Думать не будем пока ни о чем (СИ) - Субботина Айя. Страница 26

На этот раз — шарф. Большой, мягкий, бежевый с белыми полосами и длинными пушистыми кистями. Мне нравится, и я с удовольствием буду его носить. В конце концов, это просто подарок крестной.

К четырем, когда мужчины уже вовсю заняты мясом, а моя мама изображает пятачка и все время приговаривает, что вот-вот пойдет дождь, приезжает Вика с семьей.

— Так, засранка, держи будущего крестника! — Подруга вручает мне шестимесячного Пашу, хватает у мужа перевязанную красивым бантом коробку и несется поздравлять моего отца с Днем рождения.

Пашка уже совсем большой и характером весь в Вику: такой же любитель посмеяться надо всем на свете и охотно хвастается целыми двумя зубами на нижней челюсти. А еще он вкусно пахнет молочными смесями и детским печеньем, так что хочется таскать его, пока не отвалятся руки. А это недолго, потому что он тот еще упитанный мужичок.

— Хорошо выглядишь, Йени, — слышу мужской голос в спину. — Даже еще лучше стала.

— Врешь ты все, Колесников, — немного натянуто пытаюсь шутить я. — Бледнее бледной поганки, зубрилка с передней парты.

— Да ну брось, ты правда до сих пор дуешься?

Я поворачиваюсь и передаю Пашку отцу — Вадику. Когда-то мы втроем учились в одном классе.

Минуту смотрю на них с мальчишкой — похожих, как близнецы.

— Как живешь, Йени? — Вадик как обычно улыбается одними губами. — Я тебе писал пару раз, но ты, кажется, меня игнорируешь.

— У меня столько спама каждый день, прости. Действительно могла просто не заметить. — Я умею притворяться. В особенности, когда дело касается Вадика. В особенности, когда вру ему в лицо, потому что действительно нарочно игнорирую и его письма, и сообщения.

Он понимающе кивает.

— Сашка долбоеб, — говорит чуть погодя, когда мы обмениваемся парой вежливых вопросов и ответов. Паша у него на руках смеется и пытается затолкать в рот веревку от капюшона отцовской спортивной кофты.

— Вадик, не надо. Пожалуйста.

Я осторожно вынимаю шнурок из пухлых детских ладошек, ссылаюсь на то, что мне нужно помочь матери, и быстро ухожу.

Год назад, на их с Викой свадьбе, Вадик признался мне в любви. Сказал, что любил меня чуть ли не с первого класса, а с ней начал встречаться только чтобы быть поближе, чтобы найти ко мне — молчаливой и угрюмой — волшебный ключик понимания. А когда я начала жить с Сашей, у него опустились руки, и он сделал предложение Вике. Потом одумался, но Вика уже была в положении. А ключ ко мне так и остался на дне самого глубокого колодца.

С тех пор я даже рада, что мы с Викой как-то потихоньку перестаем быть лучшими подругами. Хоть ничего не сделала, а в глаза ей смотреть стыдно.

Когда мы с мамой и Викой в три пары рук быстро накрываем на стол на веранде, под навесом, в тишине и без опасных сквозняков, подъезжает третья машина. Сашин новенький внедорожник-«мерседес». Еще одна покупка в кредит, в счет будущего успеха. Еще один повод для ссоры, когда я не оценила и не подержала его счастья по поводу приобретения, и поинтересовалась, зачем ему еще один автомобиль в долг, если первый на ходу, и если от дома до офиса — двадцать минут на метро.

Саша как всегда приезжает «богато».

Я смотрю на зачем-то притащенный огромный букет роз, которые мой отец принимает со словами: «Я те баба что ль?» В подарок — «Паркер» с золотым пером и красивая подготовленная речь о том, что этим пером он должен подписывать только самые важные документы. Моей матери — тоже цветы, только белые. И пока Саша расцеловывает ее в щеки, его жена вручает бумажный пакет с надписью «Иль де Ботэ».

Даже не пытаюсь подойти, чтобы поздороваться.

Хорошо, что она не знает, кто был в доме Антона. Темный взгляд в мою сторону такой… подозрительный, что нетрудно догадаться — меня тоже записали в круг возможных новых женщин ее бывшего. Записали — и тут же вычеркнули.

— Йени, иди к нам! — подзывает рукой Анна Павловна — и я потихоньку присоединяюсь к их компании. — Ты в порядке? — С искренней заботой проверяет ладонью температуру моих щек и тут же отправляет Сашу в дом, чтобы сделал чай с лимоном и медом.

Она милая и славная женщина. С причудами, где-то такая же «не от мира сего» как и я.

Но эта мизансцена — она для нелюбимой невестки. Показательный щелчок по носу. Громкое красное на белом: «Не для тебя я сыночка растила».

Наташа корчит огромные губы, делает такое движение бровью, как будто от этого зависят наши жизни, и вдруг смотрит куда-то вниз.

На мои ноги.

Долго и пристально, даже не реагируя на попытки Вики сгладить материнский фокус и перевести тему на то, как проходит их с Сашей медовый месяц.

Что не так с моими ногами?

— Знакомые кроссовки, — медленно, буквально взламывая взглядом мое дышащее на ладан душевное равновесие, произносит Наташа.

Кроссовки? При чем тут кроссовки?

Господи.

В них я ездила к Антону.

Глава двадцать четвертая: Йен

Первые мгновения я чувствую страх.

Не знаю откуда он берется, даже не пытаюсь его анализировать, потому что сейчас самое главное — защитить себя. Спрятать подальше свой внутренний штиль от этого пристального злого взгляда.

Да, это просто кроссовки. Ничего необычного: недорогой, но качественный бренд, который еще никогда меня не подводил. И расцветка «ходовая» — черная с белыми полосами. Можно купить не только в магазине спорттоваров, но и в обычном обувном. Но дьявол в мелочах. Мы с Антоном «засветились» на свадьбе вдвоем. Саша видел его у меня дома. Сказал ли Наташе? Вряд ли, потому что тогда бы пришлось говорить, что поплелся к бывшей по надуманному поводу. Но вдруг? Наташа могла видеть эти же кроссовки в доме Антона. А потом точно такие же оказываются на мне.

Шерлок бы приложил ладонь к лицу и сказал, что эту задачу решил бы даже примитивный мозг Ватсона.

Я молчу. Хочется просто убежать, чтобы избавиться от давления, которое медленно вдавливает мою самооценку прямо в грязь.

— Кроссовки? — переспрашивает Вика, которая по-прежнему крутится между свекровью и невесткой, исполняя роль громоотвода. — Ой, да Йен вечно в кроссовках, туфли если надевает, то потом месяц выводит мозоли.

Наташа даже не пытается делать вид, что «проглотила» удобное объяснение.

Я прячу руки в карманы кофты. Нервно, резко, выдавая себя с головой.

— Потому что женщине не обязательно ходить на спичках, чтобы быть привлекательной, — вступается за меня Анна Павловна. — А у нашей Йени ножка как у Золушки.

Я понимаю, что она делает это не с умыслом стравить нелюбимую невестку и любимую несостоявшуюся жену ее сына. Понимаю и поэтому не могу на нее злиться, потому что хорошо помню, как она тяжело переживала наш с Сашей разрыв, а еще тяжелее — его скороспелые отношения с другой женщиной.

Но это не означает, что Анечка имеет право использовать меня в своих попытках задеть Наташу.

— Хотела… купить… такие же, — цедит Наташа, теперь уже разглядывая меня всю, с ног до головы и обратно. Сканирует, как опасный вирус. Снова впивается взглядом в кроссовки. — Но не было моего размера.

Я хочу придумать подходящий ответ. Так сильно хочу, что скрещиваю пальцы в карманах и морщусь от боли в суставах. И… ничего. Ноль мыслей и ноль идей. Все, чего я хочу — уйти подальше. В дом, за дом, пойти гулять куда глаза глядят. Или придумать отговорку о внезапной боли в желудке и вернуться домой.

— В следующий раз обязательно будет, — тихо отвечаю я. Максимум, на который оказался способен мой парализованный паникой мозг.

— Удобные? — напирает Наташа. — Не жмут? А то я слышала, что у этой модели очень прихотливая колодка — не под каждую стопу.

— Че? — снова влезает Вика. — Натка, это же не Лабутены, а кроссы из масс-маркета? Какая колодка? Налезли — и ладно.

Наташа натянуто улыбается в ответ на шутку. Пауза, чтобы я перевела дыхание.

И снова прицельный выстрел в меня — практически в упор. Я почти чувствую, как жжет во лбу опаленное порохом пулевое отверстие.