Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 57

Наработка карибских пиратов оказалась действенной и в Тингисе. Не сразу, но почти три десятка местных богачей порылись в закромах своих домов и принесли не найденное нашими солдатами, нужное количество монет и золотых украшений, чтобы выкупить себя и своих родственников. Их тут же проводили за пределы города, позволив отправляться, куда захотят. Все они захотели уйти вглубь материка, подальше от нас. К ним присоединились еще десятка два из тех, кого сограждане считали середнячками. Оказалось, что у них денег не меньше, чем у богачей. По крайней мере, хватило, чтобы выкупить себя и родню. Эдакие тингисские Корейки. Я всегда говорил, что самые богатые предпочитают загорать в тени. Большие деньги не любят яркий свет и сильный шум.

Ганнон Стритан вернулся с нашим флотом из Гадиса через три дня, привез много денег и пожелание тамошних купцов привезти еще товаров, особенно зерна нового урожая, и рабов. Год в этих краях выдался засушливым. И в Тингисе, и в Гадесе собрали плохой урожай, но первым уже не надо думать, чем питаться зиму и засевать поля весной. Мы решили рискнуть и еще раз отправили суда с трофеями в Гадес, причем я разрешил деверю не спешить, продавать подороже. Наши разъезды выезжали километров на пятьдесят вглубь метрика, но не встретили там мавретанских воинов. Все ушла на запад сражаться с легионами Гая Мария.

По закону подлости вечером того дня, когда флотилия убыла в Гадес, прискакал разъезд и доложил, что в нашу сторону движется «очень-очень большой» отряд мавретанской конницы.

— Боги отвернулись от нас из-за нашей жадности! — сделал вывод Фест Икций.

— Может, отвернулись, а может, и нет, — сказал я. — Давай лучше подумаем, как организовать защиту города.

Пиратов здесь пока нет из-за редкого населения и слабого судоходства, поэтому мы оставили на всякий случай на либурнах по пять воинов, на триремах по десять, а на квадриреме — пятнадцать. Остальные воины несли службу в Тингисе, охраняли трофеи, в первую очередь пленных, количество которых странным образом постоянно уменьшалось. Не удивлюсь, если узнаю, что кое-кто из охранников стал немного богаче. Особенно этим грешили иллирийцы, у которых было благосклонное отношение к крысятничеству.

Мы с Фестом Икцием распределили воинов по куртинам и башням. Рабы принесли на стены камни, котлы, воду и дрова, чтобы было, чем встретить гостей. Учитывая печальный опыт тингисцев, собрали в городе собак и привязали на сторожевом ходе, чтобы контролировали весь периметр.

Мавретанцы появились на следующее утро. Сначала прискакал передовой отряд, десятка два всадников. Повертелся возле южных ворот на безопасном расстоянии и ускакал. У меня появилось подозрение, что нам давали время убраться подобру-поздорову. К сожалению, у нас не было такой возможности. Ближе к полудню подошло основное войско. По моим подсчетам прискакало тысячи три воинов — в четыре раза больше, чем нас. Они разделились на три неравные части: самая большая расположилась возле южных ворот, вторая — возле восточных и самая маленькая — напротив западной городской стены. Сунулись было и к морским воротам, но полоса между кромкой моря и городской стеной была шириной всего метров двести. Я не пожалел две стрелы, завалил две лошади, после чего мавретанцы удрали на безопасное расстояние напротив восточной стены, передумав соваться на берег. Конный воин равен полутора-двум пехотинцам, но спешенный не тянет и на половину пехотинца, поэтому лошадей берегут даже больше, чем себя.

Я перешел к южным воротам, где на верхней площадке фронтальной башни стоял Фест Икций и смотрел на врагов, которые с веселыми криками располагались на ночь метрах в трестах от крепостных стен. Они где-то раздобыли баранов и принялись их свежевать и запекать на кострах. Часть воинов отгоняло лошадей на горные пастбища. Это не кочевники, которые не расстаются с конем ни днем, ни ночью. Лицо центуриона выражало умиротворение и спокойствие. Такое бывает только у старых вояк, уставших бояться смерти.

— Жаль, что с нами нет «круглых» судов, не на чем будет увезти трофейных лошадей! — произнес я.

Фест Икций посмотрел на меня так, будто пытался определить, шучу или нет?

— Впрочем, они на ночь угоняют лошадей на пастбища в горы, а мы так далеко отходить от города не будем, — продолжил я.

— Зачем отходить? — не врубился центурион.

— Собираюсь ночью атаковать их тремя отрядами: два выйдут через морские ворота и ударят вдоль восточной и западной стен, а третий — через эти и поможет им гнать врага, — объяснил я.

— Думаешь, стоит рискнуть? — задал он вопрос.

Скорее всего, хотел спросить, не лучше ли тихо пересидеть за высокими и крепкими стенами, тем более, что мавретанцы явно не собирались штурмовать.

— Лучшая защита — нападение, — поделился я афоризмом из будущего. — К тому же, сюда может идти еще один отряд с осадными приспособлениями. Наверняка у царя Бокха есть на службе карфагеняне, умеющие изготовить их и применить.

— Это да! — согласился со мной Фест Икций. — Карфагеняне с радостью сделают нам любую пакость!

Интересно, а как бы римляне относились к карфагенянам, если бы победили те, сравняли Рим с землей и посыпали ее солью, чтобы на этом месте больше ничего не выросло?

— Каким из трех отрядов ты хочешь командовать? — спросил я.

— Любым, — ответил центурион. — Наверное, здесь будет труднее всего. Этот отряд и возглавлю.

— Выделю тебе больше людей, — предложил я.

— Не надо, справлюсь, — отмахнулся он.

Молодая луна светила слабенько. С расстояния метров двадцать я с трудом отличал дерево от человека. Впрочем, деревьев рядом с городом мало. Наверное, спилили на дрова. Оставшиеся по большей части были ритуальными, на которые мавретанцы вешали разноцветные ленточки и другие тряпки. Во вражеском лагере горело несколько костров, по ним мы и ориентировались. Мой отряд из почти двух с половиной сотен воинов вышел из морских ворот, ближних к восточной стороне города, перестроился возле угловой башни в одну шеренгу, растянувшись на ширину полосы, на которой разместились осаждавшие. С этой сторону у них не было ни одного дозора. Наверное, чтобы не заметили случайно, как мы удираем из города. Меня не покидала мысль, что прискакавшие мавретанцы не собираются воевать с нами. Им надо было с наименьшими потерями выдавить нас из города, чтобы выполнить приказ своего царя, после чего забрать недограбленное или оставленное нами и вернуться домой богатыми и отважными воинами. В этом свете наши ночные действия можно считать черной неблагодарностью во всех смыслах слова.

Подобно ночным мотылькам, мы быстро пошли к горящим кострам, возле которых сидело по два-три полусонных часовых. Шагали, не прячась, но и стараясь не шуметь сильно. Ближние часовые заметили нас, когда шеренга приблизилась к спящим мавретанцам. То ли нас приняли за своих, то ли за призраков, но поднимать тревогу не спешили. Наверное, решали, первые мы или вторые? Только когда мои воины начали молча колоть спящих, а те — издавать разные звуки, громкие и не очень, до часовых дошло, что смерть близко. Завопили они в один голос. Что именно кричали, я не понял, но очень истерично и громко. После чего ломанулись от нас настолько быстро, насколько позволяли проснувшиеся и встававшие соратники.

Мы продолжали молча идти вперед, уничтожая всех на своем пути. Я чуть не наступил на спящего мавретанца, после чего коротко рубанул его по голове пером — верхней третью — сабли. Затем посек его двух соседей, один из которых попытался закрыться рукой, чем продлил свои мучения: сперва я отрубил ему правую руку ниже локтя и только следующим ударом убил. Мне пришлось сделать два быстрых шага, чтобы догнать и почти полностью перерубить шею еще одному мавретанцу, который спросонья быстро сообразил, что надо убегать, но проделал это недостаточно быстро. Убегающие враги ломились, как лоси по бурелому, топча своих спящих и сбивая только проснувшихся сослуживцев. Пострадавшие присоединялись к ним, мигом исчезая в темноте. Оказать сопротивление никому из них и в голову не приходило. Судя по истошным крикам, доносившимся с запада, там происходило то же самое.