Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 59

— Мы собираемся напасть еще на один, — сообщил я.

— Вот за этим я и вызвал вас. Квестор Луций Корнелий Сулла поехал к царю Бокху на переговоры. С мавретанской стороны одним из условий их начала было требование прекратить наши налеты на их города и суда. Чтобы это не произошло как-нибудь случайно, всем флотом отправляйтесь в Мизен и ждите мой приказ. Если не договоримся с царем Бокхом, вернетесь и нападете на любой город по своему выбору, а я дам вам легионеров, чтобы стали в нем гарнизоном, — приказал проконсул.

Я заметил, что у политиков главное назначение — гадить военным. Со всем остальным они справляется хуже.

55

Я (проклятый двоечник!) забыл, в каком году начнется восстание рабов под предводительством Спартака. Помнил, что это случилось после свержения царя в Пантикапее. В советских учебниках писали, что Савмак тоже был рабом, что это первое восстание угнетенных масс и прочую лабуду. Я по неведению был возмущен, почему весь мир знает о Спартаке, но умалчивает о Савмаке? Теперь понимаю, что гордиться было нечем. Да и со Спартаком история темная. Слишком нелогичными были его некоторые действия, особенно отказ уйти с Апеннинского полуострова. Но все становится на свои места, если вспомнить, что раньше он служил Митридату и его действия помогли последнему в войне с Римом. Впрочем, массовка, действительно, была из рабов и быдла, желавшего разбогатеть быстро и на халяву. Грабить богатых всегда находится много желающих, кто бы и какие цели ни решал с их помощью. Вот этот пробел в образовании и не давал мне покоя. Вдруг я куплю имение — и тут начнется?! Хорошо, если сам останусь жив, отделаюсь только потерей рабов и неживого имущества. Из-за этого я и не спешил покупать имение. И Ганнону Стритану посоветовал не торопиться. Кормчий буквально помешался на желании стать латифундистом, как его предки в Карфгене. Он, конечно, получил намного меньше, чем мы с Фестом Икцием, но достаточно, чтобы приобрести пару сотен югеров земли и скромный домус на них.

— Меня предупредила пифия, что скоро здесь начнутся жестокие войны, так что лучше не покупать землю, — объяснил я свою позицию деверю.

— А когда именно начнутся? — спросил он.

— Вот этого она и не сказала, — ответил я. — Ты же знаешь, как пифии делают предсказания: обязательно что-нибудь недоговорят или скажут так, чтобы было двоякое трактование.

— Да, ты прав. Их предсказания понимаешь, когда все уже случится, — согласился Ганнон Стритан.

— Давай подождем, когда закончится война с Югуртой. Наверняка захваченные земли станут римской провинцией и цены на них будут намного ниже, чем здесь. Так что мы сможем купить за те же деньги более крупные имения, — предложил я.

— И находиться они будут рядом с землей моих предков! — радостно воскликнул он.

Элисии, которая была на сносях и желала, чтобы я бросил службу на флоте, раз стал таким богатым, я сообщил это уже, как совет ее брата. Мол, я хотел вот прямо сейчас стать латифундистом и зажить спокойно в лоне семьи, но Ганнон меня отговорил. Так что послужу еще немного, пока не окончится война в Африке. Тем более, что спокойствия рядом с женой на последних месяцах беременности точно не обрящешь.

Видимо, Гай Марий написал в письме, которые мы привезли коменданту базу Мизен, чтобы нашу флотилию больше не посылали в Африку, потому что до конца навигации мы мотались в Нарбо-Марциус, отвозили войска и снабжение. Кимвры и тевтоны в том районе напирали, и римляне готовились дать отпор. Поскольку враги были народами сухопутными, морских портов на Средиземном море пока не имели, наша служба протекала уныло, без дополнительных доходов. Судьба словно бы давала нам передохнуть после удачного африканского лета. Что не помешало морякам нашей флотилии дать мне когномен (прозвище), и теперь мое имя звучало Александр Сервилий Тингис. Наверное, чтобы не перепутать с остальными Сервилиями, особенно с нынешним консулом.

В сентябре, пока я был в рейсе, Элисия родила сына. До моего возвращения ребенок был без имени. Это привилегия отца. Я могу признать ребенка и дать ему имя, а могу и не признать, отдать кому угодно или даже убить. Обычно церемония проходит на восьмой день и пиршество длится три дня. Я, пусть и с задержкой по уважительной причине, признал сына, дав ему самое распространенное сейчас латинское имя Гай. У римлян личные имена дают первым четырем сыновьям, а остальным присваивают порядковые номера. Моего сына будут звать Гай Сервилий. Услышав это имя, пусть кто-нибудь усомнится, что это полноправный гражданин Римской республики! Регистрировать детей пока что не надо. Когда сын достигнет совершеннолетия и сменит детскую одежду на взрослую, то будет представлен мной чиновнику в храме Сатурна, где находится городская канцелярия и архив, и занесен в списки граждан Римской республики с указанием имени, даты рождения и социального статуса.

56

Следующая навигация началась с переправки в Нарбо-Марциус теперь уже проконсула Квинта Сервилия Цепиона, принявшего командование над находившейся там армией, и пополнения и снабжения для нее. Само собой, центурион Фест Икций рассказал новому командующему о наших подвигах прошлым летом. Проконсул о них слышал раньше, в том числе и от Ганнона Стритана, который со своим отцом бывал у него в гостях. Магон Стритан пытался на основании захвата Тингиса пробить сыну досрочное получение римского гражданства, чтобы тот смог расстаться с надоевшей службой в военно-морском флоте и зажить в свое удовольствие в имении, купленном на награбленное. Видимо, Квинт Сервилий Цепион не счел вклад моего деверя достойным такой высокой награды. Зато меня на первой же стоянке похвалил.

— Фест Икций рассказал мне о твоей решающей роли во время захвата Тингиса. Молодец! Не зря я рекомендовал дать тебе гражданство! — торжественно произнес он.

— Я помню об оказанной мне чести, и при первой возможности отблагодарю! — заверил в ответ, не подозревая, что эта возможность подвернется очень скоро.

Мы сделали еще одну ходку в Нарбо-Марциус с новобранцами, а потом привезли полный трюм катапульт. Во время выгрузки мне и пришел приказ прибыть с отрядом в Толозу (наверное, будущую Тулузу), недавно восставшую против римлян и опять захваченную Квинтом Сервилием Цепионом с помощью подкупа. Видимо, услышанное о наших подвигах в Африке научило его брать города не только лобовым штурмом с большими потерями. Поскольку послание было лично мне, подумал, что проконсул хочет переправить в Рим свою часть добычи под охраной надежного человека, и, в общем, не ошибся.

Дорога заняла четыре дня. По пути видели галльские дозоры, которые следили за нами, но не нападали. Наверное, боялись нас больше, чем мы их. Толоза располагалась на правом, высоком берегу реки. Это было большое поселение, окруженное рвом и валом с частоколом. Местное население почти всё перебили или продали в рабство, поэтому оба легиона, которыми командовал Квинт Сервилий Цепион, не стали строить каструм, расположились в поселении, немного укрепив его. Часть воинов и пленных как раз занимались сооружением деревянных угловых башен.

Проконсул принял меня в большом прямоугольном доме, напоминающем конюшню из-за того, что от двери до противоположной стены шел длинный холл, по обе стороны от которого находились комнатушки, разделенные тонкими деревянными перегородками. Ни дверей, ни занавесок комнатушки не имели, и, проходя мимо, я имел возможность заглянуть в каждую и убедиться, что там только топчаны. То ли это был родовой дом большой семьи, то ли казарма. В дальней половине холла стоял длинный стол с лавками по бокам. Проконсул сидел у дальней стены во главе стола. Одет был в белую хлопковую тунику с двумя вертикальными пурпурными полосами сантиметров десять шириной каждая, что говорило о принадлежности к сенаторам. Слева от него расположился секретарь — пожилой чахлый мужчина с жидкими, наполовину седыми волосами и слезящимися глазами, которые постоянно вытирал — что-то писавший свинцовым карандашом на папирусе. Справа позади стоял, сложив руки на животе, юный и мускулистый раб-негр в белой набедренной повязке. Квинт Сервилий Цепион ответил на мое приветствие и показал рукой, чтобы занимал место за столом на лавке справа от него. Следующим жестом проконсул отправил секретаря на низ стола. Разговор, видимо, предполагался серьезный, не для лишних ушей. После третьего жеста раб поставил передо мной бронзовый кубок емкостью грамм двести с барельефом в виде лежащей волчицы, у которой сосут вымя два человеческих детеныша, скорее всего, Рэм и Ромул, и наполнил его красным вином, кисловатый запах которого сразу насторожил меня.