спорам с отцом по поводу того, в какой пропорции лучше высаживать овсяницу и тимофеевку. Холода стояли жестокие; я принес Пружинку с щенками в дом и поставил им ящик у плиты, да и у Альты в комнате всегда горел камин, ведь она еще до конца не поправилась. Иногда было почти приятно коротать вечера в тепле с Альтой и Дарне, которые тихо переговаривались или красноречиво молчали; бывало, Дарне насвистывал нежную мелодию, а Альта пыталась вышивать и портила вышивку. Бывало, мне приходилось больно впиваться ногтями себе в ладони, напоминая себе, что нельзя поддаваться его обаянию.

Как-то раз Альта весь день была в дурном настроении; Дарне приехал вечером, когда солнце уже закатилось, и при нем она пыталась не показывать своего раздражения, но я видел признаки: она нервно накручивала на палец прядь волос, а потом вдруг уставилась на меня.

— Эмметт, неужто у тебя нет других дел?

— Что? — Я наблюдал за Дарне, он раскладывал пасьянс на одеяле у нее на кровати; он не заметил валета червей, изза которого мог бы убрать целый ряд, но я прикусил язык и не сказал ему об этом.

— Ты бы пошел и занялся чем-нибудь полезным. Если тебе скучно, вовсе не обязательно сидеть с нами.

— Мне не скучно.

— А что ж ты смотришь букой?

Я почувствовал, как кровь приливает к щекам. Дарне оторвался от игры и смотрел то на Альту, то на меня, нахмурившись. А ведь я так старался не показать, что на самом деле думаю о нем, и мне казалось, что последние пару недель мне это удавалось.

— Замолчи, Альта.

— Никто не заставляет тебя здесь сидеть. Люциан слишком хорошо воспитан, чтобы выпроводить тебя, но...

— Альта, — Дарне собрал карты, — я не возражаю, пусть сидит.

— Ты так из вежливости говоришь, люциан. А ты. Эм, если не можешь быть вежливым, просто ухо...

— Альта, не надо никого из-за меня прогонять, — прервал Дарне и посмотрел мне в глаза. — Извини, Эмметт.

Я гневно взглянул на него.

— За что?

— Я лишь... я лишь хотел сказать, что... — Он шумно выдохнул. В комнате воцарилась тишина. Не поднимая взгляд, он сунул карты в коробку. — Альта, послушай, уже поздно. Я приду завтра.

— Нет! — Она схватила его за рукав и взглянула на него округлившимися глазами. — Прошу, не уходи.

Он метнул на меня быстрый взгляд, и я пожал плечами. Затем он неожиданно сунул мне в руки колоду карт.

— Перетасуй их, ладно? — Он сел, наклонился к Альте и взял ее лицо в ладони, заставив посмотреть на него. — Это

ты, Альта, ведешь себя невежливо, а не Эмметт, — произнес он. — А ну-ка прекрати.

— Ч-что?

— Я не против того, чтобы сидеть втроем. Эмметт тоже. Или ты перестанешь грубить, или мы оба уйдем.

Она таращилась на него, совершенно сбитая с толку, а затем, к моему изумлению, тихонько рассмеялась и захлопала ресницами.

— Ты прав, — произнесла она. — Прости, Аюциан. — Прощаю, — он рассмеялся и постучал ей по носу указательньпл пальцем. — А теперь давай я тебе погадаю. Посмотрим, что тут у нас.

Он взял у меня карты и разложил четыре в линию на покрывале. Я заметил, что Альта погладила себя по щеке, словно все еще чувствовала его прикосновение. Дарне поднял голову.

— Двойка пик, двойка червей, пиковый валет, пиковая десятка. Хмм... Интересно.

— Плохие карты?

— Нет, — ответил он, — вовсе нет. — Он указал на двойку червей. — Эта карта значит любовь. Но двойка пик перед ней... не уверен, что она означает. Может, ссору. Или то, что ты сначала не поймешь, что любовь настоящая. А пиковый валет... Брюнет. Значит, ты влюбишься в брюнета. И он тоже тебя полюбит. Как тебе такой расклад?

Альта взглянула на него и затаила дыхание. Она не улыбалась. На миг я увидел в ней взрослую женщину, которой она станет.