Вкус одержимости (СИ) - Лабрус Елена. Страница 41

— Всё, не рассказывай мне ничего. Я не хочу это знать. Это противно. Нет, это отвратительно, — он скривился и посмотрел на меня с недоверием. — И что в крови они тоже есть? Все эти бациллы? Нет, я знаю, что кровь транспортная система и переносит все эти вирусы и прочую дрянь: гепатиты, СПИД сифилис и так далее. И мы очень рискуем, когда тянем в рот всю эту гадость с кровью, — усмехнулся он. — Но что кровь сама по себе этот, как его, микро…

— Микробиом, — кивнул я. — Увы, а может, к счастью, но да. Микробный состав крови при шизофрении, например, сильно отличается от нормального. А микробиом крови сильно отличается от микробиома кишечника, ротовой полости, дыхательных путей или мозга. Так сильно, что его можно отличить даже невооружённым глазом, — открыл я следующий снимок.

— Так ты считаешь дело именно в этом? Что в крови содержится что-то, чего не хватает в нашем мозгу?

— Скорее в нашем кишечнике, Феликс. Ведь ты сам описал жажду, и все эти колики, отсутствие стула, вялость. И она пропадает, когда кровь ты пьёшь, питаешься ею, кормишься, а не вводишь внутривенно. А из того, что это именно свежая кровь, а не консервированная, не сепарированная и не замороженная, напрашивается простой вывод: она должна быть живая, а значит содержать живые, не убитые воздействием температур и антисептиков микроорганизмы, которые восполняют какой-то врождённый дефицит в нашем организме.

— Иисус, Мария, Иосиф! — выдохнул он, оглушённый собственной догадкой. — Так эти, мать его, микроорганизмы тогда есть в любой крови, ведь от жажды помогает любая кровь, от любого донора, главное, свежая.

— Да, — кивнул я. — Это что-то является частью любого обычного стандартного человеческого микробиома. Но ни один санг ещё не смог помочь другому, напоив своей кровью. А ещё хуже становится, если при жажде пытаться пить свою кровь.

— Твою мать! — подкатил он к себе табурет и сел. — Значит, в нашей крови этого нет, и мы восполняем дефицит единственным возможным способом?

— А ещё микробиом человека наследуется, как и гены, поэтому мы и получаем его аномалию от предков, а потом передаём свои детям.

— К счастью, не всегда. Не всегда, — закрыл он больную для него, да и для меня тему. — Но почему тогда все в разное время проходят «инициацию»?

— Я не знаю точно. Это только теория, Феликс. Одна из теорий. Но этот вопрос в неё тоже вписывается. Мне кажется потому, что с рождения имеется какой-то запас нужной микробиоты, то есть микробной биомассы, которая кстати не приносит организму никакого вреда, скорее наоборот, мы сосуществуем и помогаем друг другу, поддерживая баланс. И некоторое время после рождения её недостаток компенсируется. Но этот запас не вечен, и когда начинается гормональная перестройка организма, половое созревание, какие-то гормоны или ферменты этот запас «подъедают», ведь большинство сангов испытали первую жажду в как раз в четырнадцать — восемнадцать лет. Кто-то раньше, кто-то позже, но именно тогда эта брешь в микробиоме становится больше, и организм сам её уже не в состоянии залечить. 

— Значит, орган нашего организма, который за это отвечает — микробиом.

— А знаешь, как первый раз обратили на него внимание?

— Ну давай, добей уже меня, — сам он налил себе ещё вина.

— Взяли двух мышей: одну худую, а другую с ожирением, и от каждой пересадили кишечную флору двум здоровым мышам. И одна из них исхудала, а вторая через то же время сильно поправилась. Микробиом — это скопление микробов в нашем организме, влияет на всё, Феликс.

— И ты нашёл эту самую бляцкую бактерию или что там ещё, которая делает нас сангвинарами? Её можно просто убить? Или нет, подожди, раз она исчезает, когда пробуждается жажда, значит, наоборот, подселить?

— Ну если твоя жажда уже прошла… — сделал я многозначительную паузу.

— Сукин ты сын! Ты что-то всё же ввёл в кровь парнишки? Подсадил какую-то живую дрянь? — посмотрел он на меня пристально. Но я тоже ждал его ответа, и он это знал. — Нет, чёрт побери! — выдохнул он шумно. — Нет, Алан! Не прошла. Моя жажда только усилилась. И я приехал получить свою дозу, новую, свежую дозу его крови. И ты как никто это знаешь, иначе не прислал бы мне ту пробирку. Как знаешь и то, что я не показатель. Что меня не вылечишь. Что я люблю кровь. Что я буду её пить всегда. Пока не сдохну.

— Знаю. Но я только начал, Феликс. Здоровая мышь не сразу похудела. Это процесс. Это работа. Это время.

— Но почему именно он?

— Честно?

— Уж сделай одолжение.

— Просто так сложилось. Он поступил плохо, этот малолетний гандон. Так плохо, что мне пришлось вмешаться и немножко объяснить ему, что так поступать нехорошо. Ну а пока он здесь и сильно зависим от моего расположения, я и использовал образец микробиома, что получил два года назад  из… — я запнулся.

Но он всё понял.

— Из крови Киры?

— Пять лет работы, — вдохнул я тяжело. — Пять лет, Феликс. И она…

— …погибла. И унесла в своей крови на дно могилы все твои труды, — кивнул он и поднял вновь наполненный бокал. — За мою девочку. Мою любимую девочку. Как же я не хотел тебе её отдавать, Алан. Как знал!

Он выпил до дна и встал:

— Я даже не спрашиваю, что ты хочешь получить за мальчишку.

— Мы оба это знаем, — вздохнул я.

— Конечно. Кто же ещё, если не любящая тебя до самоотречения женщина согласиться превратить свою кровь в поле твоих исследований. Ведь тебе придётся начинать с ней заново. А мальчишку рано или поздно отпустить. Он всего лишь пленник.

— Приятно иметь с тобой дело, Федэ. Тебе ничего не надо объяснять.

— Но ты прав, чёрт побери, Алан. Прав! Ни одна кровь не вызывала во мне такой подъём, такое ощущение праздника, исцеления, упоения, свободы, как эта. Хотя она и не работает, иначе ты бы давно исцелился сам, что-то в ней действительно есть. Что-то невыносимо прекрасное, пусть ты и зовёшь это всего лишь микробы. Но это как магия.  Как восторг от картин Пикассо, что тоже называют просто мазнёй.   

— Я рад, — скромно потупился я.

— Нет, ты знал. И ты на это рассчитывал, сволочь, — перебил он. — Но ты гений, Алан. И я хочу, чтобы ты продолжал работать. Я знаю, ты думаешь, что я боюсь потерять Семью. Но ты ошибаешься. Я не вечен. И мне плевать, что станет с Семьёй потом. Я устал. Я просто хочу прожить остаток своей жизни так, как нравится мне, трахая «ноликов», пока ещё могу, и наслаждаясь кровью, которая мне нравится. И ты это тоже знал. Знал, мерзавец, — он похлопал меня по груди, тяжело вздохнул и нахмурился. — Я сообщу, когда захочу поближе познакомиться с блондинчиком. И ты в курсе, что нужно сделать. Мне не нужны проблемы. Мне нужен послушный, готовый к моим прихотям мальчик.  

— Я знаю, Феликс, — кивнул я.

Знаю. И это моя проблема и только моя, как её решить.  

— Но я не для того пролетел через три страны и провёл в воздухе пять часов, чтобы вернуться ни с чем.

И в этом он был прав.

Я знал, что он вернулся к экрану монитора, когда я взял вакутейнер и пошёл к камере Блондина.

Не знал Федэ только одного: что не было у меня никакого образца микробиома. Всё что у меня было — Кира. А всё, что осталось — ничего. И мне не просто придётся с чего-то начинать, мне придётся начинать сначала.

Я проводил его до вертолёта и вернулся.

Всё это потом. А сейчас мне нужны цветы, мне нужны продукты на ужин. И у меня осталось не так много времени на всё это до восьми.

Сегодня я не хотел больше ни о чём думать.

Нет, я не планировал это. Но совру, если скажу, что не хочу.

Я хочу провести этот вечер с Никой. Поговорить, вместе поужинать, поцеловать и заняться с ней любовью.

И это всё, чего я сегодня хочу.

Глава 39. Ника

Святая инквизиция!

Уверена, где-то зарыдала от зависти Золушка, когда ровно в восемь я сделала первый шаг на лестницу и у её подножия увидела своего сказочного принца. К счастью не в жабо и смешных белых лосинах, а во всём чёрной, как всегда. Но, главное он стоял там.