Хрустальная волчица (СИ) - Горенко Галина. Страница 32
— Я верю.
— Спасибо, моя волчица, — сказал Генрих и вновь поцеловал, — а теперь иди. Увидимся на балу.
Потянув дверь на себя, я обернулась.
Мощному телу Правящего вторил силуэт огромного медведя. Почему-то вблизи я его не заметила: а теперь видела его так же чётко, как и самого мужчину — тонкий, словно нарисованный кисточкой восточных граверов, кроваво-красный контур большого хищника и алый отблеск в глазах цвета янтаря. Вид его завораживал и восхищал, а взгляд, коим любимый провожал меня, заставил заалеть мои щеки, я тихо прошептала «люблю» и вышла.
Но добраться до главной залы летнего дворца Кёнига мне было не суждено.
Тупая боль плескалась в затылке.
Во рту было сухо, как в Танских пустынях, и я едва ли чувствовала руки и ноги, бесполезными конечностями распластанные на холодном каменном полу. Разлившаяся по скованному телу слабость не давала вздохнуть полной грудью, не то, чтобы принять горизонтальное положение. Но собрав вою в кулак, с трудом преодолевая сильные тошноту и головокружение — я таки села, облокотившись на, кажется, лавку.
Повязка сильно давила на глаза, лишая возможности осмотреться, и, хотя неяркий свет всё же проникал сквозь плотную, темную ткань, я потянулась рукам, силясь её снять. Скованные за спиной кандалами, судя по звуку, они были нанизаны на короткую цепь, что была вбита в одну из стен. Подергавшись, словно муха в паутине я услышала настороживший меня шорох, а затем и скрип открывающейся двери.
— Смотри ка, уже пришла в себя. Быстрая какая, — низкий, незнакомый голос вторил гулким эхом, отражаясь от низких сводов. Я что в подвале? — Задержаться не могу, сама понимаешь, бал прекрасное алиби, а на меня подумают в первую очередь.
Чужие пальцы потрепали меня по щеке, словно поощряя шалости игривого щенка, и когда я зло клацнула зубами в опасной близости от руки похитителя, услышала тихий смех:
— Строптивая, это будет интересно, — сказал мужчина, ехидно смакуя временную победу
В то же мгновение я почувствовала резкий укол в шею и туманное, болезненное сознание покинуло меня, отправляя в небытие кромешной тьмы.
Я еще несколько раз приходила себя, то трясясь в карете, то покоясь на дурно пахнущем сыростью топчане, но каждый раз стоило мне хоть немного пошевелиться меня ждал очередной укол в шею, и как результат — вновь потеря сознание.
То, что нахожусь уже не в столичном дворце, да и вообще не в Хельмшторме, я поняла практически сразу. С трудом преодолевая рвотные позывы, я старалась дышать через нос, часто-часто вдыхая пыльный воздух, и сцепив зубы заставила себя не шевелиться и не охать, дабы не выдать то, что уже пришла в себя.
Меньше всего я хотела, чтобы мне вновь впрыснули гадость, вырубающую меня до состояния трупа, но терпеть колючую боль, мириадф топчущихся по моему онемевшему телу мурашек, было невыносимо и напрягая слух, и не поймав посторонних звуков, застонала, вытягиваясь всем телом. Руки, как и прежде были скованны, но уже спереди, это одновременно дарило надежду и настораживало.
Гремя оковами, я сразу стянула повязку, и подслеповато щурясь от неяркого света часто заморгала, смахивая слезы облегчения. Я почувствовала волчицу, жалобно скулящую на периферии сознания, нездоровую, слабую, но демонски злую.
Кандалы были специально заточены под люписов, с сердечником из аконита и чёрной стали, я о таких только читала, и никогда не видела в живую. Орудие сдерживания и пыток для потерявших человеческую ипостась волков было редким и дорогим, тех, кому нежны были такие вот украшения — чаще убивали, чем пытались помочь. Это ж надо как меня боятся, раз используют столь уникальный артефакты, хотя думаю никакой другой металл, рвущийся на свободу данам не удержал бы.
Я всё еще была в том самом платье, местами порванном и грязном, в одной туфельке, и не уверена, чего мне больше хотелось, есть, пить, в туалет или разорвать на части того ублюдка, что похитил меня. Сначала я подумала, что это Клаус или Аделла, или Клаус и Аделла, или чокнувшаяся от горя Кюна, бьющая по слабым местам пасынка, но… О нашей связи с Генрихом узнать так быстро они не могли, а вот мужчина, чьи договорённости нарушило моё становление как воина и обретение независимости от опеки, чьи три супруги странным образом погибли
Шум шагов и негромкий диалог двух мужчин по мере приближения к моей двери становились более отчетливыми:
— Вы совсем сбрендили, Ваше Сиятельство, — разобрала я возмущенный голос, который не слышала прежде. Моя догадка начала подтверждаться, а тем временем мужчина продолжил, — вы кололи ей неразбавленный экстракт вербены не один раз, а несколько? — вопрос был уже задан фальцетом.
— Сильная самка. Приходила в себя слишком быстро, — ответил другой.
— Вы могли её убить
— Одной больше Её я щадил, — перебил его маркиз, а это был именно он. Могу поставить оставшуюся туфлю на кон. — Так, о чем это я Давай осмотри её, возьми кровь, проведи пару своих анализов, дай рекомендации, а я заплачу тебе как обычно, и забуду о том, что ты повысил на своего Альфу голос и не вырву горло тебе прямо сейчас.
— Да_даПроститеДа.
Дверь со скрипом отворилась и в комнатушку низко кланяясь и с опаской оглядываясь на моего несостоявшегося жениха, вошёл пожилой мужчина. Его темные волосы были присыпаны сединой, словно перец солью, небольшое брюшко, аккуратная одежда и коротко стриженная бородка в сочетании с внимательными и добрыми глазами располагали к себе, и возможно он бы мне понравился, если бы я не слышала то, о чём говорили лекарь и маркиз.
Я внимательно следила за действиями врача, хотя мощная фигура похитителя, замершая в проходе, напрягала куда как сильнее. Доктор наполнил стакан водой из кувшина, стоявшего тут же:
— Это просто вода, девочка, пей, — и протянул, поддерживая голову, пока я жадно глотала прохладную, отдающую железом жидкость. — Я сейчас накапаю в следующий стакан противоядие, на твоём месте я бы его выпил, — шепнул он мне в самое ухо, едва шевеля губами и почему-то я ему поверила, и вновь опустошила стакан до самого донца.
— Ну чего ты там возишься, бери кровь — командовал Штейн. — Не надо на меня так смотреть Мак Кайла, я щедро заплатил Да я мог купить десяток девок, за ту сумму, что запросила эта сквалыжница, твоя мать.
— Я свободна от долга. Что вам от меня надо? — я старалась сдерживать гнев, притворяясь безвольной марионеткой в руках злого гения, копила силы и усыпляла бдительность. Хотя волчица, вторя моим истинным чувствам царапала солнечное сплетение, выскуливая возможность по-быстрому решить эту проблему.
Фатально решить.
И вдруг, я вспомнила как совсем недавно спорила с Фенриром, что убийство разумного существа это последний, самый решающий довод, коим стоит пользоваться только в том случае, коли нет другого выбора. Но вот прямо сейчас, думать о том, чтобы сохранить жизнь мерзавцу, я не собиралась априори, смакуя в разыгравшемся воображении то, как мои челюсти смыкаются на горле врага и его сладкая кровь, приправленная острой специей обреченности, течет в мой рот.
Сознание помутилось, меняясь на звериное, конечности мои напряглись, спина покрылась испариной, а позвоночник вытянулся в преддверие трансформациии ничего.
Ни-че-го.
Хотя
Боль, сравнимая по силе, верно, лишь с муками Соляра, ударила в скованные наручниками запястья, выжигая кислотой агонии желание трансформироваться. Внутренности обожгло, ослепляя меня на долгие таймы, но желчный смех, преследовавший меня всё то время, что я с трудом приходила в себя, не дал мне вновь погрузиться в спасительное небытие, держа на плаву агонизирующего сознания.
— Дура, нет, ну надо же какая дура. Можно подумать ты у меня первая с данамом, — раздалось ближе, чем я надеялась. — Ну что там?
Пока я боролась с болью врач бегло осмотрел меня и даже умудрился взять кровь, потряхивая парой пробирок с добавленными в них реактивами перед моим носом. Кровь в них меняла цвет несколько раз, с почти черного на прозрачный, с прозрачного на синий и жёлтый, а потом в обоих колбах стала бурого цвета и выпала в осадок крупными, волокнистыми хлопьями.