Долина забвения - Тан Эми. Страница 14

Через полчаса после полудня в мой четырнадцатый день рождения перед домом раздались крики, а со стороны двора в небо взвились фейерверки. Карлотта прижала уши и юркнула под кровать.

У нас не было привычки к пышным праздникам в честь дня рождения, но, возможно, я достигла особенного возраста. Я кинулась искать мать. Она стояла у окна Бульвара и смотрела на Нанкинскую улицу. Каждые несколько секунд я слышала, как в отдалении взрываются петарды. Затем послышался свист снарядов, разрывающих воздух, и сердце у меня в груди глухо забилось. Крики «Ура!» разрастались до оглушительного крещендо, затем затихали и раздавались снова и снова. Значит, вся шумиха была не в честь моего дня рождения. Я подошла к матери, и вместо приветствия она сказала:

— Только посмотри на этих дураков!

В комнату без стука ворвался Треснувшее Яйцо.

— Началось, — объявил он хрипло. — Об этом уже все говорят. Династии Цин пришел конец. Юань Шикай скоро вступит в должность президента новой Китайской Республики.

Выглядел он совершенно безумным.

На дворе было двенадцатое февраля тысяча девятьсот двенадцатого года, и вдовствующая императрица Лунъюй только что подписала отречение от престола от имени своего шестилетнего племянника, императора Пу И, при условии что они останутся жить во дворце и сохранят всю свою собственность. Закончилось Маньчжурское правление. С самого октября, когда Новая Армия устроила мятеж в Учане, мы ждали этого дня.

— Почему Юань Шикаю ты доверяешь больше, чем дружкам императора? — спросила мать у Треснувшего Яйца. — Почему вместо него они не поставили президентом доктора Суня?

— Юань Шикай заставил правительство Цин уйти в отставку, так что он заслужил право стать президентом.

— Он был главнокомандующим армии Цин, — сказала она,

и его имперские замашки останутся с ним. Я слышала от некоторых из наших клиентов, что дай ему время — и он будет вести себя как император.

— Если Юань Шикай окажется ненадежным, мы не станем дожидаться две тысячи лет, пока республиканцы не перестанут держать нас за яйца.

@@

Переполох из-за свержения династии Цин начался в нашем доме за несколько месяцев до отречения императора от престола. Гости на приемах в доме матери уже несколько дней подряд не встречались в центре гранд-салона. Иностранцы оставались на своей половине, в социальном клубе, а китайцы не выходили за пределы цветочного дома. Но все они обсуждали одно и то же: грядущие перемены. Никто не знал, принесут ли они им в итоге новые возможности или, наоборот, приведут к краху. Их могущественные друзья могут потерять свое влияние, поэтому стоит обзавестись новыми связями. Именно сейчас нужно составлять планы на будущее: на тот случай, если введут новые налоги, если договоры, затрагивающие внешнюю торговлю, обеспечат им лучшие условия или, напротив, будут уже не в их пользу. Матери пришлось заманивать их в середину салона обещаниями, что из хаоса перемен возникнут новые возможности.

Лихорадка перемен охватила даже слуг. Они бесконечно перечисляли трагедии, происшедшие во времена имперского правления: их родные земли были захвачены и у них даже не осталось места, чтобы хоронить своих усопших. Предки были наказаны за покорность, а династия Цин получила «награду» за свою развращенность. Иностранцы богатели на торговле опиумом, который превращал их мужчин в живых мертвецов. Я слышала, как Треснувшее Яйцо сказал:

— За смолистый комок они готовы продать родных матерей!

Некоторые служанки боялись революции. Им хотелось спокойствия, а не перемен и новых забот. Они не верили, что под властью нового военного правительства жизнь улучшится, — их опыт говорил, что перемены несут только страдания. Когда они вышли замуж, жизнь стала хуже. Когда умерли их мужья — жизнь снова ухудшилась. В доме тоже произойдут перемены, и, разумеется, в первую очередь опять пострадают слуги.

В прошлом месяце, первого января, мы узнали, что Республика официально назначила доктора Сунь Ятсена временным президентом. К нам пришел, как всегда без объявления, Фэруэтер — мамин слащавый любовник. Из всех мужчин, побывавших в ее постели, он единственный остался в ее жизни: неотвязный, как бородавка. Я еще больше ненавидела Фэруэтера, когда мама посылала меня, словно служанку, встретить его. Он сидел в салоне с бокалом виски в одной руке и с сигарой — в другой и между глотками спиртного и затяжками делал заявления:

— Слуги в твоем доме похожи на пылких язычников, недавно обращенных миссионерами. Спасены! Доктор Сунь и правда может оказаться христианином, но неужели твои слуги действительно верят, что он организует им чудо и сменит желтый цвет их кожи на белый? — Фэруэтер заметил меня и ухмыльнулся: — А что ты на это скажешь, Вайолет?

Должно быть, моя мама сказала ему, что мой отец был китайцем. Я не могла больше выносить вида этого напыщенного червяка и вышла из комнаты, почти ослепленная яростью. Я зашагала по Нанкинской улице. Борта британских трамваев были облеплены газетными листками, которые топорщились, словно чешуя, и хлопали на ветру. За последний год неповиновение вошло у граждан в привычку: безрассудное проявление патриотизма, дающего символическую пощечину империалистам. Во мне взыграла китайская кровь, и появилось желание ударить Фэруэтера по лицу. Улицы наводнили студенты, они бегали от одного перекрестка к другому и клеили на стены свежие листовки. Толпы людей сразу устремлялись к ним, и те из них, кто владел грамотой, громко читали статьи о новом президенте Сунь Ятсене. Его прозорливые слова, полные обещаний, воодушевляли толпу.

— Он отец новой Республики! — сказал один из прохожих.

Я поискала глазами портрет отца революции. Золотая Голубка когда-то говорила мне, что можно узнать характер человека по его лицу. Рассматривая фотографию доктора Суня, я понимала, что он честный, добрый, спокойный и умный. Также я слышала, что он вырос на Гавайях и превосходно говорил по-английски. Если бы моим отцом был доктор Сунь, я могла бы с гордостью говорить всем, что я наполовину китаянка. Последняя мысль поразила меня, и я постаралась побыстрее о ней забыть.

Я так и не смогла сказать матери, что теперь чувствую, узнав, что мой отец китаец. Мы не могли признаться друг другу в том, что это уже не тайна. А в эти дни она сдерживала свои истинные чувства по отношению буквально ко всему. Китай сотрясала революция, и она вела себя как зритель на скачках — готовая поставить на возможного победителя. Она с уверенностью заявляла, что новая Республика не будет иметь никакого отношения к делам Международного сеттльмента, где мы обитали.

— Сеттльмент — это наш оазис, — говорила она клиентам. — Со своими законами и правительством.

Но я видела, что под ее напускной уверенностью скрывается тревога. Мать сама научила меня распознавать истинные чувства людей, замечая немалые усилия, которые они прикладывают для их сокрытия. Я часто слышала, как они с Золотой Голубкой обсуждали поведение клиентов: их пустые угрозы, с помощью которых они маскировали страх, цветистые комплименты, позволяющие скрыть обман, и возмущение, отводящее внимание от их собственного неблаговидного поступка.

Я тоже прикладывала большие усилия, чтобы скрыть свою китайскую половину, и постоянно боялась, что у меня не получится это сделать. Но как же легко я поддалась наследственной памяти! Я ведь только что хотела, чтобы доктор Сунь был моим отцом. Энтузиазм студентов казался мне восхитительным. Мне становилось все труднее убеждать себя, что я совершенно на них не похожа, что я иностранка до мозга костей. Я часто разглядывала себя в зеркале и училась улыбаться так, чтобы глаза при этом не становились раскосыми. Я пыталась скопировать безупречную осанку матери, ее уверенную походку американки. Как и она, я встречала новых людей, глядя им прямо в глаза, и говорила: «Я Вайолет Минтерн, чрезвычайно рада с вами познакомиться». Используя пиджин, я благодарила слуг за послушание и расторопность. Я была более обходительна с куртизанками, чем в младшем возрасте, но больше не разговаривала с ними по-китайски. Правда, иногда я забывала об этом, и это происходило чаще, чем мне бы хотелось. Но с Золотой Голубкой и Треснувшим Яйцом я никогда не вела себя высокомерно. И я не была холодна к служанке Снежного Облака по имени Благочестивая: у нее росла дочка, Маленький Океан, которую очень любила Карлотта.