Наемник (ЛП) - Хорст Мишель. Страница 3

Глава 3

Оливия

Мир напоминает яркое пятно, а во рту так пересохло, что язык кажется распухшим. Я делаю глубокий вдох, и ноздри наполняет запах антисептических средств, а грудь пронзает тупая боль.

Глаза отяжелели, но я с трудом открываю их, щурясь и глядя по сторонам. Яркий свет, больничный запах, приглушенные звуки — всё это так знакомо. Я заставляю себя сесть, и острая боль пронзает ноги. Я жду, пока боль утихнет, прежде чем стянуть с себя одеяло. Моя левая нога туго обмотана гипсом.

— Эй, — шепчу я, прежде чем прочистить горло.

Я тянусь к кнопке рядом с больничной койкой и нажимаю её, вызывая медсестру.

Я помню несчастный случай лишь отрывками. Но этого достаточно, чтобы понять, что меня сбила машина.

— Ливви, ты снова вернулась в мир живых, — произносит медсестра.

Я не помню, чтобы видела её раньше, но, с другой стороны, больница слишком большая, чтобы знать весь персонал.

— Как давно я здесь?

Я откидываюсь на подушки, устав от попыток пошевелиться.

— Ты два дня была без сознания. Доктор Мартин придёт и проверит тебя через минуту.

Я поднимаю руку, чтобы как обычно убрать волосы назад, заправив их за уши, но чувствую повязку. Мои пальцы движутся по грубой материи, покрывающей половину моего лица, с настойчивостью, которая скорее исходит из паники.

— Моё лицо? — слова звучат хрипло и напряжённо.

Я перевожу взгляд на медсестру и вижу в её глазах жалость. Должно быть, она новенькая. Одна из первых вещей, которым нас учат, — это никогда не показывать жалость. Вы должны быть хладнокровны и спокойны при любых обстоятельствах — иначе вы можете заставить пациента паниковать ещё больше. Именно это я делаю сейчас.

— Что не так с моим лицом? — спрашиваю я громче.

Я оглядываюсь в поисках зеркала, но его нигде нет.

— Принеси мне зеркало!

— Ливви, — говорит медсестра, и я отчетливо слышу панику в её голосе.

Я сбрасываю с себя одеяло и с трудом добираюсь до края кровати. Я позволяю левой ноге безвольно висеть в воздухе, и отталкиваюсь правой. Гипс тяжелый, и я практически падаю с кровати.

Медсестра протягивает руки, чтобы поймать меня, но я отталкиваю её. Я хватаю капельницу и использую её как костыль, игнорируя боль, которая начинает пульсировать в ноге. Я шаркаю к унитазу и хватаюсь за раковину, чтобы не упасть.

Моё дыхание быстро пробегает по губам, высушивая их ещё больше. Мои глаза находят зеркало, и на мгновение я ошеломлённо смотрю на совершенно белую повязку. Дрожащей рукой я дотягиваюсь до своего лица и начинаю снимать бинты.

— Оливия! — я слышу, как кто-то огрызается.

Я продолжаю стягивать повязку, и ужас пронзает мою душу, когда я вижу пересекающиеся швы от края носа до кончика уха.

Моё дыхание ускоряется, пока не превращается в хрипы. Слёзы размывают представшую ужасную картину передо мной, а затем чья-то твёрдая рука берёт меня за руку.

— Возвращайся в постель.

Я смотрю на другую медсестру — постарше и опытнее. В её глазах нет жалости. Она выглядит нетерпеливой, и это почему-то немного успокаивает меня. Если она сердится на меня, значит, ей всё равно. Я не красавица для неё, но и не уродина. Я просто пациентка, которая оторвала её от других дел. Она меня не видит, и это успокаивает.

Я хочу, чтобы физическая и душевная боль поглотили меня целиком, пока я не стану невидимой для всех.

Глава 4

Мэйсон

Шесть месяцев спустя…

У меня нет предпочтительного способа убийства. Я просто выбираю тот, что проще всего. Я не получаю удовольствия от того, что лишаю кого-то жизни, но меня утешает тот факт, что в мире станет на одного монстра меньше.

Перед тем как уйти из социальной службы, я составил досье. Назовём это списком возмездия. Я, должно быть, потратил почти год, чтобы собрать всё вместе — файлы о монстрах.

Весь этот путь занял больше времени, чем я думал. То, что должно было занять несколько месяцев, превратилось в годы.

Когда я начинал, их было всего двадцать три. Легче всего было позаботиться о наркоманах и тех, кто был пойман на нелегальном дерьме. Было легко замести следы.

Сейчас их осталось всего четверо. Худших я оставил напоследок. Эти четверо мужчин не алкоголики и не наркоманы. Они из тех, кто казались идеальными, но за закрытыми дверями они становились совершенно другими

Отец Маккензи — один из них. Аманда Хейвуд убила свою собственную дочь, прежде чем направить пистолет на Гранта Хейвуда. А затем она покончила с собой. В глазах закона Аманда была жестокой супругой и матерью, а всё потому, что больше она не могла вынести и дня в непрекращающимся аду. Она была очень слаба. Смерть была для неё предпочтительнее, чем жестокое обращение Гранта Хейвуда.

Если бы Аманда не доверилась мне, я бы осудил её так же, как и все остальные. Но за неделю до того, как она сдалась, она открылась мне. Это был уже девятый визит Маккензи в больницу в этом году. Аманда показала мне свои синяки. Она рассказала мне обо всех ужасах, которые Грант творил с ней и их дочерью, и, хотя доказательства были налицо, Грант был неприкасаем. Он был генеральным директором преуспевающей компании. Он участвовал в благотворительности. В глазах всего мира он был совершенством.

Теперь он прикован к инвалидному креслу, и люди жалеют его. Бедняга потерял жену и дочь, а пуля, которая должна была убить, парализовала его.

Некоторые подумают, что это достаточное наказание, но я не согласен с этим. Никакое наказание не будет достаточным для того, чтобы искупить причинение боли ребенку.

Я пообещал Маккензи позаботиться об этом чудовище. И я собираюсь сдержать данное обещание.

Я провел последние два часа, наблюдая за Хейвудом. Он плавает три раза в неделю в элитном клубе. Проще всего было бы утопить его, но рядом с ним находился физиотерапевт, который работает с ним, так что это нарушает мои планы. Мне придётся найти другой способ.

Я не видел Оливию с тех самых пор, как произошел несчастный случай. Не то чтобы у меня было время беспокоиться о ней, но после аварии она не выходит у меня из головы. Иногда в квартиру заглядывает женщина лет сорока пяти.

Я поднимаюсь по лестнице и, добравшись до своего этажа, с удивлением обнаруживаю, что дверь квартиры Оливии открыта. Джейн стоит в дверях и заглядывает внутрь.

— Так ты вернулась? — спрашивает Джейн.

Это заставляет меня остановиться и заглянуть в квартиру.

Каждый раз, когда я видел Оливию, я считал её прекрасной. Она была здоровой, энергичной — живой.

Мы встречаемся взглядами впервые с момента аварии, и я не вижу ничего от той жизни, которая раньше буквально сочилась из неё.

Её светлые волосы безжизненно свисают на лицо. Она смотрит на меня из-под прядей волос, но на этот раз она не первая, кто прерывает зрительный контакт. Я. Не знаю, что заставляет меня отвернуться, но я иду к своей квартире, открываю дверь и захожу внутрь.

Я бросаю ключи на старый стол. Единственная мебель в моей квартире — это стол, один стул и кровать в комнате. Ещё небольшой барный холодильник для самого необходимого.

Я иду прямо в ванную и раздеваюсь, прежде чем включить воду и войти в душ.

Закрываю глаза и позволяю воде течь по мне, и вот тогда я понимаю, почему разорвал контакт с Оливией. На этот раз в её глазах не было страха. Там было только отчаяние. Я почувствовал, как её темнота взывает ко мне.

Глава 5

Оливия

Шесть месяцев прошло с тех пор, как меня сбила машина. Всё, что я помню о последних ста восьмидесяти днях, — боль.

Боль, когда я улыбаюсь или ем.

Боль, когда я вижу своё отражение в зеркале или окне.

Боль от того, что я не могу работать с детьми, потому что я уродина.

Мне пришлось уйти из больницы. Не то чтобы меня уволили. Бинты сняли уже после первой операции. Но зайдя в палату к детям я увидела страх в их глазах. Некоторые даже отворачивались. Мне было так больно видеть, что они боятся меня. Я жила ради их улыбок, когда входила в палату. Раньше я была единственной, кто их утешал… а теперь ничего.