Затмение (СИ) - Субботина Айя. Страница 46

— Мне жаль, Дэшелла, но ты, хоть и идеальное творение Кудесника, всего лишь смертная женщина, — говорит невидимый голос.

— А ты трус, раз боишься показаться перед простой смертной, — огрызаюсь я.

Нельзя. Нельзя! Я даже не знаю, что оно такое, но Блайт бы ни за что не позволил лишь бы кому таскать себя за шиворот, словно щенка. Одного этого достаточно, чтобы сбежать, если еще не поздно, но ослиное упрямство заставляет стоять на месте. Я больше не герцогиня, я — законная королева Абера, наследница Трона луны, кровь древних королей, кровь первых людей. В моей крови лед, а не вода, и предкам, даже если я их не знаю, не будет стыдно за меня перед богами.

Блайт пытается вывернуться, но невидимка тянет вверх, так высоко, что его ноги болтаются в полуметре над землей. Встряхивает — и мне кажется, что я вдруг прозреваю. Как будто все это время смотрела через мутное стекло, видела другого человека. Не того, который все время дразнил меня, и точно не того, которого целовала в своей постели. И эта ночь…

— Это опять какой-то обман? — догадываюсь я. Просто потому, что в последнее время вокруг меня нет ничего настоящего. Мир рассыпается, разваливается, как старая метла, буквально на глазах теряя прутья. Еще совсем немного — и дыры станут такими огромными, что истина прорвется наружу и разрушит абсолютно все, что я знала и во что верила.

— Мне нравится, что быстро ты учишься, Дэшелла, но, увы, Кудесника ты все равно не спасешь, равно как и этот мир.

Невидимая рука еще раз встряхивает Блайта — и тот буквально на глазах съеживается, словно из него выкачивают всю жизнь. Тело быстро обмякает, становится невыносимо бледным, худым, щеки неестественно вываляются внутрь.

И одновременно с этим преображением невидимка, наконец, обретает черты.

Я вздыхаю. Слишком громко, совершенно непозволительно громко, поэтому его губы трогает ленивая самодовольная улыбка. Он высокий. Он очень высокий, метра два точно. Короткие темные волосы, из которых торчат тяжелые, темные, словно из обсидиана, рога, серая кожа и взгляд с вертикальными, похожими на провалы лавы, зрачками.

— Ты… Все это время в нем… был ты?

— Я и есть «он», — поясняет этот человек. Хотя нет, конечно, не человек. — Люблю убивать богов, знаешь ли, особенно когда жизнь становится невыносимо скучной — и вы, люди, перестаете воевать, устраивать кровавые ритуалы и приносить в жертву младенцев в только что освежеванных шкурах ягнят.

— Ты — один из тех, кто убивает миры ради забавы? — вспоминаю слова Эвана. — Кто просто так устраивает войны, стравливает людей, бьет их лбами друг о друга?

— Я рад, что маленькая марионетка Кудесника обо мне слышала, — театрально раскланивается он.

И мышцы так туго натягивают простую полотняную рубашку, что я снова непроизвольно вздыхаю. Он слишком… невозможный. Глаза Блайта, его когти, его клыки, но на совершенно другом лице. На лице, с которого хочется сделать слепок. На голове, которую хочется отрубить и спрятать в банку с раствором, чтобы большее никто и никогда не видел, как он улыбается.

Боги, да что это?

Он идет на меня: вразвалку, как победитель к беспомощной жертве. Темный плащ развивается сзади словно крылья ворона, хлопает на несуществующем ветру. В каждом движении — сила и страх, от которого хочется сбежать на край света, укрыться за непроходимыми скалами, но я продолжаю стоять. Лучше пусть прихлопнет, как комара, чем увидит мою слабость.

Его аура давит ужасом, всеми самыми страшными кошмарами, бедами, плачем тысячей матерей и жен, которые не дождутся с войны своих сыновей и мужей. Но при этом он буквально притягивает к себе, манит слепящим светом огненных глаз, за которым нет ничего, только медленная и мучительная смерть.

— Ты не убегаешь, — немного удивленно констатирует он. Взглядом заставляет меня поднять подбородок, но готова поклясться, что чувствую на своей коже его пальцы. — Все убегают, а ты не убегаешь.

— Я не все, — нахожу в себе силы огрызнуться и все время, словно заводная игрушка, мысленно повторяю: «Я — королева, я — королева».

Он ухмыляется и все-таки кладет пальцы мне скулы, немного сжимает — и когти до крови царапают кожу, но я не прошу пощады, лишь закусываю губу, чтобы не поддаться слабости.

— Прежде, чем мы начнем, Дэш, хочу сказать, что эта ночь с тобой была совершенно особенной. Но все, что ты чувствуешь к нему, — он кивает себе на спину, где от прежнего Блайта уже почти ничего не осталось, — это просто мой обман. Кудесник внушал тебе любовь создателя, что-то, как он любит говорить, «высокодуховное и неземное». Я же — похоть, страсть и прочую сопливую ересь, на которую падки все без исключения женщины.

Я понимаю, о чем он говорит, и правда меня освобождает.

Все так просто и очевидно, что хочется вернуться в прошлое и врезать себе как следует за то, что не видела дальше собственного носа. Я всегда боготворила Эвана. Что бы он ни делал, всегда смотрела на него, как на небожителя. А Блайт… Он просто увлек меня собой: быстро, словно точно знал, чего мне хотелось от мужчины. Я хотела страсти — он давал мне страсти, а когда мне хотелось нежности — он был самым очаровательным мерзавцем на свете.

— Мне жаль, Дэшелла, но даже королевы — всего лишь пешки в играх высших сил, — без тени озвученного сожаления говорит он.

— Мне и дальше звать тебя Блайтом? — глядя ему в глаза, спрашиваю я.

— Нет уж, хватит с меня этой клоунады, — морщится он. А потом наклоняется к моему лицу и, улыбаясь так, что на кончиках крепких клыков отражается блик луны, говорит: — Йон, Король Тени, Черная кровь и просто Маска.

— Потому что умеешь хорошо прикидываться кем-то другим?

— Как видишь, — он разводит руками, даже не скрывая, что эта ночь — ночь его триумфа. — У меня за плечами сотни лет практики, Дэшелла, не принимай на свой счет. Даже Кудесник не разгадал, а ему-то с его интригами теперь самое время самоустраняться и отдать этот мир мне на съедение. Я уже все равно его обыграл.

— Мне ты это зачем говоришь, Йон?

Даже его имя на языке вибрирует чем-то горько-сладким, и я прикусываю щеку изнутри, чтобы вытравить из себя эту заразу вкусом собственной крови.

— Да мне просто скучно, Дэшелла, — не юлит он. Каким-то очень уж человеческим жестом ерошит волосы и добавляет: — С вами, людьми, все так примитивно, без огонька. Но ты была забавной.

— Рада, что скрасила твои серые будни.

— Огрызайся сколько влезет, Дэшелла, ведь это единственное, что у тебя остается.

— Ну раз уж я тебя повеселила, то, может, и ты меня развлечешь?

Йон поворачивается, стаскивает с плеч плащ — и тот, не успев упасть к его ногам, разлетается каркающей стаей воронья с горящими красными глазами. Они кружат над нами, словно туча, а потом разлетаются в разные стороны. И я почему-то знаю, что это — не просто вороны, а его шпионы, часть той чудовищной армии, о которой рассказывал Эван.

— Хочешь знать правду? — догадывается Йон. — Эван такой скупой, да? Всегда обо всем молчит, говорит загадками, наводит туман и темнит. Знаешь, почему? Потому что не верит людям. Даже тебе, хоть сам же тебя и создал. Думает, что вы испугаетесь, сбежите от ответственности. Думает, ваши человеческие умишки не способны осознать замысли Высших сил, и вы просто сойдете с ума. И знаешь, — Йон разводит руки, — он прав.

— Вряд ли мне стоит бояться безумия… сейчас, — наживаю на последнее слово. — А раз уж ты все равно празднуешь победу, то может расскажешь, что происходит, чтоб вас все демоны задрали?!

Моя злость явно его забавляет, потому что Йон улыбается еще шире. Он раздумывает какое-то время, а тишина вокруг такая безупречная, что я слышу, кажется, шорох каждой упавшей снежинки.

— Ну хорошо, Дэшелла, я все тебе расскажу, а ты постарайся все же не сойти с ума. И так, с чего же начать… — Он морщит лоб, словно от тяжких раздумий, а потом начинает. — Мы давно воюем друг с другом, Дэшелла. Темное и Светлое, Созидание и Разрушение, Жизнь и Смерть. И я, как ты понимаешь, играю за плохих парней. Не всем, знаешь ли, нравится создавать миры и населять их всякими скучными паразитами, вроде вас, людей. Некоторым по душе жечь, уничтожать и просто развлекаться, пока смертные режут друг друга за клочок плодородной земли. Так было давно, задолго до тебя. Задолго до того, как вы, люди, эволюционировали. Кудесник и его марионетки создают миры, культивирует, как заскорузлый фермер, а я со своими тенями их разрушаю. Что-то вроде круговорота жизни и все такое. Бывает, перевес на его стороне, бывает — на моей. Но, как ты понимаешь, ни один из нас не будет достаточно могущественным, пока живет другой. Мы как два быка на мосту — не разойдемся, пока один из нас жив. Кудесник черпает силу из молитв и поклонения, из похвалы, которую ему возносят, из веры во всех его паршивых друзей-божков. Как вот тот, — Йон снова кивает себе за спину. — А я просто беру то, что никогда не дают, но чего всегда в избытке.